постмодерн

Когда прокашляюсь и выдавлю слезу
(немного пафоса творцу не помешает),
то не душа взбрыкнёт, а хищный саблезуб,
забьётся сердце в складку байковой пижамы,
шмыгнёт по телу лихорадочная дрожь,
в мозгу виденье затрепещется, как студень,
где я – не я, а респектабельный Ллойд-Джордж
ваяет острый спич на древнем ундервуде.
Ему по-аглицки внимает леди Ди
(по-русски что, любому спикеру понятно),
не знает девочка, что будет впереди
и пиво пьёт с ирландским солодом. Вся  в пятнах
Агата Кристи уминает ананас.
Лупи, старушка! Гаер полнится печали
и чешет реп... апоплексический анфас
от предвкушения файвклокской рюмки чая.
На кухне ставит Питер Брук «Пигмалион»,
достали Хиггинса Элизы глупой ласки,
не веря, вертит Питер нервно медальон,
где свой рельеф сжимает нервно Станиславский.
А в погребах «The Beatles» пьянствует портвейн,
Джон Леннон вялым апперкотом бьёт Маккартни,
из грогги шлёт, икая, Пол физкультпривет,
и рад, что шлёт не из инфаркта миокарда.
По кулуарам тянет, духа нет подлей,
овсянкой так, чтоб до аппендикса продуло
пса Баскервилей. Беспардонно пьёт коктейль,
мартини с водкой, перемешивая дулом
своей Беретты, опереточный Джеймс Бонд,
на нём висит, как чешуя, Наоми Кемпбелл,
жеманно, падла, теребит своё жабо
и натирает, как пятак, ногами кеды.
На страшной траффордской жаре стригут газон
богатыри Джордж Бест, Боб Чарльтон, Денис Лоу.
Состригли Гринвич, достригают горизонт…
Народа нет, чем футболисты, бестолкоу!
В пижаме прыгает стреноженно душа.
Какие люди! Мир какой! Какие встречи!
Взлетает мысль на острие карандаша,
чтоб унестись в безгоризонтное далече.
Окрест мерещится созвездий череда
и вера свежим очарована преданьем:
смеркаясь, небо устремляется туда,
где разрывает время жуть меридианья,
где суть вещей определяет вкус побед,
потеря истины вполне восстановима,
и если в авторе присутствует эстет -
благодаря таким, как этот сукин Вильям.