Песнь. водружение телескопа

РАССКАЗЧИК.
Я – астроном, я – Персей,
наблюдаю свет Андромеды,
мои глаза – глаза телескопа. В них –
фотонный свет пролетевшей кометы.
И думается легко, и пьется, и спится
здесь, в оазисе мысли, в тиши кабинета.
Лежу. Слетела с башки черепица,
обнажив каньоны извилин,
стуча кастаньетой.

Возьму-ка окуляр, закину голову,
непристойно сближаясь с Четвертой Льва -
звездой, которой не ведома черная зависть,
выкрикну – Каль-ман! Кан-кан! Силь-ва!!

Вот уже Ночь привела рать кораблей меднобронных,
Вот уже солнца другие встают над землей многоверхой,
Мраку ответствует мрак, молчанью молчанье,
Суетный тук зашипел в огне гекатомбы печальной.

ХОР.
Мраку ответствует мрак,
молчанью – молчанье,
Солнцу внемлет Луна,
подражая сияньем,
силе ответствует сила,
бессилью – бессилье,
скудостью скудость
свой долг возмещает обильно.
Муж отвечает супруге,
супруга – супругу,
Страстный Персей с Андромедой
неравнодушны друг другу.
Внемлят приливы приливам,
отливы отливам,
Гавани Понта Эвксинского
вторят понтийским заливам.

РАССКАЗЧИК
Гневно воззрел на равнину богов повелитель,
тучегонитель всевластный. Ему поклоняясь,
покорно руки воздели ученые мужи, стеная,
к небу свои обратя волоокие лики, свет отражая
оправой очков меднобляшных. Жертвы свои
принесли и другие прислужники мыслей, от мыслей пылая.
Вот и любители цифр и пространств многомерных
медленно шествуют, сердце смиря, чугунные взгляды
в базальтовокаменных лицах своих схороня.
Идут, оглашая долину пеаном, к небу подъяв
необорные руки, прося подаянья. Несчастные!
Горе свое разотрите! Сопли утрите!

ХОР.
Дремлет Понт подо мной,
сладко дремлет под пенье цикад.
Марс неслышно прокрался
в хоровод юных дев,
и Луна пролилась зыбкой ртутной тропой,
в серебро
эвкалипты и пальмы одев.

Дремлет Понт подо мной.
Еле слышно сопит Ганимед,
рядом Талия кружит - легка и игрива.
Дремлет Понт подо мной...
Проливает волшебный настой
Сон-Морфей
в серебристые воды залива.

Дремлет Понт подо мной,
тихо дремлет под пенье цикад.
Марс неслышно прокрался
в звездный стан юных дев,
лишь прислужник Урании молится
в хлене простой
необорные руки к небу воздев.

РАССКАЗЧИК.
Вот и взалкавшие меда, печально бия в тамбурины,
сил притяженья приспешники, мерно шатаясь,
мрак проникая, стеная и плача, жалко влачат
телескоп многомощный, стоглазый. Безумцы!
С сердцем нечистым в алтарь переносят,
на нем утверждая. И божество совоокое,
златыми гвоздями блистая, мощно восходит
к ревности Феба – властителя света и звонкой кифары.

ХОР (навеселе)
Стадо коров отдай за кифару,
мощных быков за кифару отдай!
Не за кифару – так за гитару
и нам на ней подыграй!

Лучших коней продай за кифару
чистых арабских кровей!
Не за кифару – так за гитару
и хору побольше налей!

Лучшую песню спой про кифару,
с нами поспорь скорей!
Если проспоришь – выпьешь на пару,
трезвый наш соловей!

РАССКАЗЧИК
Мужи-служители бога вкруг алтаря собрались,
безутешно стеная, рыдая, горькой слезой орошая
тонкие ткани хитонов, и божества утирая очи,
равные блеском алмазу, впредь okuliyarami их называя –
походя эдак, по-варварски, грубым словесным довеском
их наградив. Okuliyari! – дикое слово народов коварных,
грубых степных андрофагов! Тех, что зверей плотоядных,
духов болотных, ехидн порожденье – тех, что пасутся
у входа в подземные пасти Аида у мыса Тенара,
где-то в Лаконии горной, неблизкой и страшной!
Вот они – грубые скифы, кочевники и конекрады!

Пажитей тук плодоносный узрев в поднебесье,
зыбкую твердь миновав и на третье небо взойдя,
вперили медные лица свои многоумные старцы
и юноши – чада, советами равные Зевсу, те,
что не только в плесницах блестящих на плясках
подобные скифам беситься умеют! Плачут, размякшие,
в персях своих возведя алтари, а равно
беззвучные думы - немые глаголы свои - источая,
в вине разбавляют, жаркое чрево сердец при этом
скрепив безутешно.

Муза! Если же я угождал тебе словом и делом,
если тебя прославлял я стократно и тысячекратно
(искренно, пылко – пусть неумело), сколько раз
о тебе вспоминая, к тебе обращаясь, ревнуя,
сердце гранитное в ртуть превращая на пиршестве
общем, беспечном, в кратеры слово тонкой струей
изливая, терпкость вина разбавляя при этом!

Муза! Скажи, не безмолвствуй, ответствуй,
сколько же слез – капель этой росы многочистой,
немного соленой, с примесью гнева и желчи –
было излито на тонкие ткани хитонов!