На рубеже моем последнем

Я уже писала, что книги Сопина зачастую делалось так: когда появлялась возможность, собиралось опубликованное в газетах или автор брал первую попавшую под руки кипу стихов и набирал, сколько требовалось. Составлять сборники он так и не научился, к собственным детям-стихам объективным быть не мог. Подборки делались под настроение, а потом обнаруживалось, что  самое главное осталось "за бортом"...

Так создавались и "Молитвы времени разлома". Разбираясь в оставшемся, я досадовала. К счастью, в Вологодском отделении Союза писателей России подошла его очередь на брошюру из серии "Вологда-XXI век". (Здесь надо сказать доброе слово в адрес Вологодского отделения Союза писателей России, которое при поддержке Администрации Вологодской области в самые тяжелые после-перестроечные времена дало возможность местным авторам издаваться, выходить к читателям со своими произведениями).

Сборник "Свобода - тягостная ноша" составляла я. Михаил в то время в тяжелом состоянии был в больнице и только внес коррективы. Сказать свое слово в выборе материала я предложила и секретарю Союза писателей Виктору Плотникову. Но он ничего не изменил, только заголовок сборника не понравился (слишком публицистично!).

Был предложен другой вариант - "Тягостная ноша", но мне он показался безликим, да и  Михаил не согласился категорически.



- Автор и есть публицист, - сказала я в Союзе. - У него такое лицо. А "Тягостная ноша"... что-то от такелажа: "Цемент", "Железный поток".

Тираж у этих малоформатных брошюр был приличный - 999 экземпляров, их рассылали по области, раздавали для пополнения школьных библиотек. Не знаю, читали ли где Михаила - в прессе резонанс был нулевой.

... Я бы не сказала, что в Союзе писателей и вообще в Вологде к Михаилу отношение плохо. Относятся - как умеют. По-человечески даже, может, получше, чем к другим: когда состояние здоровья стало совсем тяжелое, Михаил Карачев посетил больницу, пытался содействовать в улучшении бытовых условий. Но больница сама была в хроническом кризисе...

Как всем членам Союза, ему выдают пособие в размере 350 рублей в месяц. Приглашали и продолжают приглашать на мероприятия. Но Сопин их и раньше не очень-то жаловал, а тут... появилась уважительная причина оставаться в стороне. Он этому и рад.

Светлым пятном в конце девяностых была наша семейная дружба с врачом детской поликлиники Верой Леонидовной Бузыкаевой. Вера искренне увлеклась творчеством Михаила Николаевича и приобщала других. Часто бывала у нас дома как друг и врач. В ней было особое женское обаяние, за которым, впрочем, ощущался твердый, мужской характер. Она замыслила написать о Михаиле художественно-документальную книгу, и не только с блеском выполнила задачу, но и издала книгу за счет своих скромных медицинских заработков, с привлечением спонсорских средств. Книга "Нет, жизнь моя не горький дым..." получилась большая, красивая. Но, не смотря на активную  Верину пропаганду и положительные отзывы практически всех, кто ее прочитал, достойного резонанса книга так и не получила, что больно ранило автора.

Почему же так вышло? Осмелюсь предположить - по той же причине, почему у нас в России все не получается, почему не нужен был сам Михаил Николаевич. Никому ничего особенно не нужно, если перестаешь "толкаться и давить". А "толкаться" Вера устала.

(...Вспомнилось, как в семидесятые годы прошлого века первый секретарь обкома КПСС А. С. Дрыгин посчитал, что Вологде для повышения престижа власти нужно иметь прирученного писателя-классика. В.И. Белов тогда еще не смотрелся, и на роль мэтра был приглашен с Урала Виктор Астафьев.  Ему дали квартиру в престижном обкомовском доме и подарили мебельный гарнитур. Но Астафьев не оправдал надежд: вел себя независимо, а потом и вовсе уехал, да еще и написал по мотивам вологодской жизни сатирическую повесть "Печальный детектив".  Это писателей и власти обидело ("Гарнитур взял, а нас опозорил...», «После знакомства с этим произведением хочется помыть руки» - из высказываний известных в Вологде людей после обсуждения «Печального детектива» в областной библиотеке им. Бабушкина). Когда я рассказала об этом доценту Пермского университета Р.В. Коминой, она засмеялась: "Писателям дарят не гарнитуры, а понимание".

Миша говорил о коллегах-писателях:

- Я никому ничего не желаю плохого. Но я им - не по зубам.

Он чувствовал себя все хуже физически,  замыкался в себе.

КРЕСТ
Жизнь вечна
        В мечтах дурака:
Признанье,
Раденье о благе...
Спокойно выводит рука
Раздумья мои на бумаге.
Мелеет надежды река.
Тень в черном,
Российские дроги...
        Выводит рука старика
Знак Плюс
На вчерашней
Дороге.

Знак Плюс - это и есть крест. Многим в то время казалось:  жизнь подходит к концу. Михаил Николаевич уже никогда ничего нового, интересного не  напишет. К счастью, они ошиблись.

*    *    *

Такой простор!
Куда от дум уйти?
Гляжу вокруг
С молитвой и обидой:
Россия – птица,
Над землей обильной
Ослепшая
От поиска пути.

*    *    *

Безумнее на свете нет беды –
Жить в вечном состоянии вражды,
Когда дыханьем,
Мыслью правит бой –
Неважно с кем,
С врагом
Или с собой.

*    *    *

Я знаю
Кровь и смерть войны,
Колосья,
Тучные от праха,
Глаза казненных без вины,
Психоз бесправия
И страха.
Так уж ведется на Руси...
У самого себя спроси
За тесноту,
За нищету,
За немоту,
За темноту,
За политический разбой,
За всех,
Гонимых на убой.
И никаких гарантий нет,
Что мы не повторим тех лет.

*    *    *

Страшись безликой тишины,
Когда в безумной круговерти
И жизнь, и смерть
Обобщены
В таинственное жизнесмертье,
Где по команде слезы льют
И выше смысла ставят фразу,
И любят нищие салют,
И умирают по приказу.

*    *    *

Никого я в друзья не зову.
Ни пастух мне не нужен,
Ни стадо.
Други, недруги –
Сон наяву.
Сновидений мне больше не надо.
Оскудев, разбежались друзья.
И петляет еще в поле голом
Беспричальная стежка моя
Меж свободою
И произволом.

*     *     *

«Огонь родного очага»
Бывал опаснее врага...
Не раз умы,
Со смертью в прятки
Сыграв (другого не дано!),
В бега пускались без оглядки
Через «петровское окно».
Так и зачах
Родной очаг,
Оставив тусклый свет в очах...

*    *    *

Свободная рутина.
Засушливый потоп.
Не топлена квартира.
Налоговый гоп-стоп.
Кто грезит о монархе,
Кто жаждет пахана!
Кто в шлюхи,
Кто в монахи –
По швам трещит казна.
Россия. Гололедье.
В сознанье недород.
Двадцатого столетья
В глазах невпроворот.
А я без клятв, без лести
За сбродом вижу брод:
С трудом
На взломе чести
        Рождается народ.


(Из сборника «Свобода – тягостная ноша»)