мышлизмы. Одиннадцать

Здесь война… Написал «здесь», а на самом деле она, конечно, «там». Для большинства нас, а уж для тебя, мой уважаемый читатель, подозреваю, она точно всегда будет «там». Где-то далеко. И для меня, когда вернусь, она останется «там».
Одно время мы привыкали слушать новости об освобожденных и захваченных городах и селах, потом зачистках, подрывах, тарактах, заложниках. Привыкли. Теперь привыкаем к формулировке «налаживается мирная жизнь», рассказам об очередных трудовых победах… К этому привыкаем еще быстрее. Привыкаем и стали забывать. Почти забыли. Мы. Они – нет. Просто потому, что нельзя забыть то, что до сих пор происходит. Нам никогда не понять, к счастью для нас, и к несчастью для них. Точнее – к сожалению. У кого остались силы после всех несчастий могут лишь сожалеть. Тебе не понятно? Я искренне рад за тебя…
Война расставила границы. Между там и здесь, мы и они. Последнее – не по национальности, а они – пережившие и живущие в войне, мы – не знающие и не понимающие, что это такое. Мы, которые хотя бы подсознательно догадываемся, что, выезжая на встречную полосу или превышая скорость, подвергаем свою жизнь опасности. И они, научившиеся за 10 лет БЕРЕЧЬ свою жизнь, летая по любым дорогам 120, прижимаясь к левой обочине, потому что есть встречные машины, а значит – можно хотя бы процентов на 70 быть уверенным, что на этой стороне дороги нет фугасов.
Мирная жизнь. Да, почти все спокойно. Почти нет стрельбы, а грохот военной техники, наверное, воспринимается как замена лязгу и позвякиванию когда-то ездивших по этим улицам трамваев. И вчерашний утренний «ба-бах», где-то недалеко, оставил наш «ТВ-юрт» равнодушным. Кто-то лишь бросил лениво: «А… подствольник…». Привыкли. И они и мы, только для нас это просто работа, командировка – неделя, другая и ты дома. А они дома всегда. Но мало у кого есть дом.
Как это передать? Когда война не потому, что стреляют, вокруг развороченные дома и людей с автоматами на улице столько же, сколько без них. Может быть потому, что дети, играя, останавливают своих сверстников на велосипедах для проверки документов и досмотра? Потому что эта же ребятня не сбивает из трех деревяшек нечто, похожее на «шмайсер», а выстругивает из подходящей доски копию РПК? Как же счастливы наши дети… Счастливы в своем неведении, что такое война. И родители спокойно ждут своих 14-летних чад из школы, не боясь, что их сын (русский) с двумя своими чеченскими друзьями пропадет, а через два дня их найдут мертвыми, потому, что они якобы разбирали мину и подорвались.
Может быть здесь война потому, что люди не могут сходить на могилы своих родных и близких из-за того, что кладбище заминировано? Когда люди, спустя 10 лет, боятся говорить о том, что было тогда, будь-то убийства соседей из-за квартир, или бесчинства федералов, боятся, что их убьют. И ведь боятся чеченцы и русские не друг друга, хотя и это тоже. До сих пор в твой дом могут ворваться люди с оружием, просто потому, что ты чеченец. Или же твой дом могут сжечь, просто потому что ты русский, и не важно, что тебе уже 57 и ты живешь только с 80-летними родителями. Но не меньше русские боятся своих защитников, а чеченцы – боевиков. Страх. Страх на площади более 17 тысяч квадратных километров плюс приграничные территории. Страх – это не война?
Я не пытаюсь очернить кого-то или вытащить на свет только негативное. Я пытаюсь понять. Да, то, о чем я говорю – единичные случаи, но это «там» все еще возможно. И не известно, где это произойдет в следующий раз. Поэтому мне быстро вправили мозги за то, что я один зашел в общежитие беженцев к русской семье коменданта. А когда мы снимали мирные улицы мирной станицы, машину парковали так чтобы быстро уехать. Потому что мирная жизнь только еще начинает налаживаться.
Открываются школы, на перекрестках появляются светофоры, строятся новые дома, ремонтируются старые. Хотя, наверное, именно последнее, например разрушенные многоэтажки около тоннеля к Минутке, с зияющими провалами верхних этажей и глянцем магазинов на первом, наиболее подходящие иллюстрации к происходящему «там».
Не одно десятилетие они жили рядом на одной земле. Вместе растили детей, играли свадьбы, хоронили предков. Помогали друг другу. Вместе радовались успехам и переживали неудачи. Последние же десять лет почти перечеркнули все эти «вместе». Осталось только одно – им всем не нужна эта война, но они вместе в ней живут.
Я скоро вернусь, и как для подавляющего большинства, эта война для меня тоже останется «там». Но, наверное, я снова вернусь и туда. Понять. И постараться помочь.