Sonnet XXXI

Как грустен, о Луна, был твой восход!
Как медленен, и как твой бледен лик!
Ужели вездесущий лучник тот
И небо злыми стрелами настиг?
Увы, коль многоопытный мой взор
Способен быть судьей сердечных дел,
То, мнится мне, он страсти приговор
В твоем движеньи томном разглядел.
Так будь, Луна, мне другом, дай ответ:
И в небе верность - лишь каприз пустой?
И там красавиц превозносит свет,
Влюбленный в них сильней любви самой?
Они ж, глумясь над чувствами, как тут,
Неблагодарность гордостью зовут?

перевод сонета Филипа Сидни

With how sad steps, O Moone, thou climbst the skies!
How silently, and with how wanne a face!
What, may it be that euen in heau'nly place
That busie archer his sharpe arrowes tries?
Sure, if that long-with-loue-acquainted eyes
Can iudge of loue, thou feel'st a louers case,
I reade it in thy lookes: thy languist grace,
To me that feele the like, thy state discries.
Then, eu'n of fellowship, O Moone, tell me,
Is constant loue deem'd there but want of wit?
Are beauties there as proud as here they be?
Do they aboue loue to be lou'd, and yet
Those louers scorn whom that loue doth possesse?
Do they call vertue there vngratefulnesse?