Словесный понос о наболевшем под предлогом повествования о букво

   Наверное, это будет стихотворение в прозе… Потому что осень. Осенью, как правило, хочется поболтать с хорошим другом за чашкой чая…  А друга нет. И человек скучает. Рифма банальная, но так оно обычно и бывает. А другу тоже хочется и чаю, и поболтать… Но он же хороший друг, он не станет надоедать, приходить, все съедать-выпивать, выпытывать такой тяжелой пыткой своего несвоевременного появления, чем же все-таки вызвано столь редкостное явление, что ты вдруг захотел попить с ним чаю – не водки, не пива вдруг захотел… Хороший друг не у дел, но, может быть, он тоже иногда вспоминает то, о чем дальше, вероятно, пойдет речь…
   Осенью хочется вообще поболтать. Точнее, рассказать. Но не чтобы кому-то что-то отдать, а наоборот – чтобы взять, отобрать, урвать, своровать, наглым образом с вызывающей откровенностью прибрать к рукам, хотя бы даже приклеить скотчем совсем небольшую дольку чужого – теперь уже не важно, чьего – внимания…Конечно, совсем небольшую, буквально мизерную дольку – ведь большую ни один скотч не удержит!.. А ведь осень, ветер сносит, деревья трепещут, и почти морозит… Хотя пока погода ни при чем, скорее всего, это от неврозов… Так или иначе, человек не задается вопросами спроса (да и вопросами предложения), а просто выходит в осень на охоту за чужим вниманием. И буквально маниакально начинает рассказывать о своем «безвыходном» положении…
   Точнее, это даже не рассказ, а выставленное напоказ голое чувство – совершенно голое, без всяких намеков на одежду. Какие там носки-трусы-шнурки от ботинок… На нем даже макияжа нет! Вот такое бесстыжее голое чувство, похотливое, жаждущее быть облапанным… Такое как будто бы недотраханное чувство, ну, вы понимаете, чувства же тоже могут быть с недотрахом… Зато без страха идет на плаху. Более того, в стремлении быть выставленным напоказ, оно еще и хозяина подставляет – бьет с размаху по сердцу и ниже пояса. Мол, мудак, начинай рассказ! А хозяин говорит, мол, не буду-не хочу-не могу-не представляю возможным перед первым встречным прохожим так себя унижать… А чувству уже наплевать. Оно хочет и может. И хитрожопо начинает угрожать, что вот возьмет и заполнит сердце вакуумом методом своего ухода к другому хозяину. Пустотой, то есть, заполнит. А пустоту понадобиться чем-то заполнять, например, тем же рассказом о чувстве, уже ушедшем… Поэтому уж лучше рассказать, пока есть о чем… Ну да, говорит хозяин, конечно… Хорошо – не уходи – каюсь! Позавчерашним дождем проливаюсь, слегка бредово самовыражаюсь и к тебе, наболевшему, возвращаюсь…
   А рассказ будет о частице-приставке, короче, чтоб не заморачиваться, о буквосочетании НЕ. Просто чтобы человеку (безусловно, абстрактному) не было больно… Чтобы как во сне… Чтобы не прослезиться невольно, как если бы, например, о себе… А так – всего лишь про НЕ изложить свои мысли, безусловно, гениальные кому-то.
   Значит, так. С этой минуты забывайте, товарищи, весь тот бред, что шел в начале повествования (если еще не забыли). Та история не нужна никому: она ведь совершенно неправдивая. Там ведь даже стихотворение в прозе постоянно именовалось рассказом… Ну, может, слегка правдоподобная; не в том смысле, что подобна правде, а просто напоминает о том, что правда существует… Влачит жалкое существование… Филькина грамота, хоть это видно не сразу – такие истории сочиняют для того исключительно, чтобы вставлять палки в колеса истории. И еще – когда слишком мучительно начинать… Для отвода глаз. Но как ни досадно, если вы уже читаете эти строки (неужели еще читаете?), значит, та история неактуальна. Вот вам новая. Чрезвычайно информативная, почти гениальная.
   Предположим, есть некто. Он не ест, не пьет, не улыбается уже целых несколько дней. Только изредка писает какими-то давнишними запасами. Даже подумывает о том, чтобы не курить… Кроет матом врачей, подсылаемых всякими пидорасами… Ему не важно, сколько дней прошло, что за эти дни произошло, много ль там чего утекло, кто ему помоет стекло (если это стекло еще есть смысл мыть) и как правильно пишется слово пидорас… Вот он самый потом и помоет. Главное – до «потом» не забыть. Н-да… Не забыть главное… Да как же можно забыть о главном, когда оно и так прочно обосновалось в голове??? На то она и голова – чтоб в ней сидело нечто главное, развалившись с комфортом, разлившись по всем остальным главам кажется-жизни, разрастаясь как на дрожжах, норовя проломить черепную коробку… О таком хрен забудешь!..  Примерно так рассуждал некто, выходя на балкон, видя в нем совсем даже не балкон, а скорее перрон, с которого чужие поезда уходят на луну, на которую он, собственно, и собирался повыть от нечего делать, когда выходил (или входил) в некое пространство, которое для простоты, вероятно, можно называть балконом. Да ну! – удивился бы некто, если б услышал это непосредственно в тот момент, когда собирался выйти на перрон с целью проводить очередной вагон на луну…  Ну да! – сказали бы мы – Никакой это не перрон, а всего лишь балкон, на который ты не столько вышел сколько вошел, пускай даже не снаружи, чтобы повыть на луну (куда, кстати, не ходят поезда), в безосновательной надежде, что от этого вдруг станет хорошо… Но если ему так нужно, пускай не слышит и выходит на перрон. Он же имеет право на один-единственный собственный загон, если по осени лишился даже крыши… Лишился… Остался лишним… Может, не крыши, но чего-то лишился… И ведь не спился! А просто куда-то вышел повыть на луну своим басом охрипшим…
   И только он, значит, хотел завыть, как откуда ни возьмись взяли и взялись мысли. И мысли сказали: Ты че, ептЫть? – серьезно так сказали, с укоризной. И некто остановился в недоумении, хоть и не легко было не завыть с досады… Ну только, понимаешь ли, собрался повыть – а тут эти неблагородные гады! Ты ж, говорят, человек, говорят, - в таком статусе выть как минимум некрасиво… ну и вообще вроде как не положено, не предусмотрено правилами, не вписано между строк курсивом… А у человека и так в голове одни междустрочья, пробелы, в смысле… Пусто короче… Точнее, длинная такая пустота – свернулась клубочком и заняла всю голову, незаметно придя на смену чему-то главному, о котором говорилось раньше. И хочется выть по-волчьи… Ведь если, ответил он мыслям, человек человеку не брат, то кто же?.. Получается, волк – методом элементарного исключения из двух возможных. Что, мысли, скушали?.. Кукиш вам! Вот хочу – и буду выть!.. Хотя не очень-то и хочу…Но ведь мне ж вас, гадов, совсем не вытерпеть, если я сейчас замолчу!.. Понимаете, мысли, как оно бывает… Человек человеку не брат… Не стена, не костыль, не вестибулярный аппарат… Волк. Но именно этого волка и нехватает… Что, мысли, скисли?.. Тоже вспомнили, как когда-то… Вечность назад или совсем недавно… Нет-нет, вы только не отвечайте! Я ж вас знаю, дегенератов… Сейчас припретесь всей толпой, потребуете чаю, усадите меня рядом с собой… Не знаю, может и есть смысл… Чайку-то… С собственными мыслями вприкуску…
   И некто вполне бодрым шагом отправляется на кухню. Ему, конечно, не весело, но уже и не грустно. Ведь примерно на одну осень (а может, больше, а может, меньше) некто нашел себе собеседника, собутыльника, сострадальца и со-насмешника… Такую своеобразную SOSку нашел, короче, которую можно всю зиму сосать в полусне… А при необходимости вынуть и рассказать  о недотраханном чувстве, которое нагишом, но может двинуть больно по роже или – чуть позже – еще больней; о скотче, который ворует внимание проходящих мимо людей; о маниакальном ****стве всех – поголовно – прохожих… О неоспоримой роли во всех этих событиях буквосочетания НЕ… За сим – до свидания, наитерпеливейший из читателей. Когда начнешь бредить следующей осенью, вспоминай обо мне – и калякай стихотворение в прозе…









   Хотя, пожалуй, мы поспешили проститься. Речь-то шла о частице… Нет, о приставке… Ах да, о буквосочетании НЕ. Поэтому стоит внести поправки – по праву сочетания несочетаемого… Единство и борьба противоположностей… Закон подразумевает право. Бывают еще и поправки к законам… Но разговор не о том, а непосредственно о нас с вами. А еще о луне, о миллионе упущенных возможностей, об осенних загонах и, конечно же, о буквосочетании НЕ.
   Итак, осенью хочется поболтать… Но  это мы уже обсуждали. И чтобы снова не обсуждать то, о чем много раз болтали – по болту осень! Ее тоска чересчур поэтична для нашей прозы… Доставая из старого сундука риторические вопросы, мы невольно руками стираем пыль, оставляя ее той же осени… А сами бодро берем костыль и уходим в зимние морозы. Зима, кстати, - странное время жизни; забавное, нелепое, парадоксальное; поражающее рожи идиотизмом; вдыхающее в гениев их гениальность…
   Что у нас обычно происходит зимой?.. «Снег кружится, летает, летает…». Огромная шуба спешит домой, поскальзывается, падает, не может встать, замерзает… Еще зимой учащаются пробки. А дорожные пробки – они как выглядят? Машинки становятся в ряд и бибикают – такие разноцветные бибикающие коробки, слегка разбавляющие монотонность белого, точнее, когда-то белого, а теперь просто грязного, никому не нужного, бесконечного цвета зимы… Нелепое небо зависает над этой бесконечной грязью, тоже не нужное никому, но вроде бы еще как-то связанное с людьми… А все почему? Потому что зима. Она, как известно, нифига не лето – в транспорте тесно, и мало света, и город выглядит как тюрьма… Точнее, как блеклые декорации тюрьмы в далеком сельском кружке самодеятельности; как призрак деятельности; как неудачная рекламная акция – вот как выглядит город… А мы… Простите – жители города… Суетятся в попытках сымитировать жизнь, а у них не выходит, потому что не лето, потому что холодно, потому что не все поэты, чтобы этим себя спасать… И по льду как коровы ходят, обремененные тяжестью каждый своего привета (естественно, не чужой же привет за собой таскать); боязливо косятся на сосульки, висящие с крыш, осторожно огибают каждую ледышку и зачем-то вспоминают о лете… Ну, то есть как «зачем-то»… Летом не трескаются губы, не стучат зубы, соседи реже вешаются. Летом так досадно не поскальзываются шубы, потому что их шубы в шкафах отвешиваются с обязательным нафталином в карманах… Какая глупость!.. Это не про нафталин, а про карманы в шубах, так старательно набиваемые чем-то каждую зиму и лето… Шубы же и так объемные, а на объемных хозяевах – совсем огромные… Ну ладно бы один, декоративный такой карман, а то ведь нет – много; конечно, ведь впереди еще целая зима, зима ведь такая долгая, и кроме летнего нафталина в карманы еще столько всего нужно положить… Поэтому их непременно должно быть много, карманов, чтобы ничего полезного, важного, необыкновенного мимо них не пропустить; и вообще чтобы было. Зима ведь такая унылая, как ни странно… Должно же хоть что-то веселить, наполнять карманы одежды и надежду вселять в кого-то…
    Пусть этим кем-то снова будет некто… Предположим, он не умер осенью. Положим перед ним кусок надежды – вот так нахально, прямо на стол перед ним положим… Да вы опять подумали не то совсем! Речь про надежду, а не всякие там пошлости. Ну нет, товарищи, про пошлости с Надеждой вы даже тут не заикайтесь в этом тексте!..  Послушайте… Ведь человека бросили… Имейте совесть… Нет, стойте на месте!...
   Вот вам наглядный результат влиянья холодов на гениев. В душе каждый из них дегенерат, но этого не видно до поры до времени… Когда мозги парализует холодом – зимой, например, или в морозильнике (если вам приходилось подолгу сидеть в морозильнике), в любом гении выявляется как бы остов, без наносного… За это и можно любить зиму.
   Итак, некто на кухне пьет свой чай. А балкон незаметно завалило снегом. Зимой достаточно просто молчать – желательно, все-таки, с близким человеком… С человечным, вечно близким, близко-вечным, близоруким… Нет, не близо-, просто руки чтобы близко были где-то… И без скуки, и без муки, без разлуки, в общем, с другом просто сесть и помолчать… Некто пьет свой чай без друга. Кажется, была примета, если пьешь без друга чай… Впрочем, нам сейчас не до примет. Можно и самому помолчать неплохо, особенно, если нет кого-то, тем более, кого-то конкретного, которого совсем уже для тебя нет и не будет… И в этот момент по какой-то бездарной традиции приходят мысли, и мрачно бродят, и словоблудят, и напоминают жестоко про буквсочетание НЕ, которое выполняет функции маленького локального бога в отдельно взятой голове и, вроде как непредвзято, выставляет препятствия на всех дорогах в обесцвеченной кем-то зиме…
   Кстати, о цвете можно сказать отдельно. Ведь он вам не просто так грязно-белый; это ведь необходимые для гармонии смысловые пробелы в истории летосчисления… Каждый год отчисляют, предают забвению, ссылают, выгоняют на пенсию неспроста зимой. Старость, снег, пустота… Смена поколений и все такое… Сезон безразличия после сезона дождей… Грязно-белый покой… Смысловые пробелы в истории человечества.
   …А между тем, некто говорит мыслям – понимаете, мысли, - говорит некто – буквосочетание НЕ, оно независимое; это не функция, не куда-то направленный вектор, если, конечно, не считать направлением хаотичное движение плавающей точки…Так вот, НЕ самостоятельно принимает решения – ставит точки там, где захочет. А потом наблюдает с упоением, как ты бьешь по стенам этих точек своими слабенькими человеческими кулачонками, слишком гордой грудью и тупой башкой… НЕ круглосуточно наблюдает за нами и, когда заскучает, открыто приходит в дом с таким ехидным вопросом – не хочешь ли чаю… Заполняет собой весь дверной проем, и окна, и голову заполняет… И прямо изнутри, из нутра твоей собственной головы напоминает, мол, всё. Не вдвоем. И жирную точку ставит. 
   А по улице идет-скользит-спотыкается жирная тетечка, стоит ли говорить, что в огромной шубе поверх своей персональной огромной шубы из жира… Странно, что еще передвигается в таких доспехах по улице… Идет и кому-то – не важно, кому – жалуется на холод, мол, плохо топят в квартире, и от мороза потрескались губы (хотя на лице написано, что давно ни с кем не целуется), и погода день за днем ухудшается… И что-то еще о помехах в телеэфире… А эта самая шуба этой самой тетечки уже целый декабрь как вышла из моды; и муж, козел-эгоист-зараза, отказался новую покупать… И эти самые тетечкины обветренные губы от постоянного нытья уже сводит, но это не беда, ведь ее тоже можно понять, ей ведь элементарно надоел холод – и с зимой, и с мужем – и она больше не может об этом молчать; и поэтому продолжает жаловаться редким встречным прохожим, и самой себе вслух…
   А вокруг зима слоеным тортом на землю ложится… И даже спасительные дома нависли угрожающим вопросительным… Сводят с ума риторические вопросы, и те же дома сотни раз пожалели, что не умерли осенью… А белый снег все кружится, и ложится на усталые плечи города, погибающего от холода, как будто бы непринужденно… Как будто бы не влюблен в рассекающую его и, в противовес ему, черную, птицу… А черная птица на своем крыле разносит крупицы белого снега по всей стране, но, замерзая, никак не может ответить ему взаимностью… И, цинично прикрываясь своей анонимностью, я по авторскому авторитарному праву здесь рисую буквосочетание НЕ…  На прощание.