ПЛЕН

Для воевавших война никогда не кончается.
(Курцио Малапарте).

Я очнулся в плену,
между гор солнце вяло светило,
цепь стальная, собачья
клещом впилась в ногу мою.
До своих доползти,
у меня сил уже не хватило
и теперь,
перемотанный тряпкой,
как в печке горю.

Солнце пыткой нещадной,
меня на камнях иссушало.
Полумёртвый солдат
завывал, словно
пёс на луну.
Не понять никогда мне,
но что-то сознанье спасало,
не решалась судьба
оборвать моей жизни струну.

На последней струне из семи
я скулил замирая
и мечтал об одном
остужающем сердце глотке.
Показалась девчушка
откуда-то, из-за сарая
с невысоким кувшином,
в юбчонке до пят и в платке.

Наклонилась, коснулась щеки
в молчаливом величьи
и холодная влага полИлась
в раскрывшийся рот.
Будто ангел спустился ко мне
в её нежном обличьи.
И припомнился сразу
погибший под пулями взвод.

В нас стреляли не люди,
а камни в безжизненных скалах.
Вслед за эхом разрывов
бросался с вершин камнепад.
Духи прятались, словно
шакалы в подземных каналах,
а вокруг бушевал, низвергался
прорвавшийся ад.

Но теперь тишина,
остываю от зноя дневного.
Скоро ночь, ну а завтра
начнется другая беда.
Я умчался бы прочь,
мне коня бы взнуздать вороного.
Только думаю я, эти горы,
мои навсегда.

Поздней ночью наведались горцы
в песочных тюрбанах,
как-то хищно смеялись взахлеб
на своем языке.
Встать не мог, я лежал
на своих замусоленных ранах,
сжав кусочек гранита
в бессильной, но твёрдой руке.

Снова звёзды ночные с небес
равнодушно смотрели.
Я хотел умереть, но проклятая
в белом не шла.
Только муллы ночную
молитву на крышах пропели,
та же хрупкая девочка
снова ко мне подошла.

Звякнул сильный замок
цепь сползла и беспомощно стихла.
Твердой хваткой мужской
подхватила она мою плоть.
Вот когда правда жизни,
меня в одночасье настигла,
от волненья под ложечкой
стало тихонько колоть.

Так по тропкам глухим
дотащила меня до пещеры.
Для чего? Почему? Нет ответа
на этот вопрос...
Не понять никогда мне, наверно
святой её веры.
Может быть за меня
свое слово замолвил Христос.

Словом, в тесной пещерке
на время меня затаила.
Раны мазью овечьей облила
и этим спасла.
В сердце девичьем зрела давно
материнская сила,
не могла отвернуться,
когда смерть косу занесла.

Наверху суета, аульчан там
подняли на ноги,
понеслась по каньёнам коней
подкопытная пыль.
Поскакали в погоню за мною
по горной дороге.
Вслед за ветром склонился
и в такт закачался ковыль.

Время быстро прошло
затянулись глубокие раны.
Чёрный хлеб с молоком
воскресили поникшую кровь.
Милость божью просила она
у Святого Корана
и в глазах её чистых
светилась к солдату любовь.

С диким воем ракет
налетели клубком вертолёты.
Задрожала земля,
заметалась душманская рать.
А с вертушек могучих
рванулись десантные роты.
Кто-то должен был всё-таки,
этих людей покарать.

Сколько горя они принесли
матерям поседевшим?
Сколько казней свершилось
тогда в безымянных горах?
Сколько их, не вернулось назад
и пожить не успевших?
Может этому учит вас горцы,
в Коране Аллах?

Я как горный рысак
побежал спотыкаясь к моторам.
Сердце пело в груди,
запотела от бега спина.
"Духи" вмиг затаились,
как лисы, забились по "норам"
только вдруг показалось,
что там, возле дома она.

Распласталась напившись свинцом
и застыла навеки.
Что-то охнуло где-то в груди
и сдавило в висках.
Зашумело в ушах, как шумят
с гор по впадинам реки,
оказался зажатым я памятью
будто в тисках.

Я её приподнял, не балуй...
Как тебя? Просыпайся!
Но ответом, была мне
в ладонях горячая кровь.
Голос в тесной груди мне кричал,
мол, не мешкай, спасайся!
Но я с ней говорил,
наклонялся к земле вновь и вновь.

Ну, а дальше, меня подхватили,
как куль бессловесный
и взлетели от стингеров
к самым, что есть облакам.
Жизнь моя полетела в обрыв
до безумства отвесный
и не мог я найти своё место,
дрожащим рукам.

Мне до смерти теперь не забыть
твоё мёртвое тело,
ни того, что однажды спасла
не позволив пропасть.
Не забудется мной и Всевышним
угодное дело...
Будем жить всем назло
несмотря на неверную масть.