Сладкие сны

Птицын четвертую ночь подряд видел один и тот же сон. Он сидел в шикарном баре. Ослепительно белые стены наполняли сон невероятным светом. Четыре накрахмаленных столика широко и безо всякого стеснения занимали предоставленное им огромное пространство, гордо окружая себя четырьмя стульями, которые в благоговейном блаженстве выгибали свои венские спинки, и восторженно тянулись к глянцевому прилавку, огромному, строгому и благородному. Прилавок был главным, и что удивительно действительно заслуживал этого. Чинно и благородно, держа строгую выправку, делал он  дело: представлял на себе разные вкусности.
Кексики и пирожные ровными шеренгачками бок к бочку возлежали на нем, мягкие и воздушные настолько, что казалось, они дышат. Белоснежное безе похрустовыла своей искристой яичной корочкой, распространяя по залу запах праздника, с которым смешивался сдобный кексовый дух. Зефир и пастила смотрели друг на друга с нежностью, их не твердые, но и не мягкие кусочки наполняли атмосферу пастельными тонами, они были на столько нежными, что казалось это и есть кусочки пастельных тонов. Лукум возлежал широко и вольготно как истинный сын востока, отливая и маня лучшими его богатствами и щедростью, шербет таял и возносился в воздух, игриво искря сахаринками. А два айсберга из серой и белой халвы сыпали по себе крошки, которые радостно скатывались по крутым бокам сладких гор, превращаясь опять же в сахар.
Торты, тортики, тартинки, конфеты, ириски, карамельки, ландринки, рулетики, глазированные и засахаренные фрукты, мармелады всевозможных акварельных расцветок, и еще множество всяких до восторга засахаренных и до безумия вкусных выдумок заполняло прилавок. Никаких грубых охровых куриц, и цветодеготных котлет, все мягко светло,  нежно, и сладко, сладко – сахарно.
Птицын четвертую ночь сидел за крайним левым столиком и наблюдал как посетители дифеллировали от столиков к стойке, за которой с легкостью иллюзиониста, хозяйничал слащавый юноша,  сладкий, но совсем не приторный. Гости бара покупали зефир, пастилу, рулетики, и возвращались к столикам, где, не спеша, откушивали эти чудесные вкуснятинки.
Вообще-то Птицын не любил сладкого, и в своей дневной жизни предпочитал более существенную пищу, но перед такими изысками кондитерского искусства он не мог устоять, и каждую ночь соблазнялся все больше и больше. Ему как полноправному гостю бара тоже хотелось подойти к чудесной выставке лакомств, и купить много-много всего: безе, пастилу, лукум, казинаки, небольшой тортик, и обязательно кекс. Но Птицын вдруг вспоминал, что где-то там, в реальной жизни у него осталось всего шесть монет, и купить все, что ему хочется он не сможет, хотя стоит все очень даже не дорого. Ему почему-то казалось, что только на дневные деньги он может здесь что-то купить, и потрать он во сне хоть две монеты, как они тут же исчезнут из его кармана. И Птицын в нерешительности оставался за столиком, истекая слюнями и мыслями, - так продолжалось уже четвертый день.
Но сегодня он все же подошел к стойке, и скромно попросил безе и кексик, отдав за это четыре монеты. Стесняясь своей безденежности, он, вжав голову в плечи, вернулся за столик, где с неимоверным блаженством и трепетом скушал рассыпчатые вкуснятинки сами тающие во рту.
Утром он проснулся с глупой улыбкой на лице, во рту все еще чувствовался вкус сладчайшего безе и ванильного, рассыпчатого кекса. После такого сладкого сна Птицыну хотелось еще понежиться в постели, но вдруг страшная догадка изменила сахарное выражение его лица, он вскочил с кровати, бросился к куртке, и, засунув дрожащую руку в карман, выскреб оттуда шесть монет, три раза пересчитал их скрюченными пальцами и очень удивился. Как и вчера монет было шесть, а это означало, что кекс и безе во сне он ел совершенно бесплатно. Радостное событие так обрадовало Птицына, что на работу он пришел на пять минут раньше обычного, да еще такой довольный, что все ему позавидовали.
Когда вечером Птицын ложился спать он был все еще в хорошем расположении духа, и мечтал что бы ему вновь приснился сахарный бар, и, конечно же, он ему приснился.
В эту ночь Птицын скушал пастилку и два кусочка халвы, отдав за это стоящее удовольствие, четыре монеты, которые утром чудесным образом опять не исчезли из кармана.
Уже целую неделю Птицын объедался по ночам шедеврами кондитерского искусства, каждую ночь, выбирая что-нибудь, новенькое на четыре монеты, и просыпался утром в блаженной истоме. Все было замечательно, но во сне его по-прежнему не покидало желание съесть все, что находиться в баре. Но вот где-то между пятницей и субботой во сне Птицына осенила гениальная догадка: а ведь он спит! И совершенно не важно, сколько монет в кармане его дневной куртки, ведь он находиться во сне! Тогда Птицын подошел к прилавку и попросил сладенького кондитера дать ему всего и побольше: побольше безе, побольше пастилы, торт побольше, леденцов килограмм, даже побольше и маленькую зефиринку, всего на семь монет. Кондитер,  сладко улыбаясь, поставил поднос  с заказом на прилавок и пропел: «Семь монет!».
Но Птицын, окрыленный своей догадкой, ничего не ответил, а наоборот, взяв поднос сел за свой стол, и стал уминать так легко доставшиеся ему сладости.
Кондитер улыбнулся, наклонился за свой сахарный прилавок, что-то взял оттуда, подошел к блаженствующему Птицыну, и всадил ему в грудь некрасивый, тяжелый мясной тесак.
Утром Птицын хотел проснуться, но не смог.