Несуществующая книга

Полынь

Дома, как старинные книги, летучее небо.
Мне в сумерках город диктует главу за главою.
Огни зажигаются, тени ложатся, а мне бы –
Расти на обочине горькою пыльной травою.

И знать, что сегодня томятся в бессоннице дети,
И чья-то свеча догорает под темной иконой,
И бор подступает и полнится тяжестью сонной…
Я чую корнями, как меркнет дыхание века.

И будет рассвет. И на том непрочтенном рассвете
Случайный прохожий узнает во мне
человека.

* * *
I
О, я уже не брежу высотой
Серебряной эльфийской речи,
И не походный серый плащ простой,
А зимний драп отягощает плечи.

Но почему – скажите, небеса,
Не вами населенные, о валар! -
Мне хочется, так хочется писать
О том, как тропы вьются чрез леса,
Где нелюдские бродят голоса
И острую секиру точит варвар.

II
...Потому что живут
Все рождённые нами миры,
И уходят туда полуночные чуткие тропы
И рассветные, ясные... Тёплой дубовой коры
Вековые разломы (рукой проведи), и ущелья, и опыт.

Но вернее, чем слово, не ведаю проводников,
И когда возвращаюсь, живая, с пригоршнею правды,
Чище этой воды из угаданных мной родников
Только горькие воды Куры, и Днепра, и Непрядвы.

* * *
Паутина во мне. И ночной паучок-недотрога
Схоронился в тени – и живет. И, как всякий живой,
Дышит,
и потому мне бывает прохладно немного,
Что плетет паутину и дышит порою ночной
Паучок, мой дружочек, комочек с холодною кровью,
Ты не просишь прощенья и, может быть, не виноват,
Но когда невесомая нить напрягается жилой воловьей, -
Это ты отозвался на боль, мой непрошеный брат.
Круг за кругом. Просить не могу даже именем Бога.
Холодает. Березы и птицы по ветру летят.
Брось свое полотно. Не спеши…
Мне прохладно
немного.

***
Над душою трепеща,
Бьется колокол плаща.

Оттого, что предала,
Не желая сделать зла,

Оттого, что под луной
Дышат преданные мной, -

Арбалетная стрела
Сердцу темному мила.



* * *
    Namarie! Nai hiruvalye Valimar.

Вода наполнила следы,
Оставленные мной,
И вот стремлением домой,
Предчувствием беды,
Как чаша, полнится душа –
Но некуда идти.
Я здесь, страдая и дыша.
Мой Валинор, прости.



***
Эту строчку мою положи на ладонь, и она
Протечет и сольется доверчиво с линией жизни.
Как бумага верна, как древесная плоть холодна,
Как прощенье скрипит на зубах всей золой укоризны –

Обо всем она ведает. Кроме тебя и меня,
Обо всем узнает из глухих дневников мирозданья.
Но, всему вопреки, мы взрастили свои имена
Из печали и света, из крови и жажды дыханья.


* * *
Я учусь ломать себе
 кости
И преодолевать
страсти.
По больному месту – без злости.
По губам губами – без сласти.
 
* * *
Как кровь заперта в лабиринтах слепых
жил,
Так я заперта среди тех, кто еще
жив,
И мучится молча среди нелюдских
имен
Все то, что в тебе колокольный родит
звон.

Как неуловима бунтующих слов
ртуть, - 
Неисповедима твоя и моя
 суть.
Но если взглянешь на меня хоть один
раз,
Займется  пожар в глубине ледяных
глаз.

А я бы хотела звездой по воде
плыть,
А я бы хотела ветлой на ветру
 стыть,
Но это охота, а я – не олень,
нет, -
Я пуля и гончая – та, что взяла
след.

Пускай как безумный бежит на ловца
зверь,
Но я умоляю, пожалуйста, мне
верь.
И знаешь, пока не оставит меня
речь,
Мне  руки, мне тёплые руки твои беречь.


* * *
Мне снилось – я тебе открыла дверь,
И на пороге ты стоял, спокоен,
Как этот дождь, как память всех потерь,
Как голос сотни мертвых колоколен.

Но, вглядываясь за  моё плечо,
Ты молвил:
- Душно здесь.
И наши души
Узнали нас и сделались ещё
Роднее, и отчаянней, и глуше.


* * *
Над спящим градом, как в вершинах леса,
Проснулся чудный еженощный гул.
Ф.Т.

Этой ночью дым костра
Уводил меня из дома.
Брех собаки со двора,
Отдаленно-незнакомый…

Цепь мерцающих огней
Оковала землю кругом,
И теперь дыханья в ней
Угасают друг за другом.

Еженощный чудный гул,
Незаконный сын Борея,
В этот час уже уснул –
Зародившись в фонаре,
Затихает в батарее.

Ночь мутнеет, как недуг.
Что осталось от улова?
Бремя опустелых рук
И упущенного слова.

Тяжелеет голова,
Ночь свивается петлею…
Тлеет смертная трава
Над бессмертною землею.


***
Крепко спишь. Качает вьюга
Дома колыбель.
Омут белого недуга
Ведать не тебе ль?

Холодны и тýсклы лица,
Имена пусты,
Но зачем, какая птица,
У какой черты

У почти непостижимой,
Там, рождает звук?

Мой любимый, одержимый,
Безнадежный друг!

Это как слепой прохожий
Держит поводок,
Это как под тонкой кожей
Пробегает ток,

Как синичий звон весенний
Посреди зимы,
Как последнее спасенье.

Это если мы
Будем жить, швыряя горстью
Угли на мороз,
Жечь костры, таскаться в гости,
Хохотать до слез,

Плакать, если больно, или
Если ночь темна,
Не запоминать фамилий,
Путать имена ...

…А потом тебя оставлю
В доме одного,
За тебя свечу расплавлю –
Только для того,

Чтобы слабая улыбка,
Золотистый блик,
Озарила тихо, зыбко
Твой покорный лик.


* * *
Пропаду этой ночью. Окно высоко от земли
И открыто, открыто навстречу чудовищным звёздам!
Что-то с сердцем моим, словно падшие звёзды легли
На него,
и запас бытия моего угасающим роздан.
И теперь я сродни нагоревшей свече избяной,
Что едва освещает пустой и закопченный угол,
Да и теплится только последней своею виной...


***
…Ты поскачешь во мраке…
И. Бродский
А когда за плечами останется только звезда
И тропа захлебнется во тьме ненасытной травою,
Я забуду твои голоса и твои города,
Я забуду слова и в безлунное небо завою.

И останется только звезда в одичалой ночи,
И останутся грешные, больше не нужные руки.
На прощание в доме пустом обо мне помолчи…
…А когда я забуду его – помолчи о разлуке.




***
Как дождь, ушла душа из этих мест,
И край земли неясен и прощален.
А крикнешь – не послышится окрест
Ни звука. Очертанья усыпален
Едва видны в степной туманной мгле,
И тихо, очень тихо на земле.


Два стихотворения

I
Никуда, никогда не уйти мне из этого дома,
И не то чтобы двери на волю меня не пускали –
А скорее что стены…  И, собственной тенью ведома,
Я всего и могу, что смотреть, как живыми песками
Без следа зарастают пути, что сюда привели,
И спокойно становится снова у края земли.

II
Не вставай поутру, не заваривай кофе душистый,
Не бери поводка, не тревожь понапрасну собаку,  --
Я уже за чертой. За графитово-ровной и чистой.
Я уже не подам даже самого тихого знаку.

…У порога ладони водой родниковой наполнишь,
Как над книгой, склонясь над ее колыханьем туманным.
Никого, никогда не найдешь, не увидишь, не вспомнишь
В этом доме пустом, в этом доме давно бездыханном.

Без следа зарастают пути, что сюда привели,
И спокойно становится снова у края земли.

***
Я родилась шестого янтаря,
В округлый день, не отпускавший солнце
До самого заката. Плотно двери
Закрыты были в маленьком дому.
Нескоро ночь, и так уютно знать,
Что с четырех сторон меня заносит
Душистым снегом, вязким, как смола.



* * *
Есть имя городу и дереву в лесу,
И человеку, и нечеловеку.
Но что за Слово держит на весу
Как бы новорожденного калеку –
Твою судьбу... И что мне делать с ней,
Глаза открывшей и уже моей?





* * *

Дмитрию Воробьёву
I
Хорошие люди живут на хорошей земле.
Я знаю – им солнце глаза золотит поутру,
И сами они, точно дикие пчелы, живут
В мохнатых ресницах сурового Бога-Отца.

II
Почему-то мне кажется – ты вечерами со мною,
Не успевший учителем стать, но успевший меня изменить,
И не то чтоб, невидимый, молча стоял за спиною –
Но не рвется, прядется и тянется прочная нить

Меж двумя городами тяжёлой бессонной планеты,
Через общую майскую буйно цветущую ночь.
Мне сегодня с особенной ясностью видится: нету
Расстояний, которых душою нельзя превозмочь.

Даже если, когда повстречались, мы были другими,
Повстречаемся снова – и будто вернемся в туман.
Низачем, просто так повторяю суровое имя:
Шмелеглазый сказитель, монах, птицелов, Ранадан.

III

В сумерках творится мир. На рассвете Бог лишь рисует облака, кладёт лёгкие мазки на хрупкую небесную основу. В полдень цвета созревают и мир подобен плоду, вот-вот готовому сорваться со слабой ветки, и семя в сердцевине его прочное и коричневое. Раскусишь – запахнет миндалём. Но кому суждено раскусить сердце мира? Мы лишь можем пить его сок, чувствовать его ароматы, проросшие в память запахи жизни и смерти.
В сумерках творится мир. Будущий день выпячивается из тёплой темноты в моё открытое окно. Но бессильно и горько стою перед окном, ибо прошлое осталось в прошлом. Не закрывайте же окон в сумерках. Потому что может случиться так, что через несколько часов ваши друзья будут в беде, так берите же эту ночь, лепите из неё будущий день – друзьям вашим, недругам и иным, ещё незнакомым. И да останутся живые живыми, а невиновные невиновными.
Я с усилием подойду к окну – тёмный ветер омоет моё лицо – и слеплю для тебя завтрашний дождь, и мягкую траву, и тропу под сводами леса

* * *
Когда города засыпают в холодной пыли,
Яснее и громче становится голос вины,
И радости голос становится глуше земли,
И даже неспящие видят тревожные сны.

За миг до рассвета, в последнем объятии тьмы
Успеешь прожить незнакомую прежде судьбу.
Проснёшься - и странное чувство, как будто взаймы
Не то отдавал, или брал...  По прохладному лбу

Рукой проведёшь, но пускай же оно не уйдёт,
Чужое видение с дудочкой из камыша.
И лёгкое сердце неслышно к ногам упадёт.
И медленно встанет, его поднимая, душа.


* * *

Здравствуй, моя любовь.
Я тебя не ждала.
Снова твоих рабов
Ты повидать пришла.
Сколько прошла дорог?
Часто ль была больна?
Не называй мне срок,
Знаешь ли?  время льна,
Время широких троп,
Правды и чистоты
Мне осеняет лоб,
Правит мои черты.
Ты же присядь, приляг,
Спи до утра, без снов.
Дар твой вовеки благ,
Лёгкий венец – тернов.



ОКТЯБРЬ

I
   Vital

Я не знаю, почему
О любви с тобой толкую.
Подарю тебе пчелу,
Золотую, золотую.

Не бери её, дружок,
Чтоб она твоей осталась,
Чтобы пальцев не обжёг
Божий гнев, синичья жалость.

Что, неправду говорю?
Правду, милый, правду, братик.
Приготовься к октябрю,
Оба мы в его тетрадях.

II
   А.Б.

Доля моя. Мой удел.
Тихие сумерки грудь пьют.
Вот и октябрь – пролетел.
Лёгок и праведен мой труд.

Радость моя. Свет небес
Внятен тебе, словно голос мой.
Мы не напрасно пели здесь,
Всё это время мы шли домой.

Всё это время – держи, пей,
Снова оно светлее воды.
Именем ясных твоих полей,
Голосом нежной моей беды

Нас заклинали от всяких бед,
Верили нам и любили нас.
Верной твоей тетивой спет,
Мной - остановлен
последний час.


* * *
   А.Б.
Согреваются под вечер дома,
В тёплых окнах загорается свет,
И ручная городская зима
Приближается, по ряду примет.

Выйдешь ночью покурить на крыльцо.
Тьма такая – хоть молитву читай.
У вселенной ледяное лицо
Отчуждённее, чем Древний Китай.

На жестоком, безымянном ветру
Огонёк двумя руками беречь,
Как любимое лицо поутру,
Как невнятную от нежности речь.

А у нас метёт по улицам
                пыль
И стоят совсем осенние
                дни.
Всё молчание, что ты накопил,
Все дрожащие речные огни,

Все долги, что суждено заплатить,
И дары, каких не страшно принять...

Путеводная срастается нить,
Как чужая, вьётся белая прядь.


БЕССМЕРТИЕ

I
Об этот камень не разбить колено,
И дерево бессмысленно шумит.
И дни пусты, как водяная пена,
И каждый сон речной водой промыт.

Легко гореть, как чистая солома,
Без душных, тяжких тления примет.
Я позабуду очертанья Дома,
Когда пойму, что снова смерти нет.

II
Но, знаю, есть и в голосе стихии,
И в приглушённом говоре твоём
Беззвучные дрожания - такие,
Какие мы прощальными зовём.

И, позабыв в траве ключи от дома,
Ты вспомнишь, без возврата уходя,
И душную колючую солому,
И грустный запах близкого дождя.

* * *
не быть собой,
уже не быть собой.
"в беспамятстве ночная песнь поётся," -
сказал один. и полуночный бой
часов над навсегда оглохшей льётся
моей душою. в сбившейся постели
моя рука в твоей руке трепещет,
и море в изголовье сонно плещет,
но молча в темноту взирает тело.

* * *

Не ждать гостей. Хотеть зажечь свечу,
Но не зажечь. Сидеть на табурете,
Подставить глаз фонарному лучу
И замереть, как маленькие дети,
Которые встают – зачем, спроси? –
Глухою ночью и идут, робея,
Через пустыню комнат... По себе я
Всё это помню: тикают часы
И чуждое пространство отмеряют,
И сами по себе себя сверяют,
И шепчет, и бормочет тишина,
И лепит в темноте  слова такие,
Что, кажется, я слышать не должна
Из них ни одного...

А я не замечаю, как легла,
И ты, почти со мною одинаков,
Рассказываешь мне, как ночь светла
И как – не здесь, но в этот самый час –
Не мы, но пусть похожие на нас
Молчат и не находят нужных знаков.

* * *
          Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
                С. Е.
Ночная лампа, пёстрые обои,
Дыхание ребёнка, ход часов.
Меня давно оставило в покое
Молчание нездешних голосов.

Так что же я по-прежнему тоскую
И помню жизнь в совсем другом краю?..
И я пойму, что вспомнила  - чужую,
Чужую жизнь я помню, как свою.

В прихожей, освещённой еле-еле,
У зеркала прямого задержусь...
Увижу то, что есть на самом деле,
И опущу глаза, и устыжусь.

Два голоса

- У тебя в лесу светел закат. У тебя в лугах трава чиста. На берегах твоих осока не режет рук. И ночь твоя прозрачна. Так зачем же тебе что-то ещё? Зачем ты меня зовёшь, на закате, при солнце, в ночи? Высок твой порог и сожжёт меня твоё имя.

- Именем твоим очистились эти воды, звуком имени твоего приворожил я солнце в лесах моих, и поэтому долог закат; и дом мой стоит крепко, покуда ты не молчишь. Не молчи и впредь, и не произноси слов, что кажутся тебе огнём, но пой, не умолкай. Потому что и огонь становится родниковой водой в твоих устах.

* * *
Мои слова с твоими разминулись,
А мы и не заметили того,
И в сумерках, едва касаясь улиц,
Не вспомнили про тихое родство
Моей слепой души с твоей, немою,
И вот уже дороги наши врозь...
Я волосы в реке забвенья мою.
Не плачь, душа моя. Не нужно. Брось.

* * *
Обернёшься – а меня и нет.
Но не обернись, иди вперёд.
Я и так не оставляла след,
Но, пока душа твоя слепа,
Волею моей твоя тропа
От обрыва в сторону свернёт.

* * *
...а после катастрофы тишина...
и музыка по комнатам плывёт,
и девушка бледнеет у окна,
листая неисписанный блокнот,
как будто навсегда озарена
тоской виолончели...

* * *
В общем вагоне, к твоему прислонившись плечу,
Я хотела дремать беспокойно и чувствовать, что лечу
Сквозь твои спокойные руки, ветки деревьев сквозь,
И, глаза открывая, видеть твой вязаный свитер. Брось
Смятый билет в приоткрытое кем-то окно.
Смотри:  за ним перестало быть холодно и темно.
Смотри, как широко разлилась по воле вода.
Смотри: это весна.
Ты же чувствуешь, что никогда
В прошлом и будущем не было этого дня,
Этой воды, и весны, и поезда, и меня
Не было раньше, но будет, пребудет с тобой
Навсегда.
Навек.


* * *
Теперь всё будет не так. Выйди на крыльцо и увидишь сам. Теперь всё станет иначе. Изменится рисунок ветвей и облаков. И дым от сигареты станет неуловимо другим. Как будто не то дымчатые облака вплелись в него, не то сам он уходит прямо от земли туда, в них, ещё у самой травы становясь частью неба. Не потому, что весна. Не подумай. Не потому, что вода стала пахнуть свежей землёй и наоборот. И не потому, что молчать стало так легко. Нет. Не легко. Просто это уже не молчание. Это звенящая, призрачная и неразборчивая речь мелких вод, что оплетают твои следы, когда ты выходишь из дому. Это медленный голос широкого спокойного дождевого неба, которое ты однажды вдохнул вместо дыма. Выйди наружу. Стань пред лицом ветра. Все мы отныне подобны открытым дверям. Остановись. И когда я пройду сквозь тебя, будь спокоен: это лишь продолжение пути. Мы начались раньше, мы нескоро кончимся. И моя дорога навсегда пребудет в твоих пределах. Ибо нет им границ, душа моя, судьба моя, моя открытая дверь.

* * *
У Бога моего в окошке свет,
И бабочки стучатся о стекло.
Второй этаж, налево, прямо... Нет,
Ты не поверишь, как мне повезло.

Я знаю сны, и это был не сон:
Я помню, видел в комнате Его
Тяжёлый довоенный телефон
И маленькую ель на Рождество.

Однажды ты услышишь, как беда
Звенит ключами у твоей двери,
И если ты не звал её сюда,
Закрой глаза и номер набери.

А я увижу: свет в окне погас,
И бабочек объяла темнота.
Хозяин по делам ушёл сейчас,
И дверь Его снаружи заперта.




* * *
Если сижу у окна в дождь,
Если читаю в глухой ночи,
Если сгоняю плечами дрожь,
Ты мне что-нибудь пошепчи.

Проговори невзначай, вслух
Имя моё, или часть его,
Чтобы окликнутый мой дух
Вспомнил, что мы - счастливы.

Ах, океан глубок, тих...
Птицы небесные долго летят.
Если с берега встретишь их,
Они принесут тебе мой взгляд.


* * *
Построю дом, и липу посажу,
И буду долго жить и слушать шум
Листвы, дождя, и так вот рассужу,
Что стоит жить, и грушу надкушу,
И сочную такую надкушу.

И стану в доме светлом жить одна,
Читая книги, не боясь теней,
Перебирая имена вещей –
Заколок, перьев, пепельниц, плащей, -
Придёт весна, и я останусь с ней,
И станет жизнь прозрачною до дна,
Как пахнущий листвой лесной ручей.

Расставлю стулья, позову гостей,
Кому могла б варенья подложить,
Чьим словом я могла бы дорожить,
Кому читать и вслух, и про себя,
И от кого б уже не ждать вестей,
И тех, о ком склоняются, скорбя...

И так за годом годы не пройдут,
Я не смогу обосноваться тут,
Ни засыпать, ни просыпаться тут,
Ни слушать поздней непогоды гул,
Поскольку каждый миг живу затем,
Чтоб знать, что ты проснулся иль заснул,
Иль кофею с лимоном захотел...

И выйду на остывший мой порог,
Чтоб ты меня, мой друг, услышать мог,
Чтоб ты меня, мой друг, увидеть мог.

* * *
Не улыбайся, когда улыбается он.
Ешь из ладони, но пальцев его не целуй.
Каждый, и этот, давно и навечно спасён.
Господи, веточкой, каплей дождя нарисуй
Правду Твою на её неумелом лице,
Бусинкой светлой в заветном её ларце.

Нашим грехом тяжела, осыпается рожь.
Хлеба с собой не берут уходящие в ад.
Молча рыдая, глотая его виноград,
Дай мне пощёчину, милая, -  всё это ложь,
Кроме надежды, что ты, может быть, не умрёшь.
 
* * *
Я нарушаю правила игры,
Я разворачиваю вспять слова о смерти.
И до поры – я знаю, до поры! –
Позволено и мне земной касаться тверди,

Коры дубовой, ягоды лесной,
Большого муравьиного народа...
Ну хочешь, я умру? Но не весной,
Нет, не весной. В другое время года.

* * *
                М.Б.
Вот натюрморт: пять яблок на столе
И осень за окном.
Мы долго жили на одной земле
И в городе одном.
Но вот, меж нами яблоки лежат,
Ромашкой пахнет чай,
И пролегает ваш тревожный взгляд.
И, как ни отвечай,
Не будет правды между наших слов,
И мы молчим о ней.
В сетях тяжёлых копится улов.
Становится темней...

* * *
Меня заберёт ветер,
Но я останусь.
Меня заберёт самолёт,
Но я останусь.
Меня заберёт птица,
Но я останусь.
Меня заберёшь ты,
Но я останусь.
Меня заберёт время.


И я останусь.



* * *
Пить. Но медленно. Кофе. Холодный. Но. Но... ночь. Теряющиеся звуки в смазанном пространстве медлительной полуночи. «Забытье неутолённое, полуявь и полусон...». Всегда есть те, кто сказал всё то, что и ты, но полнее и лучше. Щелкунчик, щегол, желторотый, острокрылый ловец прозрачных ласточек, не из одного ли моря наша вода? Но не к тебе речь моя, и чтобы не подсмотрело нас время-прокурор, не назову имён, твоего и моего, и да будем мы подобны холодному горькому кофе, что никогда не будет выпит, ибо невозможен в тёплом свете этой комнаты, хотя в такие невозможные времена, что стоят сегодня на моём  тёмном глухом дворе,  мы встречаем друг друга так, как два ослепительных единорога встречаются на оживлённом городском перекрёстке, не замечая остановившегося пред нами транспорта. Кладут голову на плечо один другому, и не закрывают глаз, и длится, длится удивлённая вечность. Водитель, не спеши жать на сигнал. Кофе... ещё не остыл.

* * *
Навсегда отложить бумагу,
Разучиться навек тихой,
Суетливой возне знаков
И не знать ничего, кроме
Беспокойной сухой вести,
Что шумят на ветру травы,
Никого не зовут – просто
Шелестят на ветру травы.
Ты представь – ты представь только,
Что прозрачный ночной ветер,
И шаги по сухим тропам,
И цикады в сумрачных кронах –
Это всё. Ничего больше.
И покажется, жить – просто...
Посмотри, как огни тают
За рекой, над глухим лесом.
Что любовь? За окном ветер...
Я приду и усну рядом.
Ничего, ничего больше.

________________________________________

Папоротник. (Пьеса для голоса).

Посвящается милому и удивительному Маку.
читается жалобным юродивым речитативом, то совсем торопливо, то вдруг замолчав и испуганно озираясь, не понимая, зачем и куда всё произошло. и позвать не маму, а па..
 
 
Будь моим папоротником
Выйди ко мне из леса,
Такой большой-пребольшой,
И стань моим паапо-ротником
В шапке чёрной...
И будем мы везде двое,
Я и мой папоротник,
Я тебе скажу: где золотые пиастры?
А ты ответишь: да вот же они,
Между домом древней женщины
Полянки
И кипчакским кипчакским шатром
Где котёл остыл в камень
И жир со стенок съели слизни, -
Там пиастры.
Я возьму мою лопаточку
И буду копать твёрдую тропинку
Песочек серый
И папоротник мой будет стоять надо мной,
Чтобы не наступила мне на голову твёрдым женским каблуком,
Идя с работы,
Женщина участковый врач.
Полянка.
Не уходи никогда,
Папоротник! Папоротник!
Не уходи никогда,
Стой надо мною,
Мне ещё так долго искать пиастры
Постой ещё полтора часа,
Милый папоротник,
В шапке чёрной
__________________________________________________

Дракон

Кто дерево, тот зелен и растёт.
Кто ящерица, греется на солнце
И видит вечный золотистый сон
Семь жизней из семи.
Его холодный рот
Песком не напоить и словом не согреть.
И на твоих страницах не сгореть
Тому, кто ящерица, время и песок.

И тень, и солнце лижут твой висок.
Прости, зачем тебе мои ответы?
Не дерево, не рыба, не змея,
Тоскующий по золоту и свету,
Стальные слёзы прячет тот, кто я.




Шесть писем к любимому

*
Продыши во мне окошко,
Сохрани меня ракушкой –
Будешь долго слушать море
В день сверкающий весенний,
В тёмный зимний день ненастный...

*
Я, наверно, заболела.
А иначе отчего же
За окном умолкли птицы,
Все умолкли до последней?
Как давно ты мне не пишешь...
*
Я тебя, оговорившись,
Назвала моей душою,
Прошлым утром, в воскресенье.
Неразумную не слушай!
Говорю: ты лучше, лучше...

*
Здесь умеренная осень
Листопадна и опрятна.
Пусто сердцу без печали!
Выйди из дому в ненастье –
Я хочу тебя услышать.

*
Снега нет. К дорожной глине
Кошка дохлая примёрзла.
Ветер душу вышибает!
Даже в эту непогоду
Ты меня не потеряешь.

*
Без тебя вязала свитер,
Без тебя болела гриппом...
Но, пожалуйста, послушай,
Что скажу я в оправданье:
Будь со мною в час последний.


* * *
Сколько предметов меня убеждают в том,
Что паутиною круглой моя жизнь
Закреплена между ними – вот это кровать, ложись,
Пледом накройся и думай о нём одном.
Только не думай об оттепели ночной,
Льде, и воде, - лучше, знаешь? – перечитай
Старые письма, о жизни вздохни иной,
Даже поплачь, и на кухне зелёный чай
В треснутой кружке любимой давно остыл –
Перекосившись, допьёшь, или выльешь его вообще.
Делай что хочешь, здесь твой закон, тыл,
Верные стены, согретые изнутри
Мною, меня изнутри согревающие – вотще.

Оттепель падает в окна. Звенит стекло
От напряжения, памяти и тоски.
Ночь негритянка огромная лезет в моё тепло
Греться, и тычет в лицо мне свои соски.
Свет зажигаю, и письма читаю вслух,
И проверяю, работает ли телефон.
Всё, что с людьми случается после двух
Ночи, уже не явь и уже не сон.
Боже, Тобой ли придумана эта зима! -
Голос природы негромок, безумен, ржав.
Ведь я в самом деле под утро сойду с ума,
Если она расплачется, к сердцу меня прижав,
На языке проигравших войну держав...


Чёрная флейта моя

Нынче я слушала допоздна
Песню про чёрную флейту, любовь мою.
Медленно стал непроглядным проём окна.
Как тяжело, дружочек, петь о тебе в раю.
Как мне не хочется петь о тебе в аду!
Если б ты понял, к чему это я веду...

Если бы мы не могли ничего понять,
Так бы и плакали, глупые, было бы легче нам.
Только нестрогий голос твой не унять,
Не замолчать, не заплакать. Какой срам
В сердце моём пуховое гнездо свил!
Брюхо моё окаянное просит вил.

Кто бы мне рот пресекающей дланью стёр,
Ко бы мне заново голос нарисовал.
Чёрная флейта моя, до каких пор
Будешь со мною? И кто бы ещё совал
Бережный мякиш в рот виноватый мне?
Не покидай меня. Не
покидай меня.

* * *
Двадцать четвёртый час.
Спать мне, не спать?
Время
Около нас
Заплетается...
Кладёт голову на твои колени,
Не доползя до моих, -
И стих
Ветр.
Теперь можно,
Тихонько.
Слушай
Мой
Метр.
Лени расчёсывая волосы,
Не забывай про вшей.
Хорошеем на глазах...
На губах становимся чище,
Трогай,
Не трогай -
Не тронешь.
________________________________________________________
посвящается Н.К.