МЕРИ

Из Галактиона Табидзе

Подстрочник Георгия Маргвелашвили:

Ты венчалась, Мери, в ту ненастную ночь.
Мери, в ту ночь твой безжизненный взгляд,
Блеск и сиянье желанного неба
Были печальны и скорбны, как осень.
Вспыхивал, трепетал и дрожал
Целый рой светильников,
Но мертвеннее всех церковных свечей
Была тайная бледность твоего лица.
И купол, и стены храма пылали,
Источали розы лёгкий аромат,
Но не могла уже исцелить никакая молитва
Неизлечимый недуг изнеможенья.
Я слышал, как ты клялась в беспамятстве, Мери…
О, жизнь моя! Не верю ушам и поныне…
Я, познавший все муки и пытки, не знаю:
Отпеванье свершилось тогда или венчанье?
Кто-то горько рыдал у хладных плит, причитая
И теряя самоцветы перстней не ветру…
Всюду царили сиротство и жалость,
Но только не праздником выглядел день.
Я вышел из храма, мой стремительный шаг
Сам не знаю, куда меня нёс. Тяжелели глаза.
Безудержный ветер метался по улицам,
И лил непрерывным потоком дождь.
Я наглухо закутался в бурку,
Отдался на милость мучительным мыслям;
О, возник откуда-то дом твой!
Я у этого дома, обессиленный, прислонился к стене,
И долго стоял я так, и предо мной
Чёрные длинные тополя
Раскачивали гудящие ветки,
Как крылья куда-то летящих орлов.
И шелестела, шелестела тополиная ветка,
Но – о чём, дорогая! Кто знает – о чём!
Долю, которая нас обошла, миновала,
Ветер унёс, как снежную пушинку.
Но скажи: почему свет внезапной зарницы,
Вспыхнув однажды, погас для меня? И кого я молю?
К чему шелестят крылья моей мечты,
Как крылья куда-то летящих орлов?
И зачем я смотрел с улыбкою в небо?
И зачем я ловил мерцающий луч?
И зачем я слагал своего «Могильщика»,
Или кто моим «Я и ночь» внимал?
Был ветер, тяжёлые капли дождя
Падали наземь и падало сердце,
И вот я заплакал, как старый Лир,
Как брошенный всеми Лир одинокий.

<1915>


Перевод Марины Симоновой

МЕРИ

В ту ненастную страшную ночь ты венчалась, Мария,
Словно осень, печальна, скОрбна, как стылое небо, Мария.

Этот бешеный мир умирал, увлажнённо горча
Терпкой свежестью ночи, от боли взорваться готовый;
У алтарных ворот ты стояла, бледна, как свеча,
И слаба, как слепая голубка у ног Иеговы.
Ты клялась, но в беспамятстве, верно, любимая. Воли
Не хватало, чтоб слёзы сдержать мне, да ты и сама
Заливалась слезами. Я думал – сойду с ума:
Я, познавший все муки и пытки, кошмарней не ведал боли.
И я вышел из храма, побрёл, сам не зная куда, и кругом
Был неистовый ливень, глаза тяжелели, и тьма
Навалилась с утроенной силой; как призрак, твой дом
Плыл навстречу мне. Я повторял: «Я сошёл с ума!»

Я прижался к стене его, но – что за боль, о, Мессия!
В ту ненастную страшную ночь ты венчалась, Мария.

И под шелест янтарной листвы, моя милая Мери,
Я так долго стоял там, так долго и скорбно стоял,
Что взлетели на крыльях гудящих ветвей тополя,
И, как птицы гигантские, адскую песню мне пели.
Я не знаю, о чём эта песня, не знаю, о чём, я не знаю,
Как не знаю, о чём и зачем я слагал «Я и ночь»
                и «Могильщика», Мери.
Я не слышу твой голос, любимая, я умираю.
Я оглох и ослеп, обезумев от горькой потери.
Но скажи, в чём повинен я, Мери, в чём грешен, скажи,
В том ли, милая, что я чудовищный мир не приемлю?..
…Дико корчились мёртвые крылья моей души,
И тяжёлые слёзы, как старый покинутый Лир, я ронял на землю.

В ту ненастную страшную ночь ты венчалась, Мария,
Словно осень, печальна, скОрбна, как стылое небо, Мария.