Друг мой, друг мой...

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
И хоть знаю, откуда взялась эта боль,
Я не жалею ничуть, я всем доволен;
Но зачем-то вступаю с душою
В последний смертельный бой.

Я устал и душа моя ветхая,
Словно старый изношенный плед.
А вокруг такое счастливое лето,
И небо лучами согретое.
Но черный человек,
Черный, черный,
Черный  человек
Заслоняет собой белый свет.

Он приходит ко мне по привычке
И садится без лишних слов.
Черный человек
Медленно водит пальцем
По какой-то истрепанной книжке,
И гнусаво читает мне
Жизнеописания известных стране мертвецов.

«Слушай, слушай, -
Хрипит он шепотом,  -
Ты же тоже известный подлец!
Всех вас можно купить за золото,
А продать трудно и за свинец.

Ах, и ты ведь тоже поэт!
Да к тому же нынче луна!
Ты пиши, что тебе  взбредет,
Ну и пусть вдохновения нет –
Так сойдет, ведь не те ж времена.

Посмотри,
Тут написано в книжке,
Что нет нового в мире стихов.
Так что действуй подобно мартышке,
И спиши у других дураков.

Да чего же ты хмуришься сволочь?!
Или правда колет глаза?!
Ты послушай, уж скоро полночь,
А ведь книге далеко до конца».

«Черный человек,
Как ты смеешь!
Я тебя не желаю слушать!
Ты и глазом моргнуть не успеешь,
Как ударю – и я не струшу!»

Черный человек хохочет в упор
И глаза в голубой блевоте.
Я, конечно, жулик и вор,
Вызывающий у него приступ зевоты.

---------

Друг мой,  друг мой,
Я очень и очень болен.
И я знаю, откуда взялась эта боль.
Когда душа воюет с слабой волей,
То побеждает, к сожаленью, алкоголь.

Снова ночь и трещотка цикады в траве,
Небо звездами сыпет на головы.
И опять мне мерещится в красном вине
Черный череп, усмешкой расколотый.

«Вот и я, снова здравствуй,-
С порога, –
Да, ты ждал меня, как погляжу!
Ты, как я, не боишься ни черта, ни Бога.
Это смело, я прямо скажу.

Ну же, книгу откроем знакомую,
Где написана правда одна.
Мы сегодня историю новую
Завершим прочитать до утра.

Ну-ка, ну-ка, героя не корчи!
Я же вижу тебя насквозь!
Стали нервы от водки тоньше,
Чем застрявшая в горле кость.

Не знаю, не помню,
Но где-то здесь
Я читал про тебя всю правду -
Что совсем ты насквозь и весь
Стал пройдохой и мерзкой тварью.

И вот ты, как и все ублюдки,
Конечно, стал рифмы плести.
Такой весь ты добрый и чуткий,
Что лучше и не найти.

Но ты, как и все это племя,
Такой же мошенник и вор.
А всем, кто тебе не верит,
Ты лестью плетешь разговор.

Такие, как ты, не потонут;
Чем хуже, тем лучше для них.
Все то, что за жизнь накопят,
Они украдут у других.

В них нет ни искры вдохновенья!
Откуда ж и взяться ей?
Они ведь не ждут озаренья –
Содрать все намного быстрей.

Да что там,
И так все понятно!
Куда уж тебе писать.
Твоими стихами приятно
Лишь зад у свиньи вытирать!»

«Черный человек,
Я тебя знаю!
Меня ты не проведешь!
Я сразу вранье замечаю,
И вся твоя правда – ложь!

Я знаю, как с тобой побороться!
Ты не смотри, что я пьян!
В моей душе, как в колодце,
Растет не один бурьян.

Там есть и вода ключевая,
Что чище, чем жизнь у Христа.
Душа моя не пустая,
Как ты мне тут рассказал!»

Я взбешен, а он все смеется.
Я ругаюсь – хохочет он.

«Тебе как-будто неймется,
Услышать свой приговор?
Изволь, я весь к услугам.
Хоть знаю, что ты поэт,
Который не любит женщин
Старше сорока с лишним лет.

Ты знаешь, конечно,
Что счастье
Есть ловкость ума и рук.
А все, кто владеют властью,
Не знают от совести мук.

А ты, значит, стал поэтом -
Говоришь дуракам о мирах.
А сам ты по горло при этом
Погряз в своих смертных грехах.

Ты думаешь –
Я тебе вру?
Грозишься меня побить?
Изволь, если хочешь –
Уйду,
Чтоб сам ко мне стал приходить.

Послушай, послушай меня!
Ведь эта книжка не врет.
Сейчас наступило время,
Когда и монах украдет.

А ты все лишь пишешь и пишешь,
Как самый последний подлец.
Своими стишками ты близишь
России бесславный конец!»

Он хохочет мне прямо в лицо,
А я задохнулся от злости.
Как легко же быть подлецом,
Когда веришь в вечерние «Новости»

«Нет! Неправда!», –
Кричу я в безумии.
Я взбешен и не помню себя.
И с каким-то бессильным усилием
Бьет по черной фигуре рука.

----------------------

Просветлело.
На небе восходит луна.
Пусто в комнате, нет ни души.
На полу фотография
Средь осколков стекла,
А на ней –
Паренек из рязанской глуши.