Мост

Незримой Ирис, без которой ничего не случилось бы...


Я любил его. Любил влажные камни, поросшие мхом, ступени в трещинах и живущих в них ящериц. Тогда я был плотью и кровью: изо рта моего струился пар, а в груди свинговало аритмичное сердце. Кажется, века прошли с тех пор. Теперь мне в глазницы вплывают рыбы: они принимают мой череп за норку, где можно скрыться от хищников. Я не возражаю - тем более, что никакого "я" давно уже нет. Одежда моя истлела, и вряд ли там, наверху, остался хотя бы один из помнивших меня - слишком долго я здесь.
Там, в мире над водой, когда "я" еще казалось моим неразлучным спутником, мне всегда не хватало покоя. Я тосковал по тишине и грезил о планете без людей (всего на одну жизнь). Завидовал скалам и растущим на них деревьям, рекам и тварям в глубине - они были немы. В то время, как братья по разуму изучали диалекты туземцев, я пытался забыть о родном. Сизифов труд. Рано или поздно обязательно находился кто-то, кто напоминал мне его. Немота рождала в них конфуз. Они появились на свет, чтобы говорить - хвастаться, соблазнять, лгать, предавать и продавать. Их машины день за днем убивали тишину, а реклама линчевала ночь. Пока цивилизация глотала землю и испражнялась асфальтом, они давали имена собакам и звездам. Я не любил их. Я любил его.
Каждую ночь я садился на последний поезд метро, выходил на второй остановке и поднимался в город, а затем, перейдя дорогу, спускался на рельсы, уходившие во мрак. Где-то там, впереди, за проглядывавшим сквозь листву светофором, был мост. Старый железнодорожный мост, вознесшийся над мутной рекой, он еще помнил времена, когда эта вода была прозрачна. Четыре рельефных цифры "1906" - это все, что осталось от той поры. Его каменные шары - словно головы без лиц, обращенные вдаль, где в белесой пелене высился призрачный шпиль университета. Печально взирал он с высоты холмов на чашу центрального стадиона.
Что-то роднило меня с этим мостом, неудержимой силой влекло к нему. Рельсы, сохранившие царапины миллионов колес, теперь ржавели, покоясь на поросших клевером шпалах. Ржавел и я, всматриваясь в мерцавшие у горизонта звезды. Я стоял, а мимо проносилось время. Лето сменяла осень, январские стужи - майские грозы; не менялся лишь я, с завидным постоянством навещая того, кого мнил своим другом. Старый мост над рекой. Здесь я чувствовал себя дома, упиваясь молчаливой историей его лестниц и опор, покидая резервацию города и оставляя его электрических рабов наедине с их странными играми. Каждый раз я был тут, лишь только склоны холмов, поросшие лесом, окутывала ночь. В условленный час она опускалась на город, приглушая его крики до шепота. Лишенный возможности видеть в темноте поверхность смрадной реки, я воображал, будто невидимое море внизу лижет кремнистый берег (в то время, как она несла трупы крыс в своих ядовитых ладонях).
Однажды я пришел сюда днем (еще до того, как поклялся никогда больше не приходить сюда днем). Дореволюционный завод на той стороне методично производил облака яда, за парком шумел проспект. Я отвел взгляд от трубы, и в то же мгновение передо мной возникла рука. Нелепо торчавшая из воды, она скользила над своим отражением; время от времени рядом выныривала голова, лишенная волос. Меня передернуло, и к горлу подкатила тошнота, а когда вспыхнувший радугой мир обрел привычные тона серой пастели, я близоруко вперился в волны. И тотчас увидел, что меня напугало, - латексная перчатка, торчавшая на палке. Тогда я схватил камень и с размаху запустил в квазиголову - от удара она лопнула, выбросив в атмосферу скопившиеся газы, и ушла под воду. В следующем воплощении она явилась уже в образе кошки, чьим облезшим животом была прежде. С тех пор я поклялся приходить сюда только ночью, и до конца жизни ни разу не преступил этой клятвы...
Я погиб при невыясненных обстоятельствах. Даже не погиб, а пропал - так, за неимением вещественного доказательства в виде тела, они записали на скрижалях их протоколов. То есть, мне-то как раз все было предельно ясно. Я помнил каждую деталь своей смерти.
В тот год я редко выходил из дома, а если и выходил, то не дальше табачного киоска. Запущенная болезнь прогрессировала, и я надолго забыл про мост, бывший некогда моей idea fix. Но вот, как-то в один из тех ноябрьских вечеров, когда к нам в окно вместе с дождем стучится отсыревшая память, я задумался, пытаясь отследить, когда впервые я не пришел навестить мост. Видимо, сразу после того, как встретил ее. Ну конечно! Так и было. Она была.
Как только она появилась, мост стал не нужен. Он сгорбился, потускнел и незаметно вымарался из памяти. Я оказался способным предать забвению подаренные им часы. Вот уж воистину, влюбленные часов не наблюдают! И я забыл, как забывают умерших соседей - когда человек иссушается в памяти до размера фамилии. Забыл, хотя ничего дороже у меня не было, нет и уже, вероятно, не будет. Забыл. А она исчезла. Не оставив никакой зацепки. Сменила телефон, выехала из квартиры, ушла с работы, покинула город...
Вот тогда-то я и вспомнил про мост. Увы, люди так устроены: зачастую мы вспоминаем о друзьях, лишь когда нам бывает плохо. Друзья, конечно, прощают нас - на то они и друзья, - но чувство вины, культивируемое с детства, оседает где-то внутри, и вот уже мы извиняемся, все реже заходим в гости, отводим глаза в сторону... Как бы там ни было, я решил отыскать его и попробовать забыть. Забыть ВСЕ. Никого больше. Только он и я.
Поезд высадил меня, объявив станцию. Эскалатор дрожал сильнее коленей. Пешком, мимо памятника первому космонавту - туда, где ритмично пульсировали сердце и шоссе, - в переход с матовыми лампами. Я почти бегом преодолел крутой спуск, отделявший магистраль от гаражей, за которыми... Не обнаружив железной дороги, я остановился и долго прикуривал на ветру. Кристаллики снега таяли в пламени зажигалки и набивались в рот вместе с дымом. Я устремился вперед - где, по моим расчетам, стоял светофор. Светофора не было. Плевать, не к светофору я шел! Теперь от реки меня отделяли каких-нибудь два-три метра. Еще несколько шагов, и откроется до боли знакомая панорама. Нужно только сделать их, и я... в нерешительности замер: ноги пустили корни, сигарета выскользнула из ставших листьями пальцев - я увидел набережную дальнего берега и провал реки, отражавшей неровный свет фонарей. Моста над ним не было. Из воды торчали каменные сваи, увенчанные рогами арматуры, и каждая походила на змеевласую Медузу. Я посмотрел на них и окаменел; из меня самого теперь можно было строить мост...
Я вернулся в себя, как только обзор мне заслонило нечто громоздкое. Оно издавало звуки, напоминавшие язык, на котором я говорил когда-то. До того, как превратился сначала в дерево, потом в камень. Вместо головы - кошачья утроба! Перчатки из латекса - вместо рук... Должно быть, это я и крикнул ему в лицо, поскольку больше не верил в людей. Схватив камень, я вознамерился пробить квазиголову, будучи убежден, что передо мной мертвая кошка. Но я ошибся - он был человеком, и, стало быть, знал принцип вендетты. "Око за око". Камнем завладела его рука...
Миллионы бенгальских огней и один фейерверк подарил мне тот силуэт, выросший на фоне реки. Я почти не чувствовал боли: я был деревом. Во мне уже не было ничего человеческого. Я был камнем. Я был мостом.
Дерево может плавать, камень - нет. Мертвый человек всплывает через некоторое время. Я не всплыву. Мое сердце остановилось, сбившись с ритма, не успевая за градом ударов, сыпавшихся мне на голову. Я всегда был слаб в определении музыкальных размеров, не сказал бы и данный, но это был такой ДЖАЗЗЗ...
Я тихо опустился на дно и закрыл глаза. Сердце больше не болело. Головы я не чувствовал вовсе, и мысли ее не касались. Касались чьи-то хвосты и плавники... Рыбы. На ближайшие десятилетия они станут моими жильцами. Подобно остову затонувшей баржи, я буду им домом, пока бактерии, соли и химикалии не сделают свое дело...
Недавно мне стало известно кое-что о моем друге. Это может показаться странным, но, похоже, и здесь существует своя почта. Еще не успел толком разобраться, как она работает, но, кажется, я уже на пороге разгадки. Где-то, в одной из статей, упоминалось, что зеркала умеют записывать информацию обо всем когда-либо в них отражавшемся. Поверхность реки как раз представляет собой одно большое зеркало, причем, двустороннее. Она все знает, нужно только научиться ее понимать. Сначала я ничего не слышал, кроме гула плещущих сверху волн, но с течением времени сам сделался ее частью, и это знание стало моим. Вот что мне открылось:
"…В связи со строительством Третьего транспортного кольца мост Октябрьской железной дороги через р. Москву (между Крымским и метромостом в Лужниках) был перенесен на несколько сотен метров в сторону Центрального Парка Культуры и Отдыха им. Горького. Сейчас там ведутся реставрационные работы..."
Там, в мире над водой, мне всегда не хватало покоя. Я тосковал по тишине, завидовал рекам и тварям в глубине... Теперь я сам река. Я забыл человеческий язык - он мне больше не нужен. Дни напролет я играю с рыбами и катаю на спине речные трамваи. Покой, что так тщился познать я при жизни и что теперь по праву принадлежит мне, лишь изредка нарушают падающие в воду предметы, назначения которых я не помню...