Право на любовь

1
Семейный вечер, радость и уют.
В углу урчит стиральная машина.
Дочурка папе разминает спину,
О чём-то в телевизоре поют…

На кухне мать вершит суровый суд:
Ножом огромным в животе курином
Орудует. Печальная картина.
Увидь то куры – не перенесут.

Идиллия? Пройдёмся ж до крыльца
Подъездного. И вот она, проблема:
Там хмурый, точно врубелевский демон,
Сидит смешной взъерошенный пацан.

2
Он в рваных джинсах, в кожанке косой,
Отросшие в глаза стремятся пряди…
А время – осень, воздух уж прохладен…
Что б не пойти товарищу домой?

Но он играет в свой недорогой
Мобильник (перепродан-перекраден),
Кричит на птиц и псов забавы ради,
И в куче листьев ворошит ногой.

А впрочем… Глянь внимательней сюда:
Глаза – как небо… Голос слишком звонкий…
Постой! А это, часом, не девчонка?
О, чёрт возьми! Пожалуй, что и да!

3
Девчонка! Как, наверное, странны
В недавно нами виденной квартире
Стоят ботинки грубые. Им в мире
Нет места хуже, чем у той стены,

Где модной мамы каблуки длинны,
Башмак отца (размер сорок четыре)
Спит, одинок (второй дочуркой стырен)…
Наверно, даже и башмачьи сны

Куда как лучше снов девчонки сей,
Когда она, свернувшись, точно ёжик,
Спит в этом доме, очень не похожем
На место, где б нашла она друзей.

4
Кто обвинит нечаянную мать
В рожденьи нежеланного ребёнка,
И в отношеньи: «Жив? Ступай в сторонку!
Благодари! Могла бы не рожать.

А как назвать? Да Светкою назвать.
Ну, заснимите, что ли, нас на плёнку…
(А свёкр сказал – отличная девчонка!
Могли б вообще к себе её забрать.)»

Так началась – рутинно, грубовато,
Дорога жизни. Проследим её,
Пока видна, покуда вороньё
Не растащило кости безвозратно.

5
Уж коль заговорили мы о даме,
Что Светочку на свет произвела –
Заметить стоит, что она была
Красивая. Не описать словами,

Как поводила томными глазами,
Какой походкой безупречной шла…
О, молодость! Ты явно не ждала,
Что скоро – бац, и нежными руками

Стирать пелёнки, потеряв фигуру,
Забыв подруг и бросив институт…
В ударном темпе создавать уют
И про кого-то говорить – «Мой Юра».

6
«Мой Юра» быстро сделался послушным,
Привыкши за порогом оставлять
Свою прораба завидную стать,
И упираться в телек, равнодушно

Заметив, как назойливо и скушно
Грызёт Светланку въедливая мать
(Ведь надо зло на ком ни будь срывать).
Прошло лет восемь в атмосфере душной,

И родилась у Светочки сестра
Уже желанный, милый всем ребёнок.
Такой забавный ласковый котёнок…
Пришла в семью счастливая пора.

7
И в самом деле: если память эта
Об омраченьи юности времён
Так редко дома – взгляд не оскорблён,
Душа поёт… «Ты не мешайся, Света!

Ты видишь – жарю папочке котлеты».
И с ранних лет усвоен был закон,
Что дома ей позволен только сон.
А почему – ей не было ответа.

Росла, любя и ненавидя мать
И презирая папу и сестрёнку,
Ершистая и грубая девчонка,
Привычная не слушаться и врать.

8
В прихожей возле зеркала большого,
Украв у мамы тени и духи,
Десятилетней девочкой штрихи
Она творила, личика смешного

Создать пытаясь образ свежий, новый.
Все девочки подобные грехи
Имеют, в школе выучив стихи
О всяких девах и свиданьях… Словом,

Обычный, милый опыт возрастной:
Из глазок сделать женственные очи,
Из губ – уста, что мёд признаний сочат,
Сравнить себя с эстрадною звездой…

9
Но мать пришла с работы в эту пору,
Издёрганная кучею проблем.
«Ах ты, нахалка! Ты чего, совсем
Сошла с ума? Домашним стала вором?

Я сдам в детдом тебя, заразу, скоро!
Испортила мне тени… Между тем –
Глянь на себя! Количество проблем
Описывать – не хватит разговора!

Уродлива, сутула и тоща –
А всё туда же, лезет в проститутки!
Ещё позволишь раз со мною шутки –
Пройдусь ремнём по всем твоим прыщам!

10
Такие сцены сделались часты,
И наконец – сама решила Света:
Страшней её девчонки вовсе нету.
Ей не подарит юноша цветы,

Не будет воспеванья красоты
Её в стихах дворового поэта…
И вот однажды, с окончаньем лета,
Она сожгла последние мосты.

Она сказала: «Юбку не одену!
День знаний, праздник? Что ж, мне наплевать!
Как это глупо – бёдрами вилять!
Купите джинсы и обыкновенный,

11
Без всяких там, мальчишеский рюкзак.
Я не хочу быть глупою девчонкой.
Чесать кудряшки, краситься спросонку…
Я не такая, помните! Вот так!»

Все эту речь восприняли как знак
Непослушанья, гадкости… И тонкий
Стан подростково-нервного волчонка
Облёкся в джинсы. Обошлось без драк.

В конце концов – в тот самый день рядили
Впервые в школу младшую сестру.
Ей заплели косички поутру,
Её соседки бешено хвалили…

12
А Свету вскоре в прочные объятья
Взяла большая улица Арбат,
Где среди местных дёрганых ребят
Она нашла друзей своих и братьев,

Таких же домом битых. Ну и кстати,
Она прекрасно выучила мат,
Она пила нередко всё подряд
(Ей даже там порой кричали – хватит).

Так понеслась отчаянная жизнь.
Мелькали люди, клубы и гитары.
Был каждый день, как сказочный подарок,
И каждый вечер говорил – держись!

13
Она была с девчатами слегка
С оттенком снисходительности доброй.
Но коль какая злобная, как кобра –
В кулак сжималась Светкина рука.

Ну а с парнями – дружба на века.
Всегда с собой – рюкзак, умело собран…
Её любили. Даже эти «кобры»
Общались с ней совсем не свысока.

Как хорошо, когда найдёшь себя!
Они сидят весною в переходе,
Они поют… Кинь взгляд на них, и вроде –
На свете нет счастливее ребят.

14
Однажды в жёстком вьюжном феврале,
Когда в подъезды просятся собаки,
Когда к теплу стремится голубь всякий,
Искала Светка тоже, где в тепле

Заночевать. Тогда уж пару лет
В одном хрущёвском типовом бараке
Была квартира девушки Макаки.
В квартире – вечно водка на столе,

Магнитофон, орущий беспрестанно,
И для любого – место на полу.
Там собирался (ясно, что ко злу
Соседей бедных) клуб людишек странных.

15
Свои стопы направила в те стены
В ту ночь и Светка, кашляя навзрыд.
И вот она, измучена, стоит
У двери. Хоть, признаться откровенно,

Названье это необыкновенно
Неподходяще. Кое-как висит
Тридцатилетний дээспэшный щит.
Его когда-то высадил коленом

Один из нервных пьяненьких гостей…
А поперёк ободранной прихожей
Спит человек, на Цоя чуть похожий.
Но только чем – неясно, хоть убей.

16
Прекрасно утро, коль по голубому
Огонь зари прорвётся сквозь мороз
И потечёт струями алых слёз,
Как мулине по полотну простому.

И вот – в окошко старенького дома,
Искря углами белых снежных звёзд,
Дыша неясным ароматом роз,
Ворвался день. День новый, незнакомый.

Стояла Светка, взгляд упрятав в снег.
Пылали ярко щёк её бутоны.
А рядышком с какой-то примадонной
Спал юноша по имени Олег.

17
Им суждено большими стать друзьями,
Олегу с Светой. Этот паренёк
(Довольно худ, длинноволос, высок,
С прищуренными серыми глазами)

Был той породы, что, как будто знамя,
Несут клочки сердечек, чей замок
Пред ним однажды устоять не смог…
В его груди всегда горело пламя,

В его запястьях вечно билась кровь.
Он был умён, при том довольно весел.
Он больше всех в любой тусовке весил,
А за спиной его была любовь.

18
Ему случилось рано полюбить
Похожую на ангела девицу.
Покуда он никак не мог решиться
Ей что-то кроме дружбы предложить,

Его другой сумел опередить…
Олег смотрел на мокрые их лица
(Он их застал, когда остановиться
Их и сам чёрт не смог бы упросить)…

Тогда-то он в последний детский раз
Залез на крышу и тихонько плакал.
А слез циничным, что твоя собака.
С тех пор ни капли не было у глаз.

19
У этих глаз – прищуренных, железных.
Он стал гурманом женской красоты.
Умел дарить нежданные цветы,
Умел свой свитер предложить любезно…

Все понимали: просто бесполезно
Спасти пытаться храмик чистоты
(Хоть ров копай, хоть выставляй посты),
Коль на него упал сей взгляд железный.

Нацелившись на девушку, Олег
Как сумасшедший, к цели устремлялся.
Не ел, не пил, пока не добивался,
Чтоб совращён был новый человек.

20
Что привлекло друг в друге этих двух,
На первый взгляд совсем несовместимых,
Никто не знал. Олег своих «любимых»
Бросал, едва уловит в трубке слух

Зов Светки. И, обыкновенно сух,
Он редко мог себя заставить мимо
Её дверей пройти. Его незримый
Тянул к девчонке нежной дружбы дух.

Они гуляли часто по ночам,
Ведя о чём-то долгие беседы.
Весна ж копила силы, чтоб бесследно
С природы смыть зимы холодной срам.

21
И вот – рывок! И реки, через лёд
Проламываясь, дышат ненасытно.
В деревьях соки – пусть пока что скрытно –
Но забурлили свежие… И вот

Уже апрель, эльфийский Новый Год.
И небо, первым дождиком умыто,
В птиц пеньи тонет. И зима, избита,
Прочь по дороге странницей бредёт.

Извечна участь Снежной Королевы –
Менять венец на посох и суму.
Кто знает, может статься, потому
Так холодна сия бывает дева?

22
Сидят друзья на лавке в лесопарке
Ещё немноголюдном, но живом.
Им хорошо, им весело вдвоём.
На Светке свитер, новенький и яркий,

Под ним нет майки. Светке очень жарко,
А снять нельзя… И солнце под углом
Лежит на щёчках, греет, словно ром…
Глаза искрятся, как металл при сварке.

Но, к чести неуёмного Олега,
Он рассуждал с ней слепо, как с сестрой.
Он ни о чём не думал той порой,
Что посулило б страстность или негу.

23
Так время шло. Светлана расцветала.
В ней появился словно бы огонь.
И по ночам, когда для многих сонь
Нет места лучше, чем под одеялом,

Она домой частенько прилетала.
Её носил крылатый белый конь,
Последний поезд. Смелая – не тронь.
Сама всех урок уличных пугала.

Настало лето. И тогда в поход
Их пригласила общая подруга,
Чтоб ненадолго вырваться из круга
Привычных дел и будничных забот.


24
Вагон плацкартный. Двадцать три – ноль пять.
Весёлая компания с гитарой.
Красивая, задиристая пара
Всё время в центре. Он взялся играть,

Она – всех громче песню запевать…
Он был Олег, она была Тамара.
Союз их был, хотя недолог, жарок.
А иногда Тамара, словно мать,

Перебирала волосы Олега
С какой-то поволокою в глазах.
Он забывался в беспокойных снах,
Иль взглядом по лицу родному бегал…


25
Меж тем в углу у тёмного окна
Сидела Светка тихо, как зверёныш
В тепле пригретый. Раздражал её лишь
Ужасный привкус кислого вина

Проглоченного. Было не до сна.
Спина болела… Жалобы и стоны ж
Ей не пристали. Как в огне калёный
Металл, привыкла выглядеть она.

И, радуясь, как верная собака,
С Тамарой и Олегом на перрон
Сошла наутро… Гам, гитарный звон…
Почти что состоявшаяся драка…


26
И вот ребята, скинув рюкзаки,
От станции за десять километров
Стоят, лихим встречаемые ветром,
У незнакомой северной реки.

Нам вряд ли хватит мощности строки
Явить всё то, что чувствовалось в этой
Природе. Но бессилие поэта
Пусть будет гимном! Мы из-под руки

Обозреваем древние просторы
Языческой, прославленной Руси,
Сосредоточье бескультурных сил,
Любой талант берущее измором…

27
Расположились, выставив палатки
Там, где меж сосен место им нашлось.
Ну а потом, как прежде повелось,
Испили чай продымленный и сладкий.

А Светка возле лагеря украдкой
Прошла одна, подумав, что авось –
Не попадутся ей кабан иль лось.
Она любила поискать загадки

Кругом себя лишь для себя одной:
Какое-то укромное местечко,
Сто лет в земле лежавшее колечко
Или цветок неведомый какой…

28
А в это время Тома и Олег
Ушли вдвоём и предавались страсти.
Сперва обмякла девушка во власти
Попутчика, из-под опавших век

Точа свой взгляд, как будто талый снег…
Потом её напор вдруг стал ужастен,
И эта кошка сучьей белой масти
Любила с силой всех российских рек…

 Олег доволен. Сроду не встречал
Среди курящих крашеных блондинок
Таких, чтобы любовный поединок
Вдруг превратили в истинный аврал!


29
А в лагере какой-то паренёк
Уже успел с котлами повозиться,
Распаковать продукты, побраниться…
Костёр притухший заново разжёг –

И вот уже готов для всех паёк:
То макароны (первый сорт пшеница)
С тушёнкой из говядины и птицы –
Простая пища на недельный срок.

Быт скоро устаканился. В деревню
Ходили за спиртным и молоком,
Купались в месте, где неглубоко
И не страшны проказы речки древней…


30
Запомнился из этого похода
Ребятам день, дождливый летний день.
Им из палаток было, ясно, лень
Всем вылезать в подобную погоду.

Часы ползли неспешно, словно годы.
В одной палатке все они, где тень
И духота, сидели. Набекрень
Надвинув кепку по арбатской моде,

Присела Светка рядом с пожилым
Тусовщиком в поношенной тельняшке.
Они то пели, то играли в шашки,
Пуская в щёлку сигаретный дым

31
По очереди. Девушка Макака
Спросила Светку, почему она
Всегда без парня, грустная, одна,
И почему стесняется заплакать

Даже когда нечаянная драка
Её заденет. Света же, вина
Хлебнув из горла, вдруг напряжена,
Привычно огрызнулась, как собака.

Однако позже, сильно захмелев,
Ушла в другую мокрую палатку
С каким-то парнем. Ей пришлось несладко.
А утром, джинсы кое-как надев,

32
Одна сидела утром и курила,
А солнце грело мокрую золу…
Раздумывала: может, на иглу
Сесть по приезде? Нету больше силы!

Она бы жизнь, наверное, простила,
Когда бы та, взяв Апполонов лук,
Ей в сердце смерти тихую стрелу
Из жалости иль злобы запустила.

Коль стрел Амура не под силу ей
Принять щенячьим слабеньким сердечком…
Так нет, гори же, тлей, как будто свечка!
Пускай тошнит – а всё-таки ты тлей!


33
А в это время вечный утешитель
Её нехитрой, но большой беды
Сидел с Тамарой около воды.
Он бессердечен – видимо, решите.

Но не спешите, люди, не спешите!
Мы иногда бываем так горды,
Что свет своей попутчицы-звезды
Мним очень ярким. А судЕб вершитель

Распорядился сделать этот свет
Столь неприметным, что лишь только голос
Способен дать понять (и то на волос),
Какой внутри опасный вызрел бред.


34
Да, да! Олег, хотя был очень близок,
И Светочку по-своему любил,
Всё ж не имел таких духовных сил,
ДабЫ понять, что вовсе не капризы

Таятся под улыбкой Моны Лизы,
Когда её, чудную, тормошил.
Он никогда её не укорил,
И не сказал, что образ жизни низок

Её почти что так же, как его.
А может, хуже. Ибо он смертелен.
Он был ей верным другом-менестрелем,
И не желал иного ничего.
 

35
Остаток лета Света провела
На первый взгляд покажется – обычно.
Сидела в клубах рокерских столичных,
Порой в лесу с компанией пила…

Лишь на вопрос дежурный – как дела –
В ответ бросала то, что неприлично
Здесь привести. Но люд в Москве привычен
К такого рода проявленьям зла.

Олег же жил чуть-чуть поинтересней.
Тамара оказалась непроста,
И как-то раз на целых трёх листах
В его e`mail влетела дикой песней.


36
То песнь грузинской огненной любви.
Такой, что напрочь. Что взрывает вены.
Любви бездонной и несовременной,
Которую – попробуй задави!

И у Олега в северной крови
Нашли свой отзыв княжеские гены.
Он испугался. Пробовал из плена
Сего бежать… Но Томе и ловить

Его не надо было, ибо вскоре
Он сам вернулся. В сквере городском
Он принял жарким страждущим виском
Прикосновенье хладное, как море.

37
Сия печать – губами на висок –
Определила время поворота.
«Я был один. Я всё искал чего-то.
Я водку пил. Я слушал русский рок…

Я… Что за бред? Короче, я не смог
Найти покоя. И теперь, измотан,
Я нервным переломанным животным
Тебе дарю на бесконечный срок

Вот эти руки, это сердце, Тома!
Ты не подумай – это не слова,
Что производит, мысля голова.
Они приходят сами, невесомы,


38
Ложатся в грудь и рвутся на язык…
Иначе – смерть, иначе – даже хуже…
Я должен стать твоим, Тамара, мужем,
Иль мир оставить в этот самый миг».

Так говорил тот парень, что привык
И днём и ночью, летом или в стужу
До боли в сердце быть кому-то нужным,
Ни в ком нужды не зная. Жёсткий лик

Его неуловимо изменился.
И жизнь пошла совсем иным путём...
Но мы за ним, пожалуй, не пойдём.
Вернёмся к месту, где остановился


39
Рассказ о нашей девочке. Она
Заметила, что времени у друга
Бывает меньше, меньше… Вот, поруган,
Лежит их дружбы непорочной знак,

Его подарок, мишка. Тишина.
Лишь только стрелка бегает по кругу.
Узнала Светка: Томочка супруга
При доме держит. Светке не до сна.

И, растерзав несчастного медведя
И разругавшись с младшею сестрой,
Она ночной неверною порой
Шарахнет дверью по ушам соседям.


40
В подъезде, на девятом этаже
Она напишет в старенькой тетрадке:
«Всё было славно. Было всё в порядке,
Пока любовь – острейший из ножей –

Не погубила дружбу. В неглиже
Она влачит к Аиду путь несладкий.
А я тогда унижена, в палатке
Пыталась стать… Ну той, на букву «жэ»,

Которой даже имя мне отныне
Противно так – не хочется писАть.
Ну разве можно – взять и отобрать
Всё то, что мне казалось – не покинет


41
Меня вовек: беседы без конца,
И эти наши долгие прогулки…
Лишь только эхо жалостливо, гулко
Звучит в ушах… осталось от лица

Пятно тоски…». Теперь уж не пацан,
А девушка бредёт по переулку.
Стучит сердечко горестно и гулко,
Как всех людей разбитые сердца.

Она бродила долго. До рассвета.
Рассвет застал её недалеко
От места где, питаемы рекой,
Деревья грустно провожали лето,


42
И падал лист с уставших их ветвей;
Вставало солнце, нежно и багрово…
День наступал. И надо было снова
Идти домой, туда, куда – убей,

Но очень сильно не хотелось ей.
Никто на свете ласкового слова
Не скажет больше. Это значит – крова
Ей нет среди бесчувственных людей.

Однако что ж? Она пойдет домой,
Она поднимет трубку с телефона,
Назначит встречу… От такого стона
Придёт на встречу юноша любой.


43
«Привет, привет… что выглядишь так плохо?
Опять тебя замучил депрессняк?»
«Пожалуй, можно объяснить и так.
Олег, ответь мне, только без подвоха:

В тебе осталась жалости хоть кроха?
Я понимаю, что серьёзен брак,
Но я ведь вашей верности не враг!
Ты знаешь сам… Мне правда очень плохо.

Я день и ночь скучаю по тебе,
Не нахожу от боли в сердце места…»
Она лицо закрыла. В этом жесте
Защиты ищут, сильно оробев.

44
«Пойми, подруга… Я теперь другой.
Совсем другие мысли и заботы.
Мне по Арбату шляться неохота,
И неохота ссориться с женой.

Мне сладок дома радостный покой,
И у меня серьёзная работа…
Не понимаю, девочка, чего ты?
Ведь я её навеки! Я не твой!»

Так разошлись. Предательство без крика
(Предательство ли это?) приняла
Светлана. Он, конечно, не со зла.
Но почему так горестно и дико


45
Дрожит в груди тяжёлый влажный ком?
И что за лапы горло пережали?
И почему вдруг руки задрожали,
Когда она припомнила – вдвоём

Они ругали и уют, и дом,
Да и «любовь навек» не уважали…
Теперь – одна. И до чего же жаль их –
Тех дней, когда заросший водоём

Внимал их играм детским беззаботным,
Когда они, ребячась и шутя,
Жизнь прожигали… парня не простят
Их часовые: лес и мох болотный.


46
«Послушай, мама, милая… Скажи:
Ведь вы с отцом… Наверное, ты знаешь:
Когда полюбишь – целый день не чаешь
Найти покоя? Грустная, лежишь,

В подушку ткнувшись, бешено дрожишь?»
«Опять ты, Света, время убиваешь!
Иди поешь! Как будто свечка, таешь…
И со своим куреньем завяжи!

Теперь она придумала любовь!
Не напасёшься в доме валерьянки!
Ты б лучше вместо августовской пьянки
Сдала экзамен! Папочкина кровь…».

47
Тем временем, как рыжая лиса,
Шла по земле задумчивая осень.
И с каждым днём отчётливее просинь
Сквозь желтолистье виделась в лесах.

Шуршала смерти острая коса.
Дней через семь, по максимуму – восемь,
Она последний лист с деревьев скосит.
На окнах дождь прижился, как роса

То развалившись, то стуча лениво,
То в бешенстве долбясь, как головой
О стенку долбят, потеряв покой,
Но не решаясь сигануть с обрыва.


48
Арбат всё чаще жался к переходам,
Где находил укрытье от дождя,
От ветра – стужи смелого вождя,
Ну, словом, от различной непогоды.

Там день и ночь, мешая пешеходам,
Светланины товарищи сидят,
От всех проблем и неудобств уйдя
В уютный мир отчаянного сброда.

И вот в такой, по-местному, «трубе»,
Девчонка две недели обреталась.
И вроде даже позабыла малость
О неотступной горестной судьбе.


49
«Что наша жизнь? Вот человек идёт,
Упёршись предыдущему в затылок…
До самых скрытых, самых тайных жилок
Такой как все. Неведом им полёт!

Рождённый ползать – дО смерти ползёт!
Летать рождённый – и в болоте пылок!» -
Под шум толпы и звон пивных бутылок
Светлана хором песенку поёт.

Но только вот неведомо певцам,
Что до полёта им, пожалуй, дальше,
Чем всем прохожим – слушателям фальши
С начала перехода до конца.


50
Они идут, идут, идут, идут…
Всем есть куда податься, даже к спеху.
А тут сидят придурки, на потеху
Предав толпы небрежному суду

В развёрстых грУдях сердце на виду.
Задуматься – так даже не до смеха.
И Светка скоро поняла… Уехав,
Попробовав домашнюю еду,

Она решила жить отныне снова.
Забыть про всё. Найти себя в делах.
И правда – три недели прожила,
Принявши добровольные оковы:


51
Не пить спиртного, даже не курить.
А по утрам – гимнастика и ванна.
Потом – в объятьях старого дивана
Историю российскую учить

(Чтоб после на вечерний поступить)…
Но если в сердце притаилась рана –
Швы разойдутся поздно или рано,
И если поздно – то не залечить.

А было так. Светланкина сестра,
Играя в школу, старую тетрадку
Нашла однажды. Ну, и про палатку,
И про любовь читала до утра…


52
Ей десять лет. Московский телефон,
Записанный неровно на обложке,
Её привлёк. Пририсовавши рожки
Всем найденным рисункам, окрылён,

Набрал ребёнок номер. И на звон
Откликнулась Тамара. Голос крошки,
Копируя манеру Бабки Ёжки,
Поведал её про мужа – мол, что он

Ей изменяет с некоей Светланой.
И, бросив трубку, вредная сестра
Забыла о проделке. Ей пора
Уж было спать. Уроки в школе рано.


53
И вот стоит Светлана на снегу,
На самом первом, чистом и невинном.
О, если б можно было разом сгинуть!
О, центр слуха отключить в мозгу!

Так нет же, стой, смотри в лицо врагу.
Кого не тронет жуткая картина –
Девчонка, плача и сутуля спину,
Тихонько шепчет: «Больше не могу!»

А перед ней – грузинская княжна,
А рядом с той – супруг, от злобы белый…
«Ты не звонила? Даже не хотела?
Не ври! И так тяжёлая вина».


54
Они взрослы. Безжалостно взрослы…
Нет в их сердцах для девочки местечка.
Всё ниже гнутся худенькие плечи,
И наконец кричит она – «Козлы!»

И убегает. В мыслях их – полы,
Испорченные множеством протечек.
(А говорили – кран буквально вечен!)
Они идут, на ЖЭК проклятый злы,

Забыв об этой маленькой разборке.
И мы, конечно, следом не пойдём.
Они счастлИвы, молоды, вдвоём…
А Светкин взгляд, вдруг необычно зоркий,


55
Скользит по миру с дикой высоты.
Что потянуло девочку на крышу?
К тому ж на ту, что всех окрестных выше?
Меж ней и миром – царство пустоты,

Такой желанной… Детка, что же ты?
Давай, ныряй. Пускай весь мир услышит
Тебя, что всё сидела тише мыши…
Давай, ныряй! До глупости просты

Твои проблемы. Люди не любили…
Но по-другому попросту нельзя.
Лишь только вниз по воздуху скользя,
Ты сможешь крикнуть: «Суки, задавили!»