Рисовальщик

бумага рисовальная бела
дыханье флейты времени и мгла
сквозь сумерки в воздушной позолоте
Гольбейн Мантенья Босх Буонаротти
и пальцы мне неведомый кладёт
на лоб и веки – грезится в щепоти
в ладони той знак светлого крыла

он говорит порочна суета
сквозь мрак и стылый хаос красота
Творенья открывается слепому
когда в увечном чаянии Богу
молитву о прозрении несёт
как зеркало бессмысленно без ока
смотрящего в него – так темнота

удел для глаз когда не явлен свет
он говорит и странный тот совет
я понимаю не о светотени
но между тем парящий в лёгком крене
софит исторгнет белые лучи
натурщице на нежные колени
и подо мной качнётся табурет

он заскрипит бумаги хрустнет лист
расправит парус лёгкий как батист
зашелестит на буковом мольберте
он порами и фибрами поверьте
графита ждёт как пашня борозду
что уголь остроточенный начертит
как со смычком управится альтист

исторгнут стены нервную волну
моргни и шорох вспорет тишину
в крахмале снежном встанут вертикали
сил гравитации из горизонтной дали
потянутся дороги перспектив
зачатки форм в воздушные спирали
рождённое пространство завернут

а там взойдёт софитная луна
и снова вспыхнет древняя война
меж Светом нисходящим и Тенями
две армии штыками ли клинками
границы нетерпенья проведут
то было всё предсказано волхвами
и битва та была предречена

в веках и на земле и в небесах
за дюйм за пядь в сердцах на пустырях
сражаться будут грозные стихии
и вот когда их битвы затяжные
на время к равновесью приведут
в моём листе – улягутся штрихи и
гул стихнет в остывающих осях

тогда на поле брани и вражды
живых деталей юные сады
качнут листвой и в них легки беспечны
засвищут свиристели защебечут
синицы глаз воробушки ушей
и коростели губ в тумане млечном
протянут руки тонкие плоды

и оживёт графическая плоть
пространства рисовального ломоть
его зачин устройство и открытье
войдут в графу космических событий

лист ждёт - его просторы побороть
по лезвию уменья и наитья
веди меня таинственный Господь