Автобиография

Я был не первым эмбрионом в чреве своей матери. Из тех, кто был до меня,
удалось увидеть новый свет лишь одному. Всех остальных нещадно уничтожили.
Мне повезло. Меня оставили. Я лежал, скрутившись калачиком и размышляя о
смысле рождения. - Что там за этой стеной? Тьма или свет? Блаженство или
обречение на муки? Неизвестность притягивала и пугала. Однажды оттуда я
услышал капризный, противный голосок своего брательника:
- Если будет девка, я её убью и выброшу в форточку!
Господи, подумал я, я не хочу, чтобы меня убивали и выбрасывали в форточку.
Я не хочу родиться для того, чтобы умереть. Не-хо-чу! Ну кто же я?
Неужели девка?
Я напрягся и попытался осмотреть себя, при этом больно об что-то ударившись.
- Вася, Вася, - услышал я уже знакомый родной голос, - наш ребёночек
зашевелился.
- Ну, слава Богу, ребёночек - значит мальчик... И тут как молотом по голове:
- Наша девочка стучит ножками.
Впервые в своей жизни я подумал о матери, применяя не нормативную лексику.
- У нас будет сын. - Это был басовитый голос моего создателя.
Они ещё сами не определились, подумал я. Не всё потеряно. Я постарался и
родился мальчиком.
Вот только время выбрал не самое удачное. Спустя много лет это время назовут
оттепелью, а тогда называли проще - голодуха. Я беззаботно ворочался на
большой железной кровати, в то время, когда моя мама пол ночи стояла в
очереди под магазином, чтобы после открытия магазина успеть купить хлеб
для семьи и молоко для меня. Иногда я совершал головокружительный полёт
с большой железной кровати на бетонный пол нашего неуютного жилища.
Наверное, именно эти полёты и предопределили моё имя. Назван я был в честь
великого моего тёзки, первого космонавта земли - Юрия Гагарина. Однако,
это, казалось бы, простое решение, далось моим предкам не сразу. Недавно
отшумевший Карибский кризис ещё невидимым призраком витал по всему нашему
бараку, где жили семьи военнослужащих. И я то и дело слышал вокруг себя
экзотическое имя - Фидель. Я не знал кто такой Фидель. Ну были у нас в
гарнизоне псы, которых звали Джек и Бобик... Даже петух был - Чемберлен,
который впоследствии оставит у меня на щеке долгий шрам от своего клюва...
А вот Фиделей не было. Но, по мнению моего отца Фидель должен был быть.
И выбор падал на меня, потому что у всех, включая моего противного
белобрысого братца и старшинского петуха, имя уже было. А у меня не было.
Политическая обстановка обязывала родителей принять правильное решение.
Ходили даже слухи, что на далёкий остров свободы, будет отправлено
приглашение лучшему другу советского народа посетить наш скромный барак
и лично завизировать факт моего рождения. Но мне опять повезло. Очередной
полёт с большой железной кровати не оставил сомнений в выборе имени. Перед
настоящим Фиделем пришлось извиниться, а занятость Гагарина испытанием
нового самолёта, не позволила ему увидеться с родившимся тёзкой. Вот и
прошёл долгий первый месяц моей жизни...

Потом был детский сад, который я
плохо помню и не буду описывать. В принципе ничего интересного там не
происходило и не могло произойти. А потом началась школа.
К первому сентября 1970 года в нашей семье произошло событие. Мама,
забрав в охапку сумку и меня с братом, уехала к бабушке в Донецк.
Впервые я услышал новое слово - развод. Я ничего в этом не понимал и
полностью доверял все решения маме. Именно в Донецке я и пошёл в
первый класс. Директор школы и моя первая учительница были мамиными
подругами детства. Но какого-то особого снисхождения я не чувствовал.
Надо сказать, что в детстве я рос в любви и заботе. Что такое плохо -
понятия не имел. Мне всё разрешалось, весь мир крутился вокруг меня и
вдруг начались какие-то требования, какие-то новые правила... Это
раздражало и создавало житейские неудобства. Я не мог понять почему в
школу нельзя приносить игрушки, почему нельзя на уроке общаться с
друзьями. Постепенно я начинал протестовать. Как потом оказалось, в
этой школе я ещё был в раю. Лишь один эпизод врезался в память:
На уроке физкультуры пацаны подговорили меня крикнуть одну фразу,
значения, которой я не знал. И я крикнул:
- Эй, вы, проститутки!
На этом урок физкультуры был окончен. Физручка, толстенная баба в
облегающих спортивных штанах, поволокла меня к директрисе. Начался
допрос:
- Где ты слышал это слово?! - Спрашивала директриса.
- А ну признавайся, - вторила ей толстая баба.
Я не знал, что сказать. Я не понимал, что это за слово такое страшное
и почему оно вызывает такую агрессию учителей. А если всё так плохо,
то стоит мне признаться и я подставлю своих товарищей. А ведь они тоже
понятия не имею, что означает слово проститутка. Как же быть? Может
сказать, что в букваре прочитал? Нет. Не поверят. И тогда я нашёлся:
- Я это слово слышал по телевизору.
После этого признания меня отправили на урок. А из кабинета директрисы
ещё слышались громкие споры. В школу вызвали маму. Потом был ещё один
допрос, на котором выясняли, в какой именно телепередаче я услышал это
слово. Окончилось всё тем, что мне запретили смотреть телевизор.
Свободолюбивая душа не вынесла такого удара, и я удрал из дома. Два дня
меня искали. Прятался я в соседских садах. Иногда украдкой пробирался
на веранду и подворовывал бабушкины оладьи.
Закончилось всё консенсусом. Был заключён мир и мне разрешили смотреть
телевизор в строго ограниченное время.
Два года решились споры между родителями и к началу третьего класса
меня перевезли в Шахтёрск. Я пошёл в новую школу. Это стало настоящим
ударом. Новая учиха просто возненавидела меня. Я всегда оставался
крайним, что бы не произошло. Однажды учиха заявила мне, чтобы я не
приходил на урок не подстриженным. Я забыл сказать маме про этот
ультиматум и на следующий день, стоя перед зеркалом, начал стричь себя
сам. К чему это привело догадаться не сложно. В итоге меня обрили
на лысо. Это сейчас быть лысым, значит не выделяться из окружающей
толпы. А тогда... Тогда это было не выносимо.
- Лысый! - Смеялись одноклассники, - Коша, надень шапочку, лысинку
простудишь! - Этот позор я не смог перенести. Со школой решил завязать.
Ничего, кроме отрицательных эмоций она мне не давала. Сперва я
перестал ходить тайно, но через несколько дней открыто заявил:
- В школу я больше не пойду!
Новые переговоры снова увенчались успехом. В школу я пошёл, но только
снова в Донецке. В это время в Чили состоялся военный переворот. Вся
прогрессивная общественность выражала негодование. Школьный спортзал
превратился в площадь для митинга. Взрослые дядьки и тётки кричали в
микрофон, осуждали империализм и их пособников. Мы ходили по кругу с
транспарантами и кричали: - Свободу! Луису! Корвалану!
Кто такой Корвалан я знал не более, чем кто такие проститутки. Почему
меня заставляют кричать "Корвалан" и наказывали за проституток?
- Э! Так это же двойные стандарты, уважаемые учителя, - подумал я. И
был прав. Потому, что, как оказалось, всю последующую жизнь мне
пришлось встречаться и по мере сил бороться с этими двойными
стандартами.
Продолжение будет.