Убийца

 Сейчас мне семьдесят четыре года. Громадная опухоль, идущая от подбородка к плечу, делает меня похожим на добродушного толстяка, если смотреть только на лицо. Сзади, с затылка, я похож на полинялый высохший стручок. Ночами у меня невыносимо болит голова, днем ноет туго перехваченная рёбрами грудь и, не преставая ни на минуту, распухшие суставы на руках и ногах.
 Последний человек знавший об этой истории умер восемь лет назад.
 Я остался один.
 Никто не придёт и не скажет: - Ты лжешь, это все неправда!
 Я остался один.
 Срок давности самых страшных преступлений истекает через двадцать пять лет, а с того дня прошло гораздо больше.
 Я стар и болен. Сейчас я уже не боюсь возмездия, сейчас я расскажу всё.

 Тогда мне было тридцать лет, или тридцать семь?
 Это не имеет значения.
 Я был высок и строен и, наверное, по-своему красив.
 У меня была работа: Помню какие-то силуэты людей, лиц нет, мутные пятна. Красные кирпичные дымящиеся трубы и чертежи, что на них было? Сейчас не вспомнить.
 У меня были приятели, друзья, друг.
 Да, был такой человек, это он умер восемь лет назад - шестидесяти восьми.
 Оторвался тромб и закупорил клапан сердца.
 Нелепая смерть, на пороге собственного дома.
Умер перед дверями, за которыми спал врач-кардиолог, его собственная дочь.
 Моя семья…
Одну минуту, надо принять микстуру от кашля и эти зелёные таблетки, плевки фармацевтики, продлевающие жизнь. Завтра, обязательно сдать анализы. Только не в этой, ближней поликлиники, а в центре - здесь я уже никому не верю.
 Да, семья… Я её создавал, строил пятнадцать лет.
Сын и дочь - белокурые головки. Стриженый затылок и тугая, с медным отливом, косичка. Рождественская ёлка, бенгальские огни, корзины полные грибов, нагретая невыносимая галька малахитового, кишащего медузами моря…
Раньше я помнил больше… Два года принимаю эту мерзость от головы и всё меньше остается в памяти.
 Жена…
 Мне не надо напрягать память. Я помню это великолепно, только надо всё перевернуть…
Жесткое лицо, сжатый некрасивый рот, злые не ранящие слова были потом, позже, а сначала… Руки… Ладони на моих губах и шепот у самого уха: - Тише, глупый, нас же услышат…
Она приносила в дом детей.
Сначала одного, потом другую, словно находила их в капусте…
Только она знала это место, где существуют такие странные мяукающие свертки… Они быстро росли, становились больше, чаще причиняя ей страдания нежели радость, а она… Она не замечала ничего, она всю жизнь жила той известной лишь ей счастливой тайной. Весь дом был наполнен её теплом, её запахом… Сейчас он пуст, даже тогда, когда в нем нахожусь я…
 Это произошло в один из понедельников.
Обычный серый неразличимый понедельник.
Утром, по-моему, было очень рано, непрошено и совершенно неожиданно в мой дом ворвалась абсолютно незнакомая любовь (вот и сейчас, когда я пишу об этом, у меня холодеют пальцы).
Таких счастливцев, нет, несчастных, переживших это - единицы, ну может быть сотня…
Ко мне это чувство попало совершенно случайно, по ошибке.
Мне оно было не нужно, вреднО и очень опасно, но тогда, сразу, я этого не понял…
 Всё случилось внезапно.
Каким-то невероятным способом я научился летать!
Короткий разбег, руки плотно прижатые к груди и желание полёта - вот и всё, что для этого было нужно… а дальше: уплывающие вниз крыши домов, прохладное прикосновение листвы к лицу и счастье полета.
Конечно, так не могло продолжаться долго. Однажды я испугался собственной высоты, лишь на мгновение разуверился, разжал руки и… упал. Множественные переломы ног и еще черт знает что… Тогда я впервые понял, как это опасно…
 Случайная, совершенно посторонняя любовь, кормила меня с ложки, меняла набухшие повязки, омывала раны своими слезами, помогала мне сначала сидеть, учила ходить.
Она постоянно несла какой-то влюблённый абсурд, что было приято (не скрою), но когда она предложила вновь научить меня мчаться быстрее ветра, я категорически отказался. Она не настаивала. Она была настолько огромна, что для неё это, не имело ни какого значения…
 Наверно, всё было бы совершенно замечательно, если…
 Если бы случилось с кем-нибудь с другим.
Хм-м-м.
Сначала кто-то читающий обронил мимоходом: - Адюльтер.
Потом кто-то добавил: - Бесчестие.
А самые близкие орали в лицо: - Идиот! (они кричали так, что был виден красный язычок, посреди розового горла).
И я всё понял…
 Под утро, когда все спали, когда на улице погасли последние фонари, я подошёл к ней. Она была всегда там, на ложе, убранном цветами и фантиками шоколадных конфет.
Она доверчиво открыла глаза, всегда ощущая моё приближение и, слабо улыбнулась, готовая сию минуту совершить для меня любое, самое невероятное чудо.
И тогда…
И тогда я убил её.
 Я стар и болен. Я не боюсь возмездия, оно меня настигло…
Теперь я знаю - нельзя убить одну любовь, ради другой…
Бред…
Погибают обе.
Погибает всё…


1985 г