Капли вниз швыряет напоследок осень...

1

Капли вниз швыряет напоследок осень.
Словно – после – мыши бегут от елки.
Так и мчаться, не ударяясь оземь.
Да дремучим лесом, да на сером волке.

Пульс бьет полночь. Сливается с небом птица.
Облегчает губы нездешний холод.
И слова, стараясь отгородиться
запятыми, вытягиваются в провод

оголенный. И ждут, словно пес за будкой,
проходящих мимо. Но и там все – то же.
Каждый звук, пытаясь удержаться буквой,
хочет быть услышан. И потом продолжен.

Вид с окна – как будто пора чаепитья
в одиночестве. Все мы молчим вдогонку.
Глядя в без. Расползается черепица
облаков, потрескавшись. Перепонку

глухота зимы,  что вот-вот, тревожит.
Обстоятельство места – перемена ритма,
ничего не изменит по сути. Вожжи
отпускаю. Палитра, точней пол-литра

         красок, вылитых прочь, атакует войском
         мысль о лучшем. Догадки обломков – после.
         Дом, который покрыт предзакатным воском,
         прибавляет в тени – пробел – не в росте.

И все меньше охота говорить с точки зренья.
Дверь закрыта. Важней не куда – откуда.
Выход=вход. Не оглянешься из-за лени.
И, возможно, малая амплитуда.

        ”Вот и все”, – продолжить бы. Эхо смысл утроит.
         И квадратом черным с парой лиц, привитых
         вскользь, влетит мгновенье в беглый ”Поляроид”,
         разделив застывшим клювом вдох и выдох.

2

Чем сильнее вера, тем меньше гарантий.
В душе копошатся черви.
Во сне невидимый Квинт Гораций
бубнит речь без букв. О жизни. Нервы

создают реальность без спасателей. Время
спешит. Причем не на помощь.
Прячась в зеркале, мысли, мыле, креме,
слышу: за спиною бьет полночь.

И это не главное извещенье
того, что тикает, позабыв про тормоз.
Мир качается, будто пьяный священник
у алтаря. Больше на образ,

чем на подобье, похож. Спасется
не смотрящий в глазок удаче.
Потому и тянет смотреть на солнце,
что себя боишься подтвердить иначе.

На всякого витязя есть свой камень.
Надрываясь отсутствием надписей и распутья,
десятикратно смолчавший ”Фьут”
для Иванушки-не-Проснуться,

лежит, словно памятка о беззвучьи.
Конверт, невскрытый на месте.
Невзятая нота, чернее тучи.
Никто не шепчет: ”Воскресе”.

Возможно, послышалось. Значит,
крутится-вертится. Стены в клее
теней. За волчком гоняется солнечный зайчик.
С каждым шагом вера сильнее.

Голос есть. Ничего не диктует.
Та же слышимость. Просто –
отойти и прислушаться. И на стуле
(ссылка) сидя, не знать вопроса.

И забыв, чего не было, разве
что продолжать напевать на раз-два
бесконечный до безобразья
мотивчик Времени и Пространства.

Можно и так. Доверяя браку
по любви, по чувству – мысли, по Сеньке – шапку.
”Живу хорошо. Завела собаку.
Она вчера поранила лапку”.

Руки тянутся вверх, пустуя
(Пустоту еще никто не истратил).
Но чем с больших ”нет” звучит  ”аллилуйя”,
тем скорее услышит Создатель.

Чем гарантий меньше, тем сильнее вера.
На любом языке окликаешь вслед: ”Эй”.
И кажется: эхо заплесневело.
И поезд стучит: ”to do today...”

     1999 – 2000