ИРГА в Сент-Тябре попытка письма

Сен-Тябрь… Сент-Я..бррр…холод, но…Сент-Тябрь… Святой месяц имени Тебя, Ирга…
Терпкая ягода, черная, едкая, несмываемая ничем ни с пальцев, ни с памяти, ни с души. Души, обволоки собою, заплети в шнурки и шелковые пояса, победи меня, поглоти меня, только не оставляй в темноте этой Сен-Тябрьской, Бес-помощной, Не-бытийной…

Ирга, кричащая над морем, женщина с телом птицы, птица с телом, ускользающим из рук, вода, туман, то, что никогда нельзя уловить дольше, чем на мгновенье…
Или это осень шутит со мною, дразнит, кружит под ноги листву рыжую, режущую глаз? - на каждом листике жилки – что линии на ладонях твоих: есть дорожка судьбы – да на каждой листвяной страничке разная, не угадаешь – где встретимся?…

Сен-Тябрь заботливо прибивает последнюю пыль первыми дождями, первыми ледяными рассветами – завесью будущих ледяных же полдней и потусторонних сумерек, когда я буду пересекать грань за гранью одним только желанием: согреться Иргой, заварить её в пахучий, тягучий напиток, обхватывать ладонями огромную безликую чашку, и до дна, до дна всю по капле, обжигаясь, принимать в себя, и наполняться ею, Иргою, собранной летом…

Ирга, смеющаяся над тайной коньячного аромата, и коньяк, пропитывающий её губы, смеющиеся над ним, - круговорот легчайшей радости в природе. Тишайшей и Нежнейшей. Неизживной: закрыть глаза затем только, чтобы Ирга опять ловила виноградинку, упавшую в коньячное блаженство, и пальцы, и язык, и горло жадно ждали янтарной крохотной добычи…
Закрыть глаза, чтобы запахло морем со всех сторон, не знающих еще о скором Сент-Тябре, - и с полотенец, за ночь не просохших, и с Иргиных коленей, шеи, плеч…
Закрыть глаза, чтобы в деталях слышать, как Ирга строит кокон с простыней, и оборачивается ими для того лишь, чтоб поутру родиться бабочкой - опять, не ведающей власти Сен-Тября и, вероятно, так и не узнавшей, что после лета что-то есть еще… Чужие жизни, письма в никуда, летящие смешные паутинки и старые, больные пауки, которым сети незачем и – нечем…

Сент-Тябрь, невиновный в наших страхах, и в снах, не прерывающихся днем, он вовсе не хотел, я верю, чтобы Ирга, повинуясь вечному порядку, держала курс на юг, от этих серых мест… И что могу? – я развожу костры, она увидит, пролетая, мои сигнальные огни, мои рябиновые горькие настойки, мои расстеленные строчки – вдруг?
А если нет, то буду ждать апреля, перезимую где-нибудь – и вдруг? – настанет май, и, повинуясь вечному порядку - она вернется, птица с телом Ирги, я выйду, весь заросший давним Сен-Тябрем, скажу какую-нибудь глупую ненужность, и лбом уткнусь в крылатое плечо…

Ну а пока, Сент-Тябрь, Сердцем-Дебри, Театр имени тебя, осенней, Ирга, для преданного сердцем паука, которому и незачем – но нечем забыть тебя, поэтому опять сплетающему руны новолунья в один мотив – Сент-Тябрьского безумья, чтобы хоть как-то зиму скоротать…