Приказа нет

Баллада
(Посвящается памяти скромного человека Бориса Исааковича Бройда)
 

- Дядя Боря, а ты много фашистов убил на войне?
- Двоих.
- Так мало?
- Ты же знаешь, я был связистом, для меня главным    было –связь держать.
- Дядя Боря, расскажи, как это было.
                (Из разговора в 1946 г.)
 

 
Была война, стреляли пушки,
Катился  рукотворный гром.
И пуст был у лесной опушки
Приткнувшийся аэродром.
Уже вдали рычали танки,
Но, как уставы все велят,
Здесь, на посту, вблизи землянки
Стоял с винтовкою солдат.
Слезилась осень, дождик мелкий
Строчил без цели, наугад,
А на часах вертелась стрелка:
Уже который час подряд
В землянке, в трубку телефона
Охрипший лейтенант кричал,
Он птицу, чайку иль ворону,
Безрезультатно вызывал.
Волна кровавого сраженья,
Пылая, на восток лилась.
Ушло начальство в отступленье,
Ему оставило приказ.
Приказ был: ожидать приказа,
Приказ: держать в порядке связь,
А как придет приказ, то сразу
Нестись к своим сквозь дождь и грязь.
Приказ, его не обсуждают,
Приказ, и в бой идут на смерть,
Приказ, и смерти ожидают,
И с места тронуться – не сметь.
Приказа нет, и связи нету,
Приказа нет, а смерть идет,
Приказа нет – начальство где-то,
Оно еще чего-то ждет.
Ну вот и близок бой жестокий,
Но он проходит стороной,
И смерть прошла как будто сбоку,
Теперь уж где-то за спиной.
А телефон, он то молчит,
То трески, голоса чужие,
Летят напрасно позывные:
Ты здесь заброшен и забыт.
Но вот сквозь эту свистопляску
Прорезался сердитый бас:
Ну что орешь ты понапрасну,
Какой тебе еще приказ?
Смывайся, если хочешь жить,
Какие тут еще сомненья,
Хоть черту душу заложить,
Но выбраться из окруженья…
Ну что же, после разберемся,
В войне не выживет педант.
Мотор полуторки завелся –
Пора в дорогу, лейтенант.

Лесная узкая дорога
Вмещала множество людей.
Глухая смертная тревога
Кричала всем: скорей, скорей!
Здесь друг за другом шли машины,
Здесь молча шли или брели
Сурово-хмурые мужчины,
Кто двигал сам, кого вели.
Здесь командир или водитель
Решал: оставить или взять,
Был, словно бог, судеб вершитель:
Кому здесь жить иль погибать…
А впереди затор, и встали
Сплошною мрачной чередой
Машины, бег почти прервали,
Ползли вперед, но, боже мой,
Как очередь за дефицитом
Иль, например, за колбасой.
А впереди была поляна,
И на поляне этой в ряд
Машины строем все стоят.
Там громкая слышна команда,
Отрывисто, невдалеке,
И не на русском языке.
Метались странные фигуры,
Все в черное обряжены,
Как будто бы карикатуры
С плакатов тех, времен войны.
Там люди строились рядами
И как-то даже строй блюли,
С печально-тусклыми глазами,
Не отводя их от земли.
Оружье грудой там лежало,
И вновь прибывшие снимали,
Как будто им оно мешало,
И аккуратно в кучу клали.
А эти, в черном, все кричали,
Все с автоматами в руках,
И блики этой тусклой стали
И крики наводили страх.
Казалось это все картиной
И нереальною порой,
Когда здоровые мужчины
В нелепый становились строй.
Ах, боже, если б здесь был бой,
И был приказ: вперед, в атаку –
Да этот весь позорный строй
В один бы миг рванулся в драку.
Ах, если б прозвучал приказ:
"Бей их!", "Огонь!", "Ура!" иль прочее –
От этих немцев в тот же час
Остались, может быть, лишь клочья.
Не трусы и не паникеры,
Стрелки, танкисты и саперы,
Они бы стерли в порошок…
Но это был какой-то шок:
Уже вдали был шум сраженья,
А здесь, что делать, окруженье.
Конечно, можно бы прорвать:
Вперед, и в бога душу мать…
Но здесь, здесь замерли ребята,
И тут никто не виноват:
Ведь без приказа нет солдата,
Не может воевать солдат.
Приказ-то был, он очень краток:
Клади оружие – и в строй,
Здесь установлен свой порядок,
Один для всех: клади и стой.
Тут не твое, но уж начальство,
И здесь не время разбираться:
Хоть это дикое нахальство,
Солдат привык повиноваться.
И это уж не строй, а стадо,
И это явь, не сон, не блеф,
Быть может, это так и надо,
Понятно всем, но не тебе.
То был нелепой драмы акт:
Патологический контакт
Меж жертвою и палачом,
Как шеи с рубящим мечом.
Что ж, так случилось, нечем крыть,
Осталось дверцу лишь открыть,
Шагнуть, скрывая дрожь колен,
И все в порядке: это плен.
А после? –  После все понятно:
Кто офицер и кто еврей –
Из строя выходи скорей,
И нет тебе пути обратно.
И вскоре, в общем, без сомненья,
Здесь грянет залп, и все пойдут
С каким-то чувством облегченья,
Что не они остались тут.
Но как же так, а мать-старуха,
В эвакуации, в разрухе
Жена и сын? Я лягу тут –
Они, конечно, пропадут.
Напрасны тут надежды, просьбы.
Свои не выдадут? – Да брось ты:
По документам все прочтут,
Да и подлец найдется тут.
А дальше - смерть, не всех, твоя лишь –
Что ж, покорись своей судьбе,
И ты сейчас со всеми встанешь,
И нету выбора тебе.
Но вот проклятая натура,
Не раз ведь был за это бит:
Начальству прекословил сдуру,
Строптивость ставилась на вид.
Всегда "зачем" да "почему" –
Вопросы все, как у кретина –
Да не по твоему уму,
Слова есть: надо, дисциплина.
И некому вопрос задать:
Так что мне в перспективе светит,
Коль выйти здесь и с вами стать –
Лишь пуля на него ответит.
Такие мысли – это грех:
Ты что же, скажут, лучше всех?
Ты не со всеми, ты один…
Висел в кабине карабин.
Ну а что делать с карабином…
Солдат – ведь тот же автомат:
К руке затвор, к плечу приклад,
И прямо из окна кабины,
Здесь, средь ужаснейшей войны,
Что шла от моря и до моря,
Где кровь, страдания и горе,
Средь напряженной тишины
Внезапный выстрел прозвучал –
Как изверженье, как обвал,
В оркестре общем диссонанс,
Как окрик впавшим в странный транс.
Один из черных тех мундиров,
Из самозванных командиров
Всю злость свою, свое презренье –
Вдруг ярко выразил в падении.
На сотню бед – один ответ,
И снова выстрел, - и второй,
Кровавый оставляя след,
Уткнулся в землю головой.
И тех осталось только трое –
Стрельба и ругань, дикий вой,
Но что еще стряслось такое? -
Зашевелился мрачный строй.
Уж не толпа была всего лишь,
А сотни лиц и сотни тел,
Уж окриком не остановишь
И не возьмешь всех враз в прицел.
И ноги тех уж не держали,
Те в страхе на землю легли,
И автоматы затрещали,
И воздух пули рассекли.
Парадоксальная картина:
Здесь сотни мужиков застыли,
И три эсэсовских кретина
От страха в белый свет палили.
И этот шок не долго длился,
Он в скором времени прошел,
А этот строй все шевелился,
И каждый вдруг себя обрел.
И у какого-то солдата
Откуда-то взялась граната,
И стал могилой этот лес
Еще троих из войск эсэс.
А после мрачно и стыдливо
Все разобрали торопливо
Оружье. Боже, помоги нам.
Расселись быстро по машинам.
Колонна двинулась вперед,
Все с напряжением тревожным,
За поворотом поворот –
За каждым смерть ждала, возможно.
Не часты на войне удачи,
Гораздо чаще – все иначе,
Но повезло безмерно им:
Добрались, наконец, к своим.
При отступлении, средь сражений,
В реляциях и донесеньях
Тот  эпизод не отражен,
И вскоре, как кошмарный сон,
Он был из памяти исторгнут,
Навек надежно перечеркнут:
Погибнуть  лучше в ту войну,
Чем побывать хоть миг в плену.
Из тех, кто знал про ту поляну,
Кто смерть нашел в бою, кто рану,
Кто стал героем и живой
Пришел с победою домой.
И лейтенант войну закончил,
Он связь держал там дни и ночи.
Жил, как и все, года летели,
Он много лет ходил в шинели.
Работал, в шахматы играл,
Писал стихи, изобретал…
Он срок свой прожил день за днем
И умер, как мы все умрем.
         *

    *        *
Прошло полвека с той войны,
Страна отметит эту дату,
Создаст мемориал солдату,
Что стал спасителем страны.
Ценой крови, без мер пролитой,
Фашизм был полностью разбит.
Ничто, нам скажут, не забыто,
Никто, нам скажут, не забыт.
Настали времена иные:
Вновь призраком стал коммунизм.
Две тени кружат над Россией,
Два призрака толкают вниз:
Отец народов простоватый,
Повсюду ищущий врагов,
И рядом фюрер бесноватый –
Взирают из-за облаков.
Нет, там не шум слепой стихии:
Под улюлюканье и свист,
Фашист шагает по России,
Орет на площади фашист.
Напрасно пали миллионы,
Быть может, то – из страшных снов,
Забыты жертвы, стихли стоны,
И плач детей, и слезы вдов.
Когда-то было: налетали
Чудовища иль упыри
На Русь – их доблестно встречали
Отважные богатыри.
Богатырей здесь больше нету,
Остались, как их там, поэты,
Грядет фашистская химера –
Стерильной станет атмосфера.
В вновь потупленные взгляды,
И каждый вновь сам по себе,
Быть может, это так и надо,
Понятно всем, но не тебе.
И перед этой гнусной сворой,
Выходит, я стою один.
Ну что же делать, дядя Боря,
Где твой заветный карабин?
Вновь некому отдать приказа,
Фашист здесь свой – его не тронь.
Я, старый лейтенант запаса,
Приказываю вам: Огонь!
Быть может, слабая преграда
Для марша к лагерным печам,
Но эта скорбная баллада –
Мой выстрел в морды палачам.
И не придется, верю истово,
В своей, да-да, своей стране
Мне одному стрелять в фашистов,
Как дяде Боре на войне
 
                1995 г.