Врастая в город два листка из этюдника

 ***
Ну что за блажь – гулять в такую слякоть
по городу утопшему, по лужам
за ветром увязавшейся собакой,
его приблудным псом – больным, ненужным?..
Бореем приговор почти до точки
дочитан лету, лодкам на причале…
всё сказано законником дотошным,
все те слова, которые в начале,
а далее одно вкушенье сути –
она во рту, что горсть червивых ягод
горчит и вяжет… хочется заснуть и….
заснуть и не… и мне под ноги лягут,
обрушившись, несметные трофеи –
весь разом золотой запас бульвара.
И ветер, разметав зонты кофеен,
вздувая сферой тенты летних баров,
в ночи устроит светопреставленье,
погонит прочь, в убежище жилища,
свалить меня пытаясь на колени…
и я свалюсь, блаженный ветром нищий,
я помолюсь придуманному богу:
дай днесь нам осень, дай нам осень присно,
дай ею подышать еще немного,
в пейзаж вживаясь... лодки, ветер, пристань,
прибрежные кофейни, листья, сферы,
безжалостно-скупая перспектива…
мой Безымянный, дай немного веры,
наполни жизнь, как музыку, мотивом,
расслышать помоги его усталый,
почти неразличимый отголосок…
И горечь на губах, и всё сначала:
дай осень днесь и дай нам присно осень…



 ***
живу, врастая в город свой, который
узнать бы мог с закрытыми глазами
по нотке тишины, по разговору
приземистых часовен с небесами,
по нежной ворожбе прикосновений
снежинок теплых к взывчивой ладони –
кто непокойный благовест навеял
твоим непокаянным колокольням,
каким похмельем зодчего загадан
твой, над оврагом выращенный, остов? –
ворочается время в брешах сада,
и дышит гулкой тьмой Медвежий остров…
опять во мне проращивает город
какую-то дремучесть, первозданность…
молюсь… и перехватывает горло,
шепчу, что грешен – слышу: «аз воздам», но
всё ощутимей счастье жить, итога
не подводя, с наивной верой в нечто –
в скупую осень, в город, в прихоть бога,
в творительную силу зыбкой речи…