Ночь, облеченная в траур, тишина

Ночь, облеченная в траур, тишина. Лишь слышно, как брюхо лодки рассекает поверхность озера, и как глухо шумят весла, вспарывая воду, больше напоминающую мед своей плотностью. Как мрачна вода, но как ясно различаются ледяные звезды и полная луна в ней.  Не понятно, какова глубина, либо дно сразу под лодкой, либо глубина так же велика, как расстояние до самой далекой отражающейся звезды. В воздухе хаотично рассыпались влюбленный кваканья лягушек, ублажающие слух скрипичные партии сверчков и с этой мелодией таинственно сливаются мертвые огни парящих светлячков, непредсказуемых в своем сомнамбулическом бодрствовании. Как сегодня задумчивы в своей печали кувшинки, словно растущие прямо на воде, пьющие сумрак из нее.
Я не один, со мной моя любимая, укравшая навечно мое сердце, моя улыбка, моя муза. Я на ходу сорвал одну из кувшинок и положил на ее колени. Люблю тебя, повторял я неустанно, глядя в ее широко распахнутые глаза, так широко, что веки позволяли увидеть всю изумрудную роговицу.
Я счастлив, я свободен, никогда себя так не чувствовал. Удивительно. Некоторые свои странности люди скрывают так тщательно, что сами о них не подозревают. Когда неосознанно это совершают, в какое-то мгновение, осознав происходящее, ужасаются, но вскоре понимают, что лишь это способно спасти их, помочь обрести освобождение.
Я видел небо и понимал, что могу его описать так, чтобы подарить читателю именно это небо, а не то, которое видит он каждую ночь над головой. Деревья на берегу дремали, их силуэты никогда не были однообразны, как извивающееся в пляске пламя. Они грезят, какие прекрасные, красочные сны они, наверное, видят, как жаль, что они обречены на немоту.
Кувшинка истекает холодной водой, словно кровью, что струится по коленям моей любимой, просачиваясь сквозь платье. Теперь кувшинка мертва, как и тело, на котором она погибла. Ты меня так любишь. Я не могу позволить завянуть нашей любви. Мы заставим эту любовь застыть на своем апогее. Больше не будет разочарований, скорби, боли и воспоминаний. Под личиной страха твоих очей, твоего тела, я все еще вижу твою влюбленную душу, твою жизнь. Я хочу найти могилу в твоем сердце.
Я обнял ее крепко-крепко, и мы опрокинулись в воду. Растопленная тьма вливалась в легкие, как дым сигареты после трубки гашиша, нежила прохладой изнутри. Даже самоубийцы, выбравшие для ухода из жизни повешенье, рефлекторно пытаются освободить горло от сдавливающей веревки, но я забыл об этом, я наслаждался приближением смерти, пил ее вздохи, как вино, опьяняясь, затуманивая рассудок, ни на мгновение не ослабив объятья. Наши тела коснулись холодных, но мягких простыней ила. Наше ложе покоя. Сердцебиение затухало, как оргазм. Сладкие спазмы становились все менее частыми и настойчивыми. До последнего сокращения мыслями я повторял – я люблю тебя, я люблю тебя…
Лодка над нами медленно качалась в колыбели потревоженного слабыми волнами озера. Растерянная. Казалось, она тихо плачет. На воде, неподалеку, кружили вальс два приведения, расплескивая бледно-зеленое свечение вокруг, погруженные раздумьем и обожаньем друг в друга.
Однажды они взметнули вверх и уплыли куда-то вдаль под руку с северным ветром.