Любовь стр 2

Мужчина шел по дороге. Он не обходил замерзшие комки дорожной грязи, иногда сталкивая их в поросший бурьяном кювет, надламывая ветку на дереве за кюветом. Затем он, как разбойник, озирался по сторонам и что-то шептал замерзшим ртом. Постороннему человеку могло показаться, что он сумасшедший или юродивый, неведомо какой прихотью занесенный в этот край. То, что делал мужчина, называлось рекогносцировкой…
Где-то «наверху», где в буфетах лежали дешевые бутерброды с колбасой, семгой, икрой, и где чай с лимоном подавался в подстаканниках и белели салфетки, решили реконструировать дорожное полотно, сделать его современным и проезжим для людей. Решение принималось в бане после рыбалки двумя ответственными товарищами, брат домработницы жены одного из них служил егерем в тех местах.
«Да, влип! Надолго! Без машины и помощника мне не справиться», – размышлял мужчина, оглядывая зловещий лес, стоящий стеной по обеим сторонам дороги. Вы узнали? Это же пациент. Он служил тогда инженером по устройству земли. Землеустройство привлекло его нерукотворностью объекта и отсутствием  толпы, подчиненной «коллективному бессознательному», а проще – дураков и дурацких правил.
По этой же дороге в модных кожаных сапожках, туго облегающих стройные ноги в шерстяных колготках, кляня судьбу, шла женщина.
В ее сумке, вместившей самое необходимое, рядом с зеркальцем, расческой, духами и губной помадой лежал диплом пединститута. Шла она в школу, по распределению, учить местных детишек биологии.
Ей не казался зловещим лес, потому что она выросла в лесу на Владимирщине. Отец ее был лесничим, и жила она в крепком доме. Но неизвестность пугала ее.
Перемещение из шумной студенческой жизни  в такую безлюдность и глушь, где пропадут, возможно, ее лучшие девичьи годы, волновало ее.  «Что-то там впереди?» – мучительно думала она, когда увидела единственного на дороге мужчину и не поняла: радоваться или бояться этой встречи. То, что мужчина был не местный, бросилось в глаза сразу и насторожило ее. Она свернула с дороги в лес и из-за деревьев внимательно изучала его, так и не поняв, кто он.
Мужчина уехал в этот же день, и через неделю в поселок въехал грузовой фургон. Уже наступил декабрь, снег распушил ветки зловещего леса, прикрыл разбитые дороги, украсил избы белым покровом. Зависли сосульки над колодезным журавлем, задымили печные трубы. В платках и шапках- ушанках заходил люд. Хорошо! Разрумяненные щеки, пар изо рта, дровяной запах и сани за старенькой кауркой. Настроение осени сменилось предновогодним.
Работы на дороге продвигались медленно. Появление в поселке двух мужчин, которые каждое утро уезжали с треногами и ящиками на разбитую дорогу, волновало неизбалованных вниманием сельчан. Слухи о новой дороге внушали уважение: «Но вот же измеряют, значит,  не зря!» – толковали они события.
  Лучшим другом приезжих стал повар заводской столовой, потому что он жил на противоположном конце дороги и ходил десять километров пешком, чтобы раз в день накормить немногочисленную администрацию завода котлетами с кашей да щами и напоить жидким чаем. Это был молодой парень, окончивший кулинарный техникум и только-только начавший осваивать сложный процесс общепита. Продукты он доставлял сам. Машину ему должен был выделять завод, но она, машина, все время ломалась, или водитель был пьян. По темным декабрьским утрам у старой бревенчатой, огромных размеров одноэтажной избы, бывшей сельской школы, выстраивалась небольшая очередь просителей: довезти, привезти, подбросить, выручить. Просители стояли у остывшего за ночь фургона и терпеливо ждали выбега инженера в нужник с обмерзшей дверью, не способной таить естественный процесс от их взоров. Но просители деликатно отворачивались, относясь с уважением к этой необходимости. Затем они, приободрившись, взирали на его пробег обратно в нагретую и надышанную за ночь казенную избу с остывшей печью, понимая, что он должен глотнуть кипяточка перед выездом на работу. Его завтрак каждый из них представлял себе по-разному, но уж в чем они сходились абсолютно, так это в том, что он не такой как у них.
– На таком фургоне, уж, наверное, навезли всякой колбасы, сыру да «кофею», – рассуждали просители, насмотревшиеся фильмов про городскую жизнь эпохи соцреализма, – щас, небось, отправляет в рот хлеб, намазанный маслом, положив сверху кусок колбасы, на который еще и сыр положил, и  дует чай с конфетами, – с уважением думали они. И когда, наконец, инженер выходил одетый в куртку с капюшоном, надетым на китайскую заячью шапку-ушанку, обвязанный поверх всего этого еще и шарфом, – начиналась процедура «челобитья» замерзшего народа боярину.
«Транспортная задача» по утрам решалась разнообразно и своеобразно. Ее решал Толик – водитель фургона. С ним и расплачивались салом, млоком, варежками и носками овечьей шерсти, которые по вечерам старухи еще вязали под сорока- свечовыми лампочками, нацепив очки, которые привозил местный фельдшер из города, – всем «плюс четыре».