Перекресток венок сонетов

(памяти отца)

1. Тридцать первое декабря

Блуждающие лица фонарей,
особенно, когда под вечер, споря,
снежинок пачки миллионом фей
их погружают в трепетное море.

ОлИвьеОловое близится застолье,
и хвойно-мандариновый орфей.
Входные вожделеют: буря вскоре --
бенгальских и шампанских новостей!

Но лоб портретный память снова сморщит
и вспомнит, как застыло время «икс»:
утробы часовой споткнулась лошадь...

Машину развернуло крышей вниз, --
авария!.. И там, где собрались, --
раскосая, невымытая площадь...

2. Жив

Раскосая, невымытая площадь,
воронье предвкушенье близкой тризны.
Изгололёжены дороги мощи --
колесам вольно, скользко и капризно.

Краснеет пункт переливанья жизни:
еще вполне пульсирует на ощупь.
В палаточной пробирке, через призму,
водилу возвращают к свету, в общем...

Стреноженность. На ритмах трудодней
бинтами округА забот очертит
беспомощность. Ну что ее больней?!.

И понесли же в путь нелегкий черти!
Не верим в то, что все подвластно смерти.
И на бурханах* – тысячи огней...

3. Девять лет спустя...

И на бурханах – тысячи огней:
желаний, просьб, вопросов без ответов,
исходит пряный дух из-под корней, --
льют «горькую» -- достигла б только Леты,

иль царствия... Передала б приветы
и весть, что любят сильного сильней!..
И шепотом невыспанного ветра
ответят листья: «Здесь не больно мне...»

И вспомнится, как там, в весенней роще,
переминая девять страшных лет, --
качели рушниковые полотнищ...

Все -- в черном, в ноги -- пачка сигарет...
И вот, Бурхану принесли обет:
тряпицами желания полощут.

4. Дети

ТряпИцами желания полощут;
налево – жизнь, направо тоже – жизнь,
но только, говорят, налево -- проще,
да и быстрее, потому что – вниз

кайфовые ступеньки... Там – карниз,
и день, глядишь, уже не века дольше...
А справа – хоть и вовсе замолись,
сотри колени, а проблем – все больше!

Иглостоянье левых много жестче
удела провинившихся, но правых, --
знать, соловей в зачатьи тем пел громче...

Да, трубадурил несравненно брАвей!
Мерещится молоденькой дубраве:
там кто-то черный корневища топчет.

5. Одна из трех

Там кто-то черный корневища топчет --
поливом слез не вырастут сильней.
Подрублены и высыхают молча
ошкуренные пасынки корней.

Ну вот: одной не стала из теней,
теперь перекроЯт и перетОлчат!
Но караван – в пути по нити дней,
не глядя на собак и стаи волчьи.

Да, эта жизнь, бежавши от страстей
к суровости сибирского тепла,
спокойную любовь звала в постель...

Вот так и продолженье родила!
Но черный кто-то все творил дела:
и с топором прошелся вдоль ветвей.

6. С бедой

И с топором прошелся вдоль ветвей,
и, саваном небрежно сбросив тогу,
послал вдогонку бурям суховей,
чтоб бедам мрачно подвести итоги.

Несбывшейся мечты горели стОги,
хлестали будни сытости серей,
и очередность соблюдали строго
несчастья отрывных календарей.

Неприхотливость тополиных почек
сменял колючим цветом иней синий
разнеженных таежных многоточий...

Душа тепла, конечно же, просила,
и в яблоневый цвет толкала сила --
и, вот: Борей** резвится, что есть мочи!

7. Судьба

И, вот: Борей резвится, что есть мочи!
Ах, если б вовремя, – то не было б вопросов:
за северною силой непорочной
была бы как за каменным утесом!

И зависть не смотрела бы так косо,
укоротив язык толпе сорочьей.
А что -- метель и вьюга, и заносы,
так ведь -- любовь! Она – прочнее прочих!

Узды правленья взять бы поскорей:
афинская история жива!
Но здесь долги -- оплаты поважней.

И там, где все зависит от «орла»,
у «решки» -- только кругом голова...
Разлуки. Что бывает их страшней?

8. В молитве

Разлуки. Что бывает их страшней?
Разбрасывая камни не напрасно,
ты собираешь урожаи дней
к плодам не оставаясь безучастным.

Ни времени, ни бОгам не подвластный,
плодит июль не выпитый елей
и льет в колосья мирровое масло,
чтоб только подсказать тебе: «Успей!».

Отвоевав простор за пядью пядь,
полынь чернил прогнать известняковым,
переделив на пАдубы и падь...

И, крылья нарастив, подбить подковы,
чтоб бедам не предвиделось другого:
их пережить, как в перемол отдать!

9. Освобождение

Их пережить, как в перемол отдать,
и силу мертвых на живых направить.
Истерзанная болью просят мать
и об отце-самоубийце память!

Вот: карму предстоит теперь исправить
и право у судьбы отвоевать --
не отвечать за прегрешенья стаи,
пусть даже белой в черной стае стать!

Самоубить – суметь направить руку.
Самоспастись – бороться, что есть силы:
такой наказ -- и правнукам, и внукам!

Все здесь: над нестареющей могилой,
где мать себя живой захоронила,
квадратом окрестя печаль и муку...

10. В пучине

Квадратом окрестя печаль и муку,
ищу домашних окон свет порою:
подсвечником – душа, туда без стука
друзья приходят, и враги – толпою,

как на маяк, когда в открытом море
белье меняют в тонущей скорлУпе...
Вот только маяки в минуты горя
"sos” не пошлют ни другу, ни подруге!

А башням на утесах трудно спать:
просОленные содержанки-волны
фундамента подтачивают стать.

И стены, в унисон с прибоем, стоном
гиганту дань несут своим поклоном
взамен на неземную благодать.

11. Вокруг

Взамен на неземную благодать
небесная, увы, не подоспеет:
меж небом и землею обитать
пока придется пленнице Борея!

А ястребы пассатов тоже реют:
воздушных замков крУжева сплетать –
не привыкать им... Только вот мудрее
и красота с годами может стать!

Эфиры, может быть, разгонят скуку,
да и водовороты не страшны,
когда в надежные попала руки...

Теперь и смеха -- больше тишины:
мосты печалей также сожжены, --
пусть беспризорной мечется разлука!

12. Выбор

Пусть беспризорной мечется разлука:
на переправе -- перепись коней.
И улетают на призывы c юга
печали -- вороного вороней!

Перекрещенье судеб, как ножей,
рассудит сталь – холодная подруга.
Не будет больше счета этажей
до первого попавшегося звука...

Я больше не спрошу – со слухом туго,
пусть даже и доходят голоса...
Моей любимой песней стала “Вьюга”!

А взлетная уносит полоса
и память о паденьи в небеса,
и горечь не натянутого лука.

13. Рядом...

И горечь не натянутого лука
пронзит ущербность фазовой луны.
Решение – уже почти поступок,
хотя в нем нет еще прямой вины.

Я не боюсь, что броды не видны --
ведь серость столько доставляет муки.
И лучше, уж, лишиться головы,
взлетев, чем не пристроить к делу руки!

Привязанность не запретит летать.
Горчичностью протравливая сны,
я лучше вовсе перестану спать.

Тонометры мне больше не нужны,
и стрелочное время тишины
уйдет в песок. Достаточно страдать!

14. Мы

Уйдет в песок, достаточно страдать!
Невысказанностью слогов неизбитых
мы разделили душу – не кровать,
построчно пропустили через сито,

побуквенно, предложенно, открыто
финалу предлагалось черным стать,
но даже черный кто-то нынче сытый -- 
устал! А письма пролагают гать

через барханы зыбей и морей.
Сердечные сигналы на Востоке
с затактами становятся светлей.

И тают с сединою дней жестоких
воспоминанья о шагах из окон,
блуждающие лица фонарей...

15. Перекрещенье

Блуждающие лица фонарей.
Раскосая, невымытая площадь.
И на бурханах – тысячи огней
тряпицами желания полощут.

Там кто-то черный корневища топчет
и с топором прошелся вдоль ветвей.
И, вот: Борей резвится, что есть мочи!
Разлуки... Что бывает их страшней?

Их пережить -- как в перемол отдать,
квадратом окрестя печаль и муку,
взамен на неземную благодать.

Пусть беспризорной мечется разлука,
и горечь не натянутого лука
уйдет в песок. Достаточно страдать!

___

*Бурхан – бурятский Бог, в честь поклонения которому люди избирают особое дерево, украшая его полосками разноцветных тканей с загадыванием желаний и поминанием умерших. Здесь же оставляют деньги, нехитрые подношения и проливают под корни спиртные напитки.

** Борей – греческий бог северного ветра, унесший дочь афинского царя Орейтию и сделавший ее своей женой.