Чума С поклоном в сторону Эдгара По

           В полумраке потолочном
           над оконным переплетом
           вдруг возникло тихо что-то,
           колыхалось вязко что-то,
           над высоким переплетом
           в полумраке потолочном.
           Грязной мутью, липкой жутью,
           за окном туман роился,
           будто в воздухе томился,
           будто только народился,
           грелся, мялся и роился,
           грязной мутью, липкой жутью.
           И тенетами заткала
           ноздреватый воздух залы,
           вязла в пальцах и стекала,
           из туманов - в сумрак залы,
           и роилась томно, вяло,
           духота и немота.
           Так вот тихо заползала
           из канав и мрака в залы,
           в обветшалые лачуги,
           новомодные дома,
           на парчу и на дерюги,
           на занявших делом руки,
           в обветшалые лачуги,
           новомодные дома,
           в замков сумрачные залы
           тихо, медленно - Чума.

           Язвы наливались гноем,
           комнаты теснели гноем,
           заколачивались окна,
           заколачивался вход,
           и клубилась, и не сохла
           марь в забытый счастьем год.
           Язвы наливались гноем,
           нет спасения изгоям,
           воздух влекся душным роем
           в помертвелый глушью год,
           здесь для всех - един исход...

           Пламя растекалось вяло,
           тяжелело, как ко сну,
           привставало и лизало
           тел разбитых желтизну,
           и туман над ним роился,
           мялся, вился, пузырился,
           пух, как тесто и гноился,
           тек по краю и без края,
           тек по улицам ослепшим,
           по людским глазам, ослепшим
           в поисках земного рая,
           тек, как плесень, тек, не тая.
           На - сжигаемое тело,
           хмарь, что надо всем висела,
           жизнь, что глохла и немела,
           из окна торчащий гроб -
           небо серое глядело
           преогромно, как циклоп.

           Потели тяжелые стены
           и низкие тусклые лбы.
           "Измена", кричали, "мена
           Господом данной судьбы!"
           И корчилось бритое тело
           в цепях, на ножах и в тисках,
           трещало, и выло, и тлело,
           и зубы ломались в зубах.

           "Ведьма",кричали,"ведьма
           город наш отравила,
           ведьма, сознайся, ведьма -
           ведьмина твоя сила!"
           Что-то над ней вопило,
           что-то во тьме белело,
           и капли летели с крапила
           на голое бритое тело,
           и корчилось серое тело
           в цепях, на ножах и в тисках,
           и боль была много сильнее,
           чем может случиться - страх.
           "Для случаев прочих, особых,
           есть пытки и пострашнее,
           особые для особых",
           и дергались жилки на шее.
           "Что за народец упорный,
           сильный силою морной,
           сознайся! и все будет в лад!"
           Звал взгляд безумный и черный
           зеленый безумный взгляд.

           Тихо-тихо выходила
           тень согбенная на рыск,
           по домам, что как могилы,
           по местам, где счастье было,
           а теперь - крысиный писк,
           и вращалось дней точило,
           солнце сизое бродило;
           и беззвучно заходила
           Тень в разверстые дома
           и искала под их кровом
           видно, что-нибудь съестного;
           может, Тень была - Чума?

           Ночью, тенью, сквозь туманы
           мреет мертво череп лунный,
           мерзлым потом прут чугунный
           покрывается в окне,
           и оттуда, как из раны,
           изливаются туманы,
           из Луны, из нас, извне.
           Я, поднять не в силах взгляда,
           знал, что Тень крадется рядом,
           исходя зловонным ядом,
           полня им тумана плоть.
           Там, не видя звезд на небе
           чрез миазменную плоть,
           я шептал: "О мой Господь!
           В дней разбухшем сером хлебе
           не найду тебя, Господь.
           Иль навечно ты оставил
           наше племя, о, Господь!
           Чтож, ты прав: пусть сгибнет плоть."

           Так лениво заползала
           из ночных кошмаров в залы
           в обветшалые лачуги
           и доходные дома,
           на парчу и на дерюги,
           на забившихся в испуге,
           на занявших делом руки,
           в обветшалые лачуги,
           новомодные дома,
           в замков сумрачные залы
           тихо, медленно - Чума.

           Воздух хладный, донный, серый,
           ночь без темноты.
           Под карнизами химеры,
           в их когтях цветы,
           серо-черно-колдовские
           теницвет-цветы.
           Здесь фигуры ходят молча,
           в тишь погружены,
           и стоят фигуры молча,
           в твердь заключены,
           и уравнивает время
           этот хлад и ход:
           ибо смертным, и бессмертным -
           всем придет черед.