Дождь...

Сколько раз я думал о тебе, находил в тебе себя. Я чувствовал в тебе свои чувства, свои слезы. А ты, все рыдаешь. Вот и сейчас, плачешь, навзрыд. В моей комнате открыто окно, и я слышу, как ты роняешь свои увесистые капли на плитку и асфальт, траву газонов и крыши домов. Ты всегда печальный, а ночью, особенно. Темнота или плохая освещенность улиц, не придает тебе блеклости. Наоборот, какой-то значимости. Ты – дождь, делаешь эти улицы плачущими, изнывающими от дневной жары, ты, своими пресными слезами, даешь свежесть. Думаю, что сырость есть достойной платой.

Сейчас 22:42, она не отвечает на смс. А мы с тобой так усердно и горько плачем, стучась в стекла ее дома, комнаты. Странно, я не слышу, как ты бьешь в стекла моих окон. Может потому, что в моих окнах нет стекол? Или козырьки подоконников окон, людей, что живут выше, такие большие? Мне не понять. Но, зато, я вижу тебя.

Ой! Что же ты так сердито гремишь? Что так ярко пускаешь молнии? Хм… Говори. Говори громче, чтоб я услышал. Говоришь, соскучился по мне? Ну что же ты? Я тоже. Ну почему же ты так гремишь? Что пол трясется и замирает сердце? Изливаешь все, что накопилось? О-о-о… Как я тебя понимаю. А вообще, ты же знаешь, я всегда с тобой! Рядом, когда ты рыдаешь или слепо щуришься. Мы же с тобой, одно целое. Ты и я. Я же рядом и с тобой тоже.

Вот ты уже и затихаешь, оставляя после себя лужи, которые высохнут на утро или, в крайнем случае, к обеду; оставишь чистое, звездное небо. И я открою стеклянные ставни балкона, выйду, после того как ты умрешь, на балкон, вдохну сырой воздух и улыбнусь! Улыбнусь искренне, по доброму. Ну не греми ты так, ведь не твоей смерти возрадуюсь я, а тому, что ты был! Что мы рядом с тобой, бок о бок. И, что ты оставил после себя такую красоту, как звездное, чистое небо; как приятную прохладу и сырость.

Ведь она тоже уйдет, когда-то. Как бы я ее не любил, как бы близка она не была мне. Но она уйдет, как и все мы, в прочем. А ты, дождь, останешься, и будешь так же рыдать моим внукам и правнукам. Пусть твои слезы станут радиоактивны, но и наши, к тому времени, станут такими же. И от твоих слез не будут выпадать волосы, потому что мы их сами по вырываем, от незнания, как спасти себя. Ты не согласен с подобной постановкой вещей? Или чего так блестишь и гремишь? Я бы, на твоем месте делал тоже, что и ты.  Но я не умею заливать холодными каплями города, но зато я умею держать в руке перо, и я не обделен умом. Я же тоже, плачу, только черными чернилами на белую бумагу, а ты, белыми слезами на черную землю. Я держу тебя, а ты – вдохновляешь меня – дождь!

Смотри, она все не пишет, а жаль. Мне так хочется увидеть пару сотен черных пикселей на экране телефона, но она молчит! И пусть! А мы будем с тобой: плакать горько; гремя от бессилия так громко, что будут трястись стены; и ослеплять ветвистыми молниями тех, кто посмел ходить этой ночью по нашим слезам своими ногами.

Друг, я слышу, ты все не умолкаешь, а рука мо устала чертить пером иероглифы. Я перестану лить слезы чернилами и сяду у окна, плакать солью. А ты, ты все не умолкай, я же рядом, с тобой… А ты, со мной…

Ах! Чуть не забыл, завтра же праздник, День Независимости. Посидишь в моей тетради день, хорошо? А вот в среду мы пойдем в Ариану. Я оставлю часть тебя везде, даже на своей страничке со стихами. Я подарю тебе бессмертие или очень долгую жизнь. Прости, дождь, но сегодняшний ты, не умрешь! Я заберу тебя с собой! Ты увидишь мои миры, как я видел твои! Пойдем, там интересно. А пока, я попрощаюсь с тобой. До послезавтра. Удачи!

23 августа 2004

P.S. В тот вечер, она так и не написала. А я спал у раскрытого окна, слушая как плачет дождь.