черта города

***   ***   ***
Нынче мой Питер – рисунок в оконной раме
Каплями акварели иссиня-серой.
Город, я просто сура в твоем Коране,
Реплика в драме, звучащая зло, но верно.

Дует из всех щелей, и из всех подвалов
Крысы бегут в Москву, где не все столь плохо.
Я по полету листьев себе гадала
В парке Приморском, молилась любви, как богу.

Морщит река мосты, как носы с горбинкой.
Мимо меня ковыляют дома-кликуши.
Скалится город дикой собакой динго,
Сделавшей стойку и навострившей уши.

***   ***   ***
Мой город врывается в полутемный квадрат окна:
Сумерки. Время сеять драконьи зубы.
Холодный Васильевский напряженно глядит в экран
Небесного монитора, как завсегдатай интернет-клуба.
Что он там видит? Блондиночек неглиже?
Наблюдает за очередной стихирной love story?
А мне его линии – сплетенный клубком сюжет,
Приправленный остро-устричным вздохом моря.

***   ***   ***
Речные трамваи оккупированы туристами,
Сажусь в дрожащий семнадцатый, таков мой выбор,
Когда милее браслета Невского усыпанная ржавыми листьями
Удавка Глухой Зелениной. И замерший Выборг
Дороже сусального Павловска с инфантильными кринолинами,
Где такса: сто рублей в час за чужое платье.
А какой-то турист бродит с видом невинным,
Словно уставший цезарь по ставшей родной палате.

***   ***   ***
Телевизор в окне напротив – «Фабрика звезд»,
Двор мой темен и мокр, как попавший под ливень пудель.
Я знаю, твой часовой не покинет свой пост,
Засмотревшись на пышных туч роскошные груди.
Город-ревнивец замер в щелке шелковых штор...
Ты никогда не станешь любоваться со мной прилюдно.
Но откуда-то с запада небо приносит шторм –
Самую изысканную из наших с тобой прелюдий.


***   ***   ***
Метро. У девицы напротив надрывается сотовый.
Пятнистые куртки - какая странная мода...
Крестовский. Ранняя ночь из мокрых деревьев соткана,
Что, в общем, типично для данного времени года.
Прожекторы рвутся ввысь с пионерским задором,
Будто бы стадион и правда давал мне клятву:
Вечно манить мой дух в этот проклятый город,
В котором за счастье вносишь абонентскую плату.

***   ***   ***
Рите Я.

Мне отчего-то кажется, ты плачешь,
Не в силах побороть холодный иней,
Сковавший члены. В сердце Петербурга
Едва могло случиться все иначе.
Коварство Василеостровских линий
В твоей душе еще звучит отдачей,
Покуда в тучах бьется лучик юркий.

Скажи, зачем «Маруся отравилась»?...
Когда любовь, как водится, несчастна
(К мужчине, к Богу, к жизни ли, к себе ли),
То принимая жгучий яд как милость,
И, болью разрываема на части,
Ты корчишься от страха на постели.

Вода, земля и воздух здесь бессильны.
Они молчат, твое забыли имя.
И только чернокрылая усталость
Спустилась новоявленным мессией
Во чрево Василеостровских линий
И прошептала ласково: «Попалась...»


***   ***   ***
Тебе

По-петербуржски скудная палитра...
Обмакиваю кисти в твой ноябрь.
Маэстро-дождь встает из-за пюпитра –
Взъерошен, зол и безрассудно храбр.

Твоя листва на дне двора-колодца,
В моей квартире тихо и темно.
Зачем же повезло нам уколоться
До крови о любви веретено?

Без умысла, без страха, безвозмездно
Я ей плачу пожизненную дань,
А на плечо тебе мое созвездье
Кладет опять серебряную длань.

И замирая, я стою у двери:
И жду шагов, и вглядываюсь в тьму,
С тем, чтоб однажды прошептать: «Не верю...»
Сладчайшему проклятью своему.

***   ***   ***
За городской чертой
Не видно ни черта.
Моей любви чертог
Позволит начертать
На камне, на песке
(Сгодится и асфальт!)
Мой город, мой аскет,
Мой трубадур и скальд.

И плещется душа,
Как корюшка в сетях,
И учится прощать
Всех тех, кто тут в гостях.
Я провожу черту
Заточенным пером,
Глотая темноту,
Душистую, как ром.

За городской чертой
Мне слышатся шаги.
Но я кричу: «Постой,
Мгновенье, не беги!...»