Женская логика

   Звонок разбудил дремлющую по углам квартиры тишь под утро…
У неё не было сомнений в том, чей голос она услышит в трубке. В это время звонить мог только он. Несколько мгновений она постояла рядом с телефоном в раздумье – снять трубку или же нет?.. Прислушиваясь к себе и решая, хочется ли ей услышать вновь этот голос?.. Потом решительно сняла её и произнесла: Да!..
  И услышала в ответ его традиционное: Здравствуй… Как твоё драгоценное?..
Она молчала, вслушиваясь в интонации когда-то любимого голоса и не узнавая его сейчас. Не мудрено не узнать – подумалось ей – кажется, последний раз он звонил месяца два назад. Уже не помню, такие же «медовые» нотки были слышны в тот раз… или нет?..
Она продолжала молчать. Голос на том конце провода взволнованно произнёс: Ты меня слышишь?.. Аууу… Алина…
-- Да… слышу… -- наконец откликнулась она, проводя рукой по глазам, словно смахивая наваждение.
- А почему молчишь? Ты не рада?.. – она явственно увидела этот знак вопроса, словно он висел у неё пред глазами…
-- Размышляю – ответила она на первую часть вопроса, преднамеренно не заметив второй. Знак вопроса, висящий перед глазами потерял свою верхнюю закруглённую половинку и стал похож на восклицательный знак.
-- О чём? Ты не рада? – повторил он вопрос и добавил – Я зря позвонил?
-- О чём размышляю?.. О многом… А позвонил не зря – ответила Алина, опять не замечая вопроса относительно своей радости его неожиданному утреннему звонку. Интересно, он уже проснулся, или же, как и я – ещё не ложился? – проскользнула мысль.
-- Интересно, о чём может размышлять под утро женщина? – продолжил он, стараясь придать голосу игривый оттенок.
 --  Да он волнуется никак? – подумала она. -- К чему бы это?..
У неё не было желания включаться в эту игру интонаций и вопросов и терять время, перекидываясь ничего не значащими уже для них двоих фразами, как мячиками для пинг-понга. Она вдруг подумала: надо заканчивать… эта агония слишком затянулась…
«Эта твоя иллюзия была, быть может, самой прекрасной в твоей жизни…» -- начала она безмолвный диалог с самой собой. – «Ты ведь сама давно это поняла. Почему же ты прячешь голову под крыло от очевидного? --  Потому, что я боюсь сделать ему больно, -- отвечала она самой себе. – Потому, что мне до сих пор жаль его…
-- Ты не сможешь сделать ему больно! Он – бесчувствен. И ты прекрасно это знаешь сама! Тот образ, что ты придумала тогда, давно, в самом начале – был маской. А ты считала, что наоборот – лишь с тобой он был настоящим… Не лги себе самой – не ему ты боишься сделать больно. Ты боишься боли от собственного разочарования.
-- Да!.. Да! Я боюсь этого! Пусть даже так! Пусть даже он оказался не тем… не таким, каким представлялся мне… Пусть он был иллюзией, которую я сама же придумала и приняла за явь… Но эта иллюзия помогала мне жить в то далёкое и страшное для меня время. Помогала творить… думать… писать… жить… жить, в конце концов.
-- Помнишь, в самом начале вашего «романа», ты сравнивала его с книгой из прошлого века?.. Никакая он не книга! – Он просто статья из сегодняшней прессы! Не лучшего из бульварных изданий, наводнивших нашу жизнь. И не говори мне, что ты с этим не согласна! «Статья из сегодняшней прессы»… Это всё же более мягкая интерпретация его сущности, чем  он есть на самом деле. Помнишь, помнишь, как тебе сказали, что ты просто «дура в розовых очках», а он --  «волк в овечьей шкуре»?.. И, что нет человека более скользкого  и ненадёжного из всех, кто вокруг тебя крутится?.. И кто сказал? Его друг, который знал его на порядок дольше, чем ты его знала! Ты не поверила ему тогда… Тебе, тебе, с твоим умом и опытом, с твоей чувственностью – можно было бы с самого начала его «просчитать»… А ты сама обманываться была рада! Тоже мне – Александр Сергеевич в юбке!»
  Всё это пронеслось у неё в голове, пока она мучительно соображала, что ему ответить. Вообще, о чём с ним говорить? И зачем он звонит ей? Женщине, к которой он был некогда так пронзительно близок, что несколько часов врозь казались веками, а сутки без возможности прикоснуться друг к другу – были смерти подобны… до встречи с ним она и представить не могла, что любовь может быть такой – наваждением, мучительной неудовлетворённостью… и ей не хотелось расставаться с этими, ещё дышащими в ней, ощущениями…  признаваясь всё же в том, что все они остались в счастливом прошлом.
  Отчаяние – такое странное и страшное чувство! И странно, что после этого выживают – подумала она. – Я выжила!.. выжила потому, что не согласилась схоронить тебя, родной, в ушедших уже мгновениях. Ты думал наказать меня тем, что ушёл от меня в самую трудную минуту моей жизни… Но ты ошибаешься. Это тебе так кажется, что ты ушёл. Всё это время ты был рядом со мной. Я была не одна, не без тебя. Ты жил в моих строчках, в моих рифмах. Чувство цепляется за любую соломинку, истолковывая в свою пользу даже то, что казалось бы, против него… А два года назад, всего лишь два года – я и представить не могла, что каждое из этих мгновений, сотканных из тонких светящихся нитей счастья, или обрывков случайной непонятности, или чёрных клякс непреднамеренного недоверия, через некоторое время, всего лишь через два года, станет полотном памяти, из которого я буду шить саван этой невероятной любви…
  Её взгляд упал на книгу, которую она  читала до того, как телефонный звонок заставил проснуться дремлющую ночь.
«Во взаимоотношениях мужчины и женщины мало чувств, которые были бы длительны и постоянны, но равнодушие – одно из них: и если уж отсутствие взаимного влечения возникло и укоренилось, то оно практически непреодолимо» -- пробежали фразу её глаза.
-- Да… уж… -- подумала она и вернулась, наконец, к действительности, ощутив в левой руке телефонную трубку, прижатую к уху. Та молчала…
-- Если бы ему надоело моё молчание, он положил бы трубку… и я услышала бы гудки – подумала она. Значит ждёт… ждёт и молчит… чего ждёт? Что я могу сказать?.. я сама ничего не знаю. И мучаюсь от этого. Ему доставляет удовольствие мучить меня – пришла мысль, а вместе с ней и злость на него. Что всё это значит? Эти редкие, поздние звонки?.. Ещё более редкие случайные встречи?.. Зачем всё это?
Сейчас она тщетно искала что-нибудь связывающее их, не считая боли. Искала… но не находила. И сейчас она поняла, что каждый из них не знает, что сказать друг другу. В необходимости произнесения слов был привкус горечи. Но проговорить какие-то слова было нужно и от этого становилось ещё горше.
 -- Алло… -- прошептала она, заметив, что голос её сломался, словно сосулька, упавшая с крыши на асфальт, и что в нём нет той прежней теплоты, что была  ранее при разговоре с ним.
-- Да… я слушаю… слушаю, как ты молчишь – ответил он.
-- И тебе интересно?
-- Не очень…
-- А что бы ты хотел услышать?
-- То, о чём ты думаешь сейчас…
Она вновь помолчала. Потом произнесла: «Меня интересуют три вещи… сразу три. Постарайся ответить по пунктам… Первое: Что происходит? Что происходит с тобой?
Дальше: Почему ты звонишь мне? Мне, женщине, когда-то бесконечно близкой тебе, теперь же – бесконечно безразличной и далёкой?..
И третье: Что будет дальше?.. с нами обоими… вообще… что будет вообще?..
Алина знала, что задаёт ему чисто риторические вопросы. Что ответов на них у него нет и быть не может. Что ей самой придётся отвечать на них, впрочем, как и всегда. И, как всегда, она была готова к этому. С  самого начала она знала, что на все вопросы и за всё происходящее  с ними двоими – в ответе будет одна она. И за себя и за него… И за них обоих. И иначе быть не могло. Это была её плата за то кратковременное счастье, что он был рядом с ней. Одного она не могла предвидеть в то счастливое время – что так надолго отпечатается в её памяти его образ и так трудно будет смириться с болезненной необходимостью стереть его из этой памяти.
  До встречи с ним Алина понимала, что в одиночку выжить гораздо труднее, чем вместе с кем-либо ещё. Да, она лучше многих знала, что жестокость, страх и предательство имеют человеческие черты, однако она недостаточно хорошо представляла, что мужество, доброта и любовь тоже обладают человеческим лицом. Надежда не была для неё чем-то, что она, Алина, могла бы создавать собственными руками, как например, написанные строчки… или рисунки… и надежда не являлась субстанцией чисто внутренней, которая могла бы вызревать в  тщательно оберегаемом ею одиночестве, как росток  тропического растения в теплице. Надежду можно было обрести в общении с другими людьми, невзирая на опасность, протянув им навстречу руки и распахнув перед ними тяжёлые врата собственного сердца. Вот она и распахнула тогда… перед ним… потому что – надежда – это всегда отсутствие чего-то, и ожидание на обретение этого «чего-то»…
И нельзя бесконечно долго мучить человека надеждой. Радостное чувство ожидания перемен, которые так и не случаются почему-то, как-то неожиданно вдруг перерастают в боль, поначалу сладостную и вполне терпимую, а затем – в постоянную, непрекращающуюся, от которой нет спасения и избавления… И ты вдруг понимаешь, что оказалась в капкане собственных мыслей и чем больше прилагаешь усилий выбраться из этого капкана – тем больнее тебе становится… И время которое, как предполагалось, должно было бы излечить от этой боли, никак не соглашается тебе помочь. Ты пытаешься дать ему взятку, надеясь с новыми людьми, в новых встречах и новых отношениях забыть все прежние радости… и подавить эту боль, но вдруг понимаешь, что нет средства, способного обезболить твою жизнь и твои мысли, потому что эта боль уже не в тебе самой. Она вырвалась наружу, и  не она живёт в тебе, а ты живёшь в ней… и как долго это продлится – не знаешь…
 А когда, через долгие промежутки молчания, вновь под утро оживал телефон  -- родной до боли  голос  отодвигал штору памяти и впускал в её, простуженное ожиданием сознание, свет радости от понимания, что она ещё не умерла для него совсем. Радости и досады одновременно – потому, что покой, так тяжко приживающийся в её сердце, вновь был потревожен и вновь в её доме поселялась пытка ожидания. Давно были уже написаны строчки: «Разлука – точка в конце слова «ждать»… Но окончательной, бесповоротной точки на листе их отношений так и не было проставлено.
Когда-то же должен быть положен этому конец? – думала она, понимая, что и в этом тоже – последнее слово за ней… и, тем не менее, не решаясь произнести это последнее слово и поставить в эпилоге их романа завершающую точку.
  Алина вздохнула, пытаясь вспомнить, как долго молчит в её руке трубка, после заданных ею вопросов… Молчание в трубке жило своей непростой жизнью, оно пульсировало… и она ощущала этот пульс невысказанности и растерянности. Она поняла, что ответа не дождётся и слабая надежда на то, что сейчас молчание перекроют гудки, а потом страх от того, что может это произойти, заставили её продолжить:
-- Послушай и в конце поправь меня, если с чем-то будешь не согласен. Я знаю, что манило тебя ко мне и удерживало рядом какое-то время… Я сумела рассмотреть в тебе то, что рассмотреть никто из твоего окружения не смог до меня; то, чего нельзя в наше время никому показывать; то, что на самом деле составляет истинное твоё «Я» -- твою доброту и оттого – незащищённость от нашего алчного и злого мира, который не желает жить по божеским законам… То, что тебе приходилось прятать под скорлупой цинизма и неверия ни во что, чтобы никто не заподозрил, что ты совсем не такой, как остальные… Ты притворялся своим среди чужих… И лишь я, сумевшая распознать, увидеть и удивиться тому, что я увидела в тебе – приняла тебя таким, каков ты есть на самом деле, со всеми твоими  достоинствами, на которые я молилась… и недостатками, которые я прощала тебе… я возвела тебя на пьедестал… эта непривычная роль тебе понравилась, хоть и казалась необычной… и приносила много радости, самоутверждения в твоих глазах… И ты, не подумав об ответственности, которую она на тебя налагает, с радостью принял её на свои плечи. Но соответствовать ей долго у тебя не хватило сил… и, выйдя из этой роли, ты вдруг понял, что намного легче жить той обыденной «волчьей» жизнью, которой живут все вокруг, без этой «маски святого», готового всегда и везде только к благовидным поступкам… и понял, что я – не такая уж большая потеря в твоей судьбе. Но шло время, и люди, которые входили в твою жизнь и занимали освобождённое мною место, почему-то не задерживались рядом с тобою долго. Казалось бы, какая разница: женщина – она и в Африке женщина. Лишь бы всё на месте было – волосы, ноги, глаза, грудь…
Но говорили они не то, и не так… и не о том, о чём хотелось поговорить тебе, что хотелось услышать… И прикосновения их не волновали тебя… чего-то не хватало. И утром не было радости от пробуждения рядом с ними… лишь чувство неловкости от того, что сейчас она откроет глаза и необходимо будет искать очередную, банальную, понятную ей фразу… а искать и говорить – не хочется, почему-то…
За высоким забором памяти вдруг мелькала неясная тень воспоминания, усердно загоняемого тобой на самые задворки, о таком же утре… но совсем других ощущениях, которые оно тебе подарило тогда. Это воспоминание, неосторожно выпущенное тобой на свободу, на какое-то время занозой поселялось в твоих мыслях, не давая спокойно жить. Дела с очередной пассией разлаживались… ты звонил мне, чтобы услышать мой голос. Заноза переставала мучить тебя на время. Потом ты снова пропадал, пускаясь в поиски новой птицы, которая должна была бы пропеть тебе восторженную хвалебную песнь, как пела  некогда тебе я…но этого опять не случалось. А так недоставало тебе именно этой песни!.. И мучил вопрос: «Почему же только я смогла увидеть в тебе то нечто?.. Почему другие не видят этого?..». И ты снова звонил мне под утро, не смея задать этот вопрос, а может быть, сам не зная, что хочешь его задать… Но если бы ты всё же решился и спросил меня, я бы тебе ответила: Ты напрасно ищешь, чтобы кто-то пропел тебе мою песню. Это могу сделать только я одна! Потому, что только я вижу тебя таким, каким ты хочешь быть, и каким ты ощущал себя рядом со мной. И я не знаю, кого сейчас жалеть – тебя или себя. Время летит быстро, как ты заметил. Вчера уже прошло. Сегодня нам плохо. Но мы ничего не делаем, чтобы стало лучше. А за нас никто этого не сделает. Свой выбор мы делаем сами. Помнишь, когда мы были рядом, и были счастливы, ты часто говорил: «любовь – это маленький божок, требующий большой жертвы, только не надо жертвовать самой любовью»… Тогда ты свято верил в это. Но когда пришёл момент выбора – большая жертва оказалась тебе не по плечу. Это не вина твоя, нет!.. Ты просто ещё не был готов ни к такой любви, ни к такой жертве…ни ко мне… но это мучает тебя до сих пор, и потому ты звонишь мне… Ты послушал мой голос... успокоился... заноза исчезла на время… можно жить дальше… живи.
Всё хорошо… и будет хорошо. Просто Боги посмеялись над нами обоими, сведя ненадолго разные времена в одной точке. А, может  быть, этот эксперимент лишь подтвердил их предположение, что любовь есть во всех временах?..
 С добрым утром, милый… пусть у тебя всё будет хорошо…и Алина тихо положила трубку.