Художник в пустыне

Палящее солнце пустыню сушило
Лучами своими безжалостно в полдень
На правах божества суд над жизнью вершило
Среди своих жарких песочных угодий.
Безумное небо свисало скучая
Над валунами из россыпей злата,
Горизонт бесконечный, пустыня без края
Костями людскими тверда и богата.
Раскинулось море волнами желтея,
Просторы воды затмевая собою,
Стихией великой дурманя своею,
Заставляла сдаваться живое без боя.
А солнце всходило, а солнце спускалось,
А солнце бродило над вечной Сахарой,
И всё погибало, к чему прикасалось,
Потом ползло дальше – ему было мало.
То путник усталый сгибался от жажды,
Смотрел в небеса и молил о пощаде,
Порою разбойник терялся отважный,
Богатств непомерных иссушенный ради,
Лишь изредка вдаль проходил караван
Кораблей утомлённых великой пустыни,
Торговцев из разных неведомых стран,
Следы заметались их бурей всесильной.
Колючки царили одни лишь везде,
Наверх от земли вилось тощее тело,
Но корни их шли километры к воде,
Где-то там под землёй она сладостно пела.
Раскалённые ветры плясали так страстно
Свою тарантеллу, кидаясь песком,
А то обдавая его жгучей лаской,
Поднимая, бросая, крутя всё кругом.
Бескрайность давила, бескрайность пугала,
Терялся рассудок, дыхание в ней,
Последней надежды о жизни лишала,
Давала безумие, рой миражей.
Тюрьмой становилась свобода такая,
Волшебных песков молчаливая сила
Сводила с ума и вела душу к раю,
Нереальному раю, в котором могила
Ждала непреклонно робеющих быстро,
И храбрых, и гордых и самых счастливых,
И глупых, и умных, развратных и чистых,
Больных и здоровых и очень красивых.
Мой милый художник, судьбой занесённый
В скучающий жёлтый безмерный пейзаж,
Свой путь пролагал чрез пески утомлённый,
Тяжёлый он нёс за спиной саквояж:
Этюдник свой старый, три кисти и краски,
И два полотна живописных, холсты,
Ломоть чёрного хлеба с надеждой в подвязке,
Глотков может с пять родниковой воды.
Он шёл очень долго, казалось, что вечно,
Поднимался и падал, вставал вновь и дальше
Шагал он к концу такой злой, бесконечной
И древней пустыни, так странно манящей
Романтиков храбрых, не знающих страха,
Поющих о смерти, играющих с ней,
Безумцев безумных с великим размахом,
Которым пред смертью дышать веселей.
Но ладил с собой ли мой славный скиталец,
Иль разум оставил его и мечта
Вела в никуда, иль тот юный красавец
Себя испытать возжелал лихо так –
Нам знать не дано, только дикое солнце
Так жгло и сушило атласную младость
Его гладкой кожи, будто дерзко смеётся
Над гением смертным, не знавшим усталость.
Его изнурённое жаждою тело
Так ныло ужасно, и частая боль
Лишала дыханья его то и дело,
Сознанья лишал его дьявольский зной,
Но вновь поднимались тяжёлые веки,
И чёрные очи неведомой силой
Его озарялись, волшебством чудным неким
Он снова вставал и шёл дальше на диву.
Ещё дважды должно было солнце скатиться
И дважды взойти, как карающий Ра,
Пред тем, как начнёт вдалеке зеленится
Вожделенный оазис, где хлеб и вода.
Мой странник то знал и с надеждою верил,
Что сил его юных довольно осталось,
Дабы путь одолеть сквозь песочное время,
Задушить бесконечную злую усталость.
А где-то скучала прекрасная дева,
Кровавый закат заливая слезами,
Она о любовнике пламенно пела
Тоскливую песню и жарко устами
Целовала родной незатейливый образ,
К груди прижимала дрожащей рукою,
К скорбящему сердцу, и плачущий голос
Её вдруг срывался на стон сам собою.
Пролейся сквозь ночь, непокорная сила,
Пробейся сквозь боль, на край света, любовь!
В небеса лети, песня, высоко и красиво,
Упади в его пальцы, разбейся, любовь!
На брильянты разбейся и звёздные слёзы,
На мои поцелуи рассыпься, любовь!
Дыханье храни его, алые розы
Разбросай на пути его, слышишь, любовь!
Наполняй его жилы моей красной кровью,
Моею душою и жизнью, любовь!
Отдай ему юность мою и здоровье,
Отдай ему всё, чтоб вернуться, любовь!
Пролейся сквозь ночь, непокорная сила,
Пробейся сквозь боль, на край света, любовь!
Разбейся в ладонях желанных и милых,
И мне возврати их, ты слышишь, любовь!
Стенала душа и томилась несчастной,
Разрывалось горящее девичье сердце,
А звёзды взирали с небес безучастно,
Не страшася разлуки, печали иль смерти.
А звёзды мигали друг другу безмолвно,
Освещали пустыню своим хладным взором,
Они не любили и были свободны,
Наверное всё им казалося вздорным.
Художник лежал на песочных угодьях,
Запрокинув назад от бессилья главу,
Под чёрным, как смоль, и чужим небосводом,
Он видел во сне всё, и как наяву
Склонялась над ним златокудрая дева,
Дыханьем ласкала атласную кожу,
Улыбалась так нежно и тихо так пела
О том, что его нет на свете пригожей,
В полумраке горели так милые очи
Сапфирами самой чистейшей огранки,
Ярчайшими солнцами тлеющей ночи,
Голубою прохладою рек спозаранку…
Перстами, что шёлком, лелеяла шею,
Устами касалась едва сжатых губ,
И он, захмелев и покорно слабея,
Для неё даже больше желан был и люб.
Красавицей юной легко так прельщённый,
С восторгом в раю он себя находил,
Счастливей нельзя быть – ведь он был влюблённый,
Взаимность познавший, прекрасный кумир.
Они целовались так страстно, безумно,
Обожая друг друга, друг друга сжигая
Огнём жесточайшим, всесильным, бесшумным,
Убивающим всё мимолётным касаньем.
И пламень тот алый гулял по ланитам
Художника дико, уж боль причиняя,
Безжалостно быстро, как лезвие бритвы,
Кололся и жёгся всё пуще, играя.
Вдруг чёрные очи открылись навстречу
Проклятому солнцу, что в небе царило,
Хохотало так громко, так нагло беспечно,
Поднялся художник, набравшийся силой.
Любовь вдохновляла его на победу,
Любовь заставляла его дальше жить,
Любовь бередила и разум от бреда,
И тело спасала, давая остыть.
Ещё одни сутки похода остались,
Глотков только пять родниковой воды,
Он сделал два и пошёл вновь, качаясь,
Волоча по песку за собою холсты.
Снова ветер трепал его чёрные кудри,
Сушил его губы, хлестал по лицу,
Но он не сдавался, он верил, покуда
Любовь вела дальше, к победе, к концу.
Слеза не бежала из глаз сумасшедших,
Не дрожали ресницы от алчущей боли,
Он просто шёл дальше от мук безутешных,
От смерти бежал за великою волей.
А солнце лишь злилось, палило всё пуще!
А ветер следы на песке заметал!
Но всё же блажен был в пустыне идущий,
Поскольку великое чудо познал.
Песочных часов ползло медленно время,
Как диск раскалённых по небу катился,
Увы, не спеша, томя тощую землю,
Так долго тот день для художника длился.
Ведь тело людское, к досаде, не вечно,
От него дух зависим, и даже сильнейший,
На свете, увы, всё бывает конечно,
Одному дано больше, другому же меньше…
Измученный жаждой, израненный бурей,
Упал он несчастный на жёлтый песок,
Искривилось лицо от немыслимой боли,
Он вдохнуть попытался, но всё же не смог.
Хотел очень встать, но не смог даже двинуть
Он пальцами рук, поднять просто веки,
Пластом он лежал, не желая погибнуть.
Над этим ничтожным таким человеком
Хохотало надрывно уставшее солнце,
Свой путь завершая коварный и длинный,
Пуская по небу последние кольца,
Кровавого цвета рисуя картину.
Вдруг голос раздался в дали едва слышный,
Родной до безумья, девичие пенье
Звенело так нежно, как будто всевышний
Его сам в ладонях принёс для спасенья.
Проснись, мой художник, проснись, славный друг,
Открой для меня свои чёрные очи,
Почувствуй тепло моих ласковых рук,
Почувствуй любовь такой лунной ночью,
Вдыхай ароматы волшебных цветов,
Растущих повсюду на этой поляне,
Услышь, мой родной, песню юных ветров,
Они поют для тебя, милый мой, долгожданный!
Проснись, мой художник, проснись, славный друг,
Пойдём мы к реке этой ночью купаться,
Раскинулся пышно орешник вокруг,
В цвету ветви белых и жёлтых акаций.
Посмотри, этот мир для тебя одного,
Посмотри, этот мир так прекрасен,
В этом мире живёт только наша любовь,
Его так чудесно и ярко раскрасив.
Так пела она для него, умиравшего прежде,
Что всё же поднял он свои воспалённые веки,
Заслышав тот голос любимый и нежный,
И образ узрел, что в сердце хранился навеки.
Чуть поодаль стояла красивая юная дева,
Средь мрачных песков и в кровавом закате
Фигурка её так зовущее, маняще белела,
Трепал ветерок тонкий ситец свободного платья.
В волнах золотых её длинных волос
Лучи танцевали последнее танго,
Художника верный предмет вечных грёз
Парил над песком, ну а может быть ангел.
Так свежа и прекрасна невинная младость
Её алых губ и румянца была,
И мраморной кожи томительна сладость,
И тонкие пальцы, и бледность чела,
Улыбка смущенья в устах расцветала
Её то и дело, блистали, что звёзды, глаза,
Из глины кувшин расписной прижимала
К груди она робко, такая краса
Художника в сердце сразила мгновенно,
Что Купидона острейшие стрелы,
Проснулось внезапно его вдохновенье,
И ахнул искусства слуга самый верный.
На колени он встал перед ангелом дивным,
Совершенным твореньем всесильных небес,
Он был тогда движим могучею силой,
В глазах его чёрных плясал страшный бес.
Достал чистый холст он дрожащей рукою
И кисти свои, страшась, что виденье,
Исчезнет внезапно в песчаных просторах,
Раствориться, закончив весёлое пенье.
Разложил пред собой все цвета акварели,
От холодных до тёплых пастэльных тонов,
Из груди рвалось сердце, в мираж он поверив,
Решился писать его, вот ведь каков –
Живописных полотен слуга и король,
Безумец несчастный, искусства заложник,
Акварель разбавляет последней водой,
Заветной водой, чтоб погибнуть… художник.