Птичель

                МОЕЙ ЕДИНСТВЕННОЙ ДЕВОЧКЕ

ИЗ ГОРОДА В КРЫЛЬЯ

Друг яблок сарафанный Питер
осыпал бережно мурашками твоими.
Ты на каньоне сна – весна! –
звенела акварелью по телам,
и хлам весёлой каруселью из домов
в цветы рванул,
в ладони Господаря  L.
Империи в мешочках слёз
ты в волосы вплетала.
Потом летала,
потом латала солнечные крепости дыры.

А Мiру снился боевой окрас,
Спас-на-крови и брошки летающих жуков.
Из выворотней слов тебя учили многоточья,
мишени – в ранимые бутоны губ.
Из рук рассыпались в иероглифы серёжки: -
и пол стал небом в комнате квадратной…
Обратно?!.......... не хотела!
Вела за негой лань,
что облаком вплыла в твои стихи.

Ночь врачевала прошлогодний снег:
над Семиречьем ласковых морщин
играли радуги мячами скифских лун;
Перун стрелялся в города избытком света.
Ты на укроме перьев кружевных
мне выдарила соком голубель;
апрель, таившийся в сарае мысли.

Листалась боль кленовым,
потом лиловым…….
И вспых очей (на орочей похожий)
всё распечатывал конвертики прохожих!
Прохладой кожа растянула руки в крылья!

И началось!




 
ВМЕСТЕ С РАССВЕТНЫМ МУРАВЬЁМ

Рассветный муравель ударил в Ганг!
Из ранок тельца муравья
струилось ядовитой змейкой молоко.
Ток на твоих ресницах замкнул
меня в акафист Сирина и Гамаюна.
Ты юной ласкочкой околдовала крыши,
и звонари закатных маков
любились на виду у всей Вселенной!!!

И вены старую кору пустили
кораблями по вспоротым ручьям.
Ничья (в проёме совести) старуха
вязала шарф для церковки продрогшей;
а Леший, так похожий на Толстого,
взорвал мой город ликами пыльцы
с твоих прибрежных глаз.

По небу разбросались пальцы:
над островом Васильевским, одетым в пяльцы рек.
Грек счастьем мыльных пузырей
тебя смешил и кровоточил
сусальным летом без пудового оклада.
На все лады ты раздала алоэ;
и, смазав арфы арок счастливой нищетой,
ты прошептала трепетом осины: «Мой!»

Я распахнул гранат-кадык в окаменевшем горле!
И горлица к тебе присела на плечо
из клювика роняя точки ягод.

Наш город свернулся в эмбриона…
Юнона, завернув его в озон плаценты,
наполнила её дождавшейся водой «Ассоль».
Ты виноградною попыткой перелёта
наполнила Неву отваром пегих Солнц:,
и сброшены одежды,
и пряности упругих тел слива-лись в аромат,
ещё нечитанный, нетроганный, невольный.
Довольный Бог соединил два пальца указательных. –
И вот мы вместе!!!
«Но не многие знают в каком…»

 




ПЛЮШЕВЫЙ МЕДВЕДЬ И ДЕВОЧКА, НЕ УМЕВШАЯ ХОДИТЬ

Закипевшую в чайнике фиоль
я накапал тебе в солдатскую кружку…
Потом мы резались травостоем друг в друга.

Я нёс тебя на лапах.
Я плыл тебя на лапах.
Я любил тебя на лапах…..
на своих плюшевых лапах.

Ты купила меня в  Second Handе,-
из меня пёрла старая пожухлая солома.
Ты на(лю)била меня крестиками, любовинками и ирисами.
Ты не умела ходить……….

Мы вьюном плелись в Японию.:

Плюшевый-живой медведь
и девочка, не умевшая ходить.

Бамбуковые лошадки апостолами цокали за нами.
Снами мы вцеплялись друг в друга,
как смешные сёстры-шестерёнки.:
И часики стали капать секундным дождиком.
Я по шву распорол свой бок
и уложил тебя в себя,
косолопя и сопя;
укачивая тебя и твои нежные мечты.
Ты притворялась спящей,
а сама плакала………
…………………………………………………:

(Плюшевый-живой медведь
и девочка, не умевшая ходить).

Осколки разбитого вдребезги лорнета солнца
высушили наши влаги.
Ты сказала: «Давай войдём в параллельное пространство».
Сорок дней мы сидели на камне.
На сорок первый – вошли!
Нас завалило снежарью сакуры!
Ты положила меня на крылья,
и мы полетели гореть в шахту
восходящего первобытного солнца! –

Плюшевый-живой медведь
и девочка, умевшая только летать.

 




ДЕВОЧКА-ПЕСЧИНКА

Я жарил завтрашний снег
на масле Иудинного дерева.
Над сковородкой летали бабочки,
слетавшие с твоих ресниц.
Принц, игравший с воздушными персиками,
опаздывал к завтраку!

Ты сдула пыльцу прошлого
и, поломав свои янтарные стрелы,
привела меня в лёгкие птицы!!!

Лёгкие птицы изумрудили мне глаза,-
и я увидел тебя без одежд;
лёгкие птицы вспороли мне двери,-
и я увидел твоё оперение;
лёгкие птицы надышали меня своими пузыриками,-
и я узнал запах твоего имени.
…………………………………………….
Потом я оказался на серпянке шоссе
с алычёвым рюкзаком на плече.
Жгло солнце. В летней моче
я проплывал рифы с твоими глазами,
я спорил и спаривался с дельфинами,
я обнаруживал в песчинках тебя!!!

Тогда я сжался до букашки
и вошёл в одну из песчинок…..

Ты грела замерзающего мотылька
своими разнокрылыми улыбками,
строила ему супрематический домик,
кормила грудью.

Мои губы, истресканные безумьем жары,
потянулись к твоему соску.
Ты дала……
Ты дала мне напиться ежевичного сока,
и я почему-то опять стал большим!

Оглядевшись, я нашёл жернова,
растёр себя в них в птичью муку
и рассеялся по степям, городам, рекам…

И мы уже больше с тобой не расставались,
моя Песчинка,
моя Звёздочка,
моя Девочка.





КРЫЛЬЯ СИЛЬНЕЕ

Гости закончились.
Гости потухли.
Обои, обкусанные смехами,
в дырочку забытые туфли…
Их половые слюни на полу
проросли лилиями.

……..Мы вдвоём в этой комнате………

держали на лесочке Полярную звезду.

Мы греем друг друга кружочками ласк.
Мы висим над об(ъ)еденным столом
и меняемся глазами.
Мы видим одно и тоже!
Нам снится один и тот же сон.

Утром нам необходимо выловить себя
из этого банкетного бункера.

А пока – пить сладкий водопад в углу комнаты;
а пока – притворяться хозяевами
сумасшедшей озлобленной на любовь комнаты.

-Ты!
-Ты!

Сетями, гарпунами выскабливают цветы
недокатившиеся до конца лестницы гости.
Кости их гравитаций доедают
пушистые с крыльями крысы.
Лысые головы и колобки
звонят в отключённый телефон.

Мы парим над столом в поцелуе смолы,
мы дышим сквозь дырочку-дурочку в потолке.

Воздух на двоих!!! –

его больше, в нём больше настоящности!
Из наших объятий вылетает птенец!

****ец.

Крылья сильнее стали!
Крылья сильнее бетона!
Крылья сильнее стекла!
!!!!!!!!!!!!

Утро!

-Я люблю тебя!
-Я люблю тебя!
-И я вас люблю!

Утро!