Пир

Серебряный поднос блестел от ламп
(Огромный, с половину водопада),
Чуть почернел в краях от тысяч рук,
Использовавших за века его.
Великий стол был пуст, в подтеках весь
От винных пятен, жадных жирных пальцев,
Забывших, что есть вилки и ножи,
На трапезе, что слаще шоколада.
Поднос несли четыре мужика
(От напряженья мускулы дрожали),
От тяжести согнувшись, но приказа
Нарушить не посмели бы они.
Вокруг стола резные спинки стульев
От вычурности изогнулись криво,
Слегка скрипя от тяжести давленья
Лоснящихся от вожделенья спин.
Толпа, посторонившись, пропустила
Плывущее на согнутых руках
С краями, потемневшими от жира,
Огромное сверкающее блюдо.
Сомкнулась над столом вся в ожиданье,
Пуская слюни, ощеривши рты,
С зубами наподобие кинжалов,
Когтями приготовившись кромсать.
Все слилось сюрреалом сновидений:
Глаза и уши, зубы, брови, лбы
Единой хищной рожей проститутки,
Увидевшей заветные рубли.

Поскольку главных не было на пире,
Скомандовать: «Ату!» решиться сложно.
Все замерли, как спринтер в низкой стойке,
Фальстарта совершенно не страшась.
Один из тех, кто нес поднос, споткнулся,
Попав рукой в поставленное блюдо,
И будто бы украдкой, чуть стесняясь,
Не удержался – пальцы облизал.
Движенье стало пистолетным стартом,
Заставив вздрогнуть, прогремело в зале,
Снеся барьеры, опрокинув стулья,
В мгновенье разорвало тишину.
От рева заложило перепонки,
Люстра, качнувшись, разметала тени
Голов и рук, рванувшихся к подносу
(И блеск зубов затмил свеченье ламп).

На блюде же, обложенный укропом,
С подливкой экзотических кореньев,
Пропитанный насквозь из пряных специй
(Чтобы на разный вкус всем угодить),
Румяненький, поджаристый, готовый
Для потребления внутриутробно
С живыми человечьими глазами
(Их приготовить как-то позабыли,
Наверное, чтоб было лучше видно
Умасленную радость пожиранья)
Лежал уже почти одним скелетом
Тот, кто родился этой буквой – «я».

Я был таким же и не спорю с этим,
Любил покушать близких мне людей,
Да так, чтоб побольней поиздеваться,
Чтоб ковырнуть и откусить в том месте,
Где в этот раз ужаснее всего.
Я превратился в этой жизни в зверя,
Который даст любому волку фору,
Ощеривши кроваво жадно пасть.
Я жрал подряд и близких, и неблизких,
Лишь с разницей, что близкие вкуснее
Хотя бы тем, что их душа понятней,
Намного проще сделать им больней.
А вот теперь я стал кому-то блюдом.
Грех ныть, да не ропщу теперь я вовсе –
Я сам виновен в том, что выбрал кару
Быть сожранным на этом вот пиру.


08.11.2004 14:57:08 Москва


* * *