Всю ночь напролёт

бездомный ветер метался под окном в органных трубах оставленных строителями конструкций, заглядывал в заплаканное стекло, умоляя впустить его внутрь, под одеяло, не понимая, что там так же холодно и пустынно душе, как и ему снаружи под нависшим косматым небом.
Но открылось окно, и он ворвался радостно и стремительно, обыскал все уголки сонной комнаты и улёгся в углу, свернувшись калачиком, задремал до рассвета, лишь иногда посапывая и посвистывая в беспокойном ветренном сне.
И сразу наступила звонкая тишина.
Как будто мир успокоился, забыл на время о ставших такими привычными и почти родными лжи, ненависти, бесчувствии.

А на другом конце планеты уже вставало недовольное, заспанное солнце, с трудом протискивая слабые иголки лучиков сквозь ватные пяльца облаков, чтобы дотронуться до ладони на оконном стекле, запутаться в локонах, скользнуть по губам, и брызнув ярким, почти театральным светом, отразиться от зеркальной лужи, раскинувшейся широко и привольно прямо на тротуаре посреди мокрого асфальта.
Кофе со взбитыми сливками, выпиваемое почти на бегу и влажный торопливый поцелуй лишь на минуту согреют, взбодрят по пути в переполненный троллейбус и перед входной дверью в оффис.
Вперёд. И наверх. Туда, где уже урчит включенный компьютер.
Вперёд и наверх туда, где ждут неотложные по мнению шефа дела. Вперёд и наверх!
Хотя бы мысленно!
В свою половину неба!
И, начиная понимать что-то важное, никак не сосредоточиться на работе, а набирать непослушными озябшими пальчиками пару слов в течение нескольких минут, не попадая по клавишам, и думая о своём. О нём.

Нескончаемый холодный дождь.
Бродяга-ветер, отдохнув пару часов и набравшись сил, вырвался на волю, и играя ломает растопыренные спицы зонтов у прохожих, в этот пасмурный час спешащих по своим делам, которые на самом деле только кажутся самыми важными на свете. И не подозревают они, что именно сейчас решается что-то главное, пока ещё недоступное пониманию, но окутывающее нестерпимой нежностью чувства, а тревожной поступью своей заставляющее биться маленькое по сути, но кажущееся огромным сердце так громко, что люди оборачиваются, а водители за взглядонепроницаемыми стёклами останавливают свои упитаные автомобили на перекрёстках, пропуская на красный, жёлтый и какой-то там ещё свет нелепую фигуру под полусломанным тёмно-синим зонтиком, почти вывернутым наизнанку в безуспешной борьбе против весёлого и беспечного ветра.
Это что-то витает в разряжённом молниями воздухе, как кошмар и как надежда одновременно, оглушая неизвестностью, словно давление в ушах, плотно спрессованное самолётными двигателями, и ослепляя, будто прощальные отблески летнего ярила на недвижимой поверхности остывающего озера с таким мелодичным и странным для непосвящённых названием.

Стучат колёса, мелькают картины неяркой, словно игрушечной природы, сменяются станции и вагоны, одинаково ухоженные, чистые и комфортные даже для того, чтобы на ходу строчить в блокнот разбегающиеся мысли.
Кажущееся бесконечным ожидание ядовитого сигнала светофора перед глянцевым и абсолютно пустым шоссе, тёмно-оранжевая выложенная кирпичом велосипедная полоса под ногами, ярко освещённые и потому ещё более пугающие своей пустотой, переполненные сверкающими безделушками магазины, омываемые дождём стёкла витрин с улыбающимися счастливыми манекенами, зелёные ухоженные дворики с аккуратной травяной причёской возле разнокалиберных пряничных домиков с аккуратными табличками над почтовыми ящиками, и в конце улицы мрачноватое двухэтажное здание с вежливым вахтёром, услужливо распахивающимися автоматическими дверями и металлодетектором...

...Этот проклятый зонт опять не хочет открываться под прямыми свинцовыми каплями, рухнувшими с неба прямо на тебя и в миг превратившими мостовую в серебристый пузырящийся поток.

Та же кирпичная дорожка, те же магазины и плакат с не очень одетой девушкой, которую так и хочется согреть, укрыть от проливного бесконечного ливня. Плакат и эта нарисованая на нём нимфа с неестественно округлыми формами кажутся такими лишними сейчас в этой безумно разгулявшейся, промокшей насквозь стихии. Тем не менее продолжают настойчиво призывать срочно вложить сбережения именно в её банк, иначе, сами понимаете, жизнь пройдёт мимо.

Вокзалы, перроны, серые совсем пустые вагоны и мысли-скакуны, несущиеся сквозь пелену дождя туда, далеко-далёко, где уже завершён очередной рабочий день, и погасший монитор отражает усталую улыбку говорящей по телефону прекрасной женщины с огромными, как одно на двоих небо, глазами, в которых всё одновременно - и радость и боль и надежда. Лёгкий стук каблучков, поворот ключа и тишина, наступившая стремительно, как внезапная остановка сердца. В её тёмном бархате слышны только звуки оживлённой вечерней улицы с миллионом людей, спешащих на свидания, и сбросивших, как змеиную шкуру, тяжесть и нелепость дневных забот...

Удар был таким сильным, что казалось сейчас вагон слетит с рельсов.
То, что ещё секунду назад было шикарным Мерсом, крутясь по оси проползло ещё пару метров и замерло на обочине дороги. Спотыкаясь поскальзываясь на влажной траве и воя от страха, мчались к нему немногочисленные пассажиры из вагонов, не замечая за едким дымом из капота, как из левой передней дверцы тяжело и растянуто во времени и пространстве, словно в замедленном кино, выпрямилась седая женщина в очках, и замерла в нелепой позе Наполеона рядом с щипящей, смятой как пустая скорлупа её бывшей красавицей-машиной.
И снова пропал звук. Вокруг неё носились в панике жестикулирующие, трезвонящие в хэнди разномастные люди, а она стояла счастливая и смотрела далеко-далеко в свою половину вмиг прояснившегося неба.

Так значит есть на этом свете счастье, везение, удача?
Да будет осень, проясняющая обе половины неба!
Да будет солнце и омытая небесной влагой листва, тихо-тихо шуршащая у вас под ногами!
Удачи в судьбе?
Let it be.