У меня на руках мальчишка умер

                Ольга Фёдорова

                У меня на руках мальчишка умер

                Я, ребята, спецкором работаю,
                Повидала всякое
                За свой тридцатник:
                Улыбки, приветы и взмахи руками,
                Но и другое тоже:
                Кровь, слёзы, трупы, страх,
                Разрушенные дома –
                Всякого хватало,
                Ко всему привыкла.
                И дёрнуло меня по работе
                В конце августа – начале сентября
                На Кавказ в командировку.
                Со мной – двое ребят
                И ещё один, с камерой.
                Фрукты, лето – эх, хорошо,
                И работа не в тягость…
                Только первого сентября
                Мы бросили всё, и уже были
                У той самой захваченной школы
                В Беслане.
                Каждый час – в прямом эфире.
                Привыкла я, ребята,
                Не вздрагивать от выстрелов,
                Пока стою с микрофоном
                И говорю в камеру –
                Потому что одна, без семьи,
                Рисковать  нечем –
                Это жизнью своей, что ли?
                Да и терять нечего тоже,
                Это вон наш оператор пусть
                Пятится –
                У него дома жена с двумя детьми,
                Но и у него руки не дрожали.
                Привыкла я, ребята,
                Видеть слёзы матерей,
                Но когда их тысячи
                Стоят вокруг, кричат и плачут,
                Любой бы с ума сошёл.
                «Моя, такая маленькая,
                Она же в первый раз в школу
                Пошла –
                И вот, праздник…»
                И плачет в голос.
                А те, взрослые ребята,
                Что убежать успели,
                Говорят: там их много, бандитов.
                Всех согнали в спортивный зал
                И всё заминировали.
                Кто-то из местных ходит кругами,
                Всех успокаивает:
                Да не звери же они –
                С детьми воевать,
                Попугают, да отпустят…
                У меня давно маска
                Бесстрастности на лице,
                И в голове компьютер –
                Фиксируй, обрабатывай,
                Да выдавай.
                Человек без эмоций,
                Ведь за свой тридцатник
                Я всякое видела.
                Рука с микрофоном тверда,
                Даже когда из здания
                Доносятся выстрелы.
                Женщины сначала кричали,
                Плакали навзрыд,
                Потом тоже привыкли,
                Хотя как привыкнуть,
                Если там, внутри – вся твоя семья?
                Но все всегда верят в лучшее,
                Особенно если знаешь,
                Что бандиты с детьми не воюют.
                Но день прошёл,
                А те ничего не требуют,
                И для детей никакой воды
                Не принимают,
                Не говоря уж о еде.
                Но каждый час – прямой эфир.
                Сухо факты констатируй
                Да передавай то, что вон тот человек
                В строгом костюме
                Излагает –
                Официальные заявления для прессы
                Специально.
                Напряжение, напряжение,
                Потом дождь как хлынет –
                Настоящая гроза… или выстрелы?
                Нет…. Дождь.
                Спрятались под крышу,
                Курим, курим, курим…
                Видим: никто не расходится,
                Все так и остаются стоять
                Под дождём.
                Им всё равно – они не здесь,
                Они внутри,
                Со своими детьми.
                А тот человек
                В строгом костюме:
                Да есть у них там, в спортзале,
                Водопровод,
                И всего-то их там не больше двухсот
                Человек,
                А стреляют – так это для того,
                Чтобы дети не плакали.
                А что на переговоры не идут – не беда,
                Вот будет утро, так оно мудренее
                Вечера,
                И всё образуется, и можете спать
                Спокойно.
                Но почему-то всё равно никто не ушёл.
                С утра многие местные
                Мужчины
                Пришли с ружьями,
                И прятали свои слёзы и ружья,
                Потому что отпустили несколько
                Детей, совсем маленьких,
                И женщин.
                Это была надежда, хоть и слабая,
                И всё, что оставалось,
                Это ждать.
                «Сколько их там? Двести?
                Триста?»
                «Да что вы, их там не меньше
                Тысячи!»
                Похолодело всё внутри,
                Это в эфир выдавать нельзя,
                Да и вообще, фильтруй базар,
                Говорят,
                Ведь у бандитов там, может,
                Есть телевизор,
                И не один…
                Так что в эфир – уже не каждый час,
                А раз в два.
                У всех - ступор,
                Никого не отпускают
                И воды не передают.
                А доктор сказал:
                Дети могут девять дней продержаться.
                А я, хоть и не врач, знаю –
                Врёт отчаянно,
                Но ему велели людей успокоить,
                Иначе что-то начнётся,
                Если обезумевшие люди
                Ринутся внутрь – спасать
                Своих детей, и всё рванёт….
                Ещё один день.
                Стоим злые, обезумевшие –
                Мы же должны хранить спокойствие,
                Но и полправды сказать не можем,
                Курим, курим, курим
                И верим во что-то,
                Хотя я по дурацкой привычке
                Циничного спецкора
                Готовлю себя к худшему,
                Но сейчас так думать – это просто
                Кощунство…
                Ночью стали стрелять
                Прямо туда, откуда мы репортажи
                Вели,
                Прямо в толпу,
                И тогда люди в форме
                Отодвинули нас подальше.
                Женщины друг у друга спрашивали:
                «Почему стреляют? Почему стреляют?»
                Все знали, почему,
                Но не хотели верить…
                Мы жили недалеко –
                Можно и умыться, и поесть,
                Когда захотим,
                И воды попить вволю,
                Но когда знаешь, что дети внутри
                Не могут,
                Как сделать глоток,
                Когда так страшно щемит сердце?
                Но надо держать себя в форме,
                Ведь выходишь в эфир,
                На тебя вся страна смотрит,
                И как же – голодной,
                Ненакрашенной,
                С воспалёнными глазами?
                Мобилизовалась, собралась быстро –
                Я ведь ко всему
                Привыкла.
                Да, третий день, нас отодвинули,
                И тут…
                Рвануло раз, другой –
                Это в здании,
                Туда как раз МЧСовцы
                За трупами пошли.
                Никто ничего не понял,
                Сухо констатирую факты,
                Пока по нам не начали стрелять,
                А я стою с микрофоном,
                Ко всему привычная,
                Пока пули над головой свистеть
                Не начали.
                Тут уж мои ребята меня
                Оттуда утащили.
                И началась перестрелка,
                И местные с ружьями
                Принялись отстреливаться,
                А со стороны школы
                Люди побежали, дети
                Полураздетые.
                Вдруг одна женщина закричала:
                «Они их взорвали!
                Мои дети взорвались –
                Я видела!»
                Думаю: что там происходит?
                Думаю,
                Надо поближе подойти.
                А детей много,
                Много раненых,
                Ни «скорых», ни носилок
                Не хватает,
                А люди в форме
                Выносят раненых детей
                И тех, кто сам идти не может.
                «Да они им не дают убежать!
                Они им в спину стреляют!
                Они убивают во-от таких
                Крохотных – они там так и лежат,
                На земле,
                Потому что надо спасать тех, кого
                Можно спасти,
                Их там больше тысячи,
                И здание горит!»
                Я и парень с камерой
                Подобрались поближе –
                Только тут увидели,
                Что всё, что надо спасённым –
                Это вода.
                И мы суём бутылки с водой
                Всем подряд,
                Но мимо нас проносили детей,
                Окровавленных,
                Без сознания,
                И было видно, что плохи дела,
                Им уже ничего не нужно.
                И тут носилки кончились,
                И машины,
                И… и…
                Но ведь там – сотни детей,
                И мы уже знаем, что много убитых,
                Что внутри две бомбы взорвались,
                И все те, кто были в центре зала,
                Погибли.
                Женщина лежит на земле
                И плачет –
                У неё погибли все.
                А мы подбираемся ближе,
                Нам снимать надо
                И передавать воду.
                И тут один из солдат
                Стремглав выбегает из здания
                С маленьким мальчиком
                На руках.
                Я: там ещё много?
                А он кладёт его мне на руки:
                Держи. Его надо спасать,
                А я назад –
                Там ещё много детей,
                Надо быстрее,
                Надо спасти как можно больше.
                Только быстрее…
                У меня на руках – ребёнок,
                Окровавленный мальчик,
                Раненый в спину.
                Он без сознания.
                Я открываю бутылку с водой,
                Но он не может пить.
                Я мчусь с ним к ближайшей
                Машине,
                И только тут он пытается
                Приподнять голову
                И смотрит на меня
                Так, словно не глаза это,
                А две чёрные дыры,
                Тянется к воде,
                А потом… словно что-то сломалось.
                До машины – два шага,
                А он замирает,
                Не успев сделать ни глотка,
                И я понимаю, что… 
                Я понимаю, что…
                Женщина в белом халате
                Забирает у меня ребёнка,
                Забирает в какую-то машину,
                Потому что «скорых» не хватает,
                Но я понимаю,
                Что уже поздно…
                Нет у меня детей,
                И я ко всему привыкла –
                Работа такая,
                Но сейчас внутри меня
                Словно что-то сломалось.
                Что-то навсегда умерло.
                Плакать – никогда,
                Никогда не смогу.
                Слишком больно.
                И это – такая боль, от которой
                Даже не плачут.
                Больнее нет.
                Особенно когда выясняется,
                Что убитых – больше трёхсот,
                Половина – дети,
                И та женщина, которую
                Могли вывести,
                Осталась со своими детьми,
                И вместе с ними погибла,
                И что старый учитель,
                Который мог выйти,
                Увидев, что нескольких детей
                Повели расстреливать,
                Бросился отбирать автомат,
                У бандита
                И погиб, но дети спаслись,
                И плакал навзрыд взрослый
                Бородатый мужчина,
                Прижимая к себе
                Мёртвое тело
                Маленькой дочки,
                Что целое зелёное поле
                Отвели под кладбище,
                И тут уже своя личная боль
                Уже незначительна,
                Неважна и глупа…
                Всякое я видела, ребята,
                Но не такое.
                Бой шёл до ночи,
                Говорят, всех бандитов убили,
                И снова дождь хлынул.
                Люди говорили: это небо
                Плачет по нашим детям…
                А я и мои ребята
                Сидим на веранде
                С серыми лицами,
                Шокированные,
                И льём в себя стаканами
                Водку,
                Потому что даже у ребят у моих
                На глазах слёзы.
                Хотя я всякое видала,
                Ко всему привычная,
                Но не к тому,
                Что детей добивали
                Прикладами
                И расстреливали в спину.
                А тот парень, что передал мне
                Мальчика,
                Погиб сам, но двух маленьких
                Девчонок спас.
                С крыши снайперу стрелять
                Было удобно…
                В тот день, когда мы уезжали,
                По всему городу
                Шли похороны,
                А кто-то говорил соседям: повезло,
                Что у вас хоть есть тело,
                А нам вот выдали
                Кусок одежды вместо нашего сына,
                А кто-то
                Вообще ничего на месте взрыва
                Не нашёл…
                Дети говорят:
                В школу – больше никогда
                Не пойдём!
                Вернулись.
                А в Москве – «Смехопанорама»
                И «Фабрика звёзд»,
                И ялтинский фестиваль юмора,
                И жизнь продолжается,
                А у меня на руках
                Мальчишка умер,
                Так и не успев
                Сделать ни глотка,
                Так и не успев
                И не увидев…
                Его мать не узнала,
                Что сына больше нет,
                Потому что сама погибла.
                И у меня внутри
                Всё сломалось.
                Хоть и нет у меня детей,
                И терять нечего,
                Ещё долго
                Буду видеть во сне
                Эти глаза,
                Как две чёрные дыры
                Беспросветные.
                Хотя разменяла тридцатник
                И ко всякому привыкла,
                Но к такому, ребята,
                Привыкнуть нельзя.
                А здесь – здесь
                Жизнь продолжается,
                Хотя и разобрали декорации
                Ко Дню города,
                Все понемногу
                В себя приходят,
                Потому что человеческому организму
                Свойственно
                Переживать плохое,
                И нет такой боли,
                Что нельзя пережить.
                И разве нет такой боли?
                Нет?
                Нет?
                Нет?..

                12.09.04