Быль нелесная ответ на письмо m-me агаши

Спасибо, Аннушка, Вам за письмо. Похоже, я в Вас не ошиблась, и вместо (в качестве) ответа расскажу-ка я Вам лучше быль-сказку. Сказка длинная, так что располагайтесь поудобней и слушайте.

Жили-были Лягушка, Серый Волк и Иван-Царевич. Иван-Царевич был царевичем многоопытным, сиречь, в годах, но не в этом дело. А дело все в том, что однажды Иван-Царевич отправился на охоту в соседний лес. Он и раньше туда хаживал, но не мог подстрелить ни одного зверя, потому что входя в лес, принимался петь громким голосом. Петь Иван-Царевич любил смолоду, еще он любил футбол, крепкие коктейли и далекие страны, но не в этом дело. А дело все в том, что звери, услышав громкое пение, в страхе разбегались. Все, кроме Лягушки. Она сидела в самом гиблом, самом глухом углу леса и слушала песни Ивана-Царевича.

И вот однажды, когда Иван-Царевич пришел на охоту и снова завел свою песню, Лягушка чуть не свалилась с кочки, потому что в песне той пелось о несчастной царевне, а какая, скажите, болотная лягушка не мнит себя заколдованной и ужасно несчастной царевной? Вот нашей Лягушке и померещилось, что поет он о ней. Но на первый раз она все-таки решила, что это ей померещилось. Иван же Царевич повадился ходить в лес чуть не каждый день и все с новыми песнями, с каждой новой песней Лягушка все больше убеждалась, что поет он не о ком-то другом, а о ней. И в один не очень прекрасный, как потом выяснилось, день она ему ответила. Чем? Кваканьем, конечно. Чем же еще может ответить болотная лягушка? Тут надобно добавить, что Лягушкино кваканье Иван-Царевич слышал и прежде; он знал, что где-то в этом лесу живет Лягушка, но ни разу ее не видал.

Услыхав знакомое кваканье, Иван-Царевич несказанно обрадовался: сегодня он не придет домой с пустыми руками, сегодня у него на ужин будут отлично протушенные лягушачьи лапки под соусом “субмаринад” … Но лапки-то пока попирали кочку в самом глухом углу леса, добраться до которого было непросто даже Ивану-Царевичу. В общем, в тот вечер Иван-Царевич лег спать голодным. Но уже следующим утром вернулся на то место, где накануне  запеленговал Лягушкино кваканье, и запел свою новую (на самом деле не очень новую, но не в этом дело) песню. И снова Лягушка ответила кваканьем. Так у них и пошло: Иван-Царевич пел песню, Лягушка квакала, но как будто все из разных мест. Сколько ни кружил по лесу Иван-Царевич, никак он не мог добраться до кочки с вожделенными лапками.

Так продолжалось не день и не два, и хотя Иван-Царевич все эти дни ложился спать голодным, но в конце концов Лягушкино кваканье стало его забавлять, он даже решил не убивать Лягушку, пока не дослушает ее  последнее ква.

Тут как раз у Ивана-Царевича во граде стольном случился творческий вечер, на котором, кстати, была настоящая царевна Агаша, она запросто приехала туда на метро (или прилетела на собственном вертолете, но не в этом дело). Лягушке тоже очень хотелось там побывать, но, как известно, болотные лягушки не ездят на метро и у них обычно не бывает вертолетов. В тот вечер Лягушка сидела в своем болоте и думала: хоть сегодня Ивану-Царевичу и не до меня, но проквакаю-ка я ему свою лучшую песню. И весь вечер ее квакала. А юго-западный ветер (он обычно дует на северо-восток) отнес Лягушкину песню в стольный град  и передал ее содержание на словах Ивану-Царевичу…

Но мы совершенно забыли о Сером Волке! Непростительное упущение, так как Серый Волк играет в этой сказке не последнюю Серую Роль.

Серый Волк. Он, возможно, и не был таким уж серым. Возможно даже, он в душе был артистом, лицедеем, во всяком случае дома у него целая гардеробная комната была завалена разноцветными маскарадными костюмами. Кстати, он иногда примерял их, чтобы поболтать о том, о сем с царевной Агашей; они довольно весело болтали часами напролет, так что Серый Волк иногда даже забывал о своих служебных обязанностях. А работал он – Вы не поверите! – Санитаром Леса и, по совместительству, Егерем, сиречь, Охранником. Это была трудная работа, но она давалась ему легко, ведь он подходил к исполнению служебных обязанностей творчески, будучи в душе артистом легкого жанра.

И вот однажды, ненадолго отвлекшись от разговора с царевной Агашей, он услышал в лесу некий квакофонический дуэт. Тут надобно пояснить, что по непреложным лесным законам петь в лесу дуэтом строго воспрещалось. Исключения делались лишь для работников санитарной службы и их приятелей и приятельниц.

Что же, не веря своим лохматым ушам, услышал Серый Волк? То была странная квакофуга: тему задавал Иван-Царевич, а контрапунктическим ответом ей выступало лягушачье кваканье. Эта вакханалия звуков взрезала нежные уши Серого Волка почище, чем додеквакофонические эксперименты известного австрийского композитора Арнольда Шенберга. Или его ученика Альбана Берга, но не в этом дело. А дело все в том, что нужно было немедленно положить этому безобразию конец. Но как? Ведь по непреложным лесным законам поющим в лесу гарантировалась неприкосновенность. Тут было какое-то противоречие, в этом своде законов, но не в этом дело. Конечно, не в этом. А в том, что постоянно приходилось выкручиваться, чтоб уж и волки были сыты, и поющие (или блеющие) в лесу целы. Такие задачи вставали перед нашим Серым Волком не раз, и всякий раз он с легкостью и известной долей артистизма справлялся с их решением. Было у него для этого одно заветное know how. Вот и сейчас он пустил его в дело. Минуту-другую послушав лягушачье кваканье, он подстроился в тон (у него был очень гибкий голос с огромными модуляционными возможностями) и заквакал на тему, предложенную Иваном-Царевичем. Иван-Царевич опешил: уже привычное его уху кваканье вдруг приобрело стереофонический эффект: оно раздавалось из разных мест, но не попере-, а одновременно. И обрастало неслыханными доселе обертонами и орнаментикой. “Какие, однако, занимательные лягушки обитают в этих лесах, - удивился Иван-Царевич. – А я-то думал, таких уж нет на свете, думал, таких еще во времена моей славной молодости перевели на тушеные лапки.”

“Нет, и еще раз нет, - не верил своим ушам теперь, вслед за Серым Волком, Иван-Царевич. – Не может болотная лягушка петь с такими фиоритурами. До таких песен может допеться лишь Лягушка сказочная…, заколдованная…, словом,… Царевна-Лягушка!” Но тут же в голову ему пришло и другое, совсем не сказочное объяснение фонетическим лесным чудесам: ” Э, да в лесу, по всему видать, против меня, Ивана-Царевича, все это время вызревал Лягушачий Заговор!.. Целый выводок земноводных, квакает, сбивая меня с толку и надо мною, многоопытным, зло насмехаясь…”

Так подумал он, сам на всякий случай петь перестал и удалился от леса на безопасное расстояние и на неопределенный срок.

Быль-сказка этим не кончается, однако вторая ее часть к нашему с Вами разговору, Аннушка, отношения не имеет. Но если хотите, я могу и ее вкратце изложить.

Далее Лягушка вступает в противоборство с Серым Волком, пытаясь возвратить лесу песни Ивана-Царевича. Она идет на некоторые ухищрения и в конце концов добивается своего, но ее маленькая победа омрачается внезапным открытием: однажды она обнаруживает забытый (или специально оставленный) Иваном-Царевичем в зарослях камыша потрепанный песенник с текстами тех самых, некогда смутивших ее покой песен. Поясняю: сочинил их Иван-Царевич, вовсе не следуя какой-то примитивной ”сигнально-фактографической” (цитата) схеме переклички с Лягушкой, а лишь благодаря своему чудесному дару предвидения грядущих событий и неколебимому душевному равновесию.

“В конце концов, не в этом дело”, - подумала Лягушка и вышла навстречу Ивану-Царевичу и его новым песням, конечно, побранив его для приличия и в целях сохранения чувства собственного достоинства. Вот тут-то он ее и разглядел. Этот выход из леса был самой большой ее ошибкой. Ведь втайне Иван-Царевич тешил себя надеждой, что не только второе его предположение (теория заговора), но и первое (Царевна) окажется верным. Теперь только он понял, как заблуждался: очам его предстала болотная лягушка, зеленая и пупырчатая, как огурец, с раздувающимся зобом и кривыми лапками, и НИКАКОЙ, ну решительно никакой короны на лысой зеленой голове! 

Что бы сделали Вы, оказавшись на месте Ивана-Царевича при столь пикантных обстоятельствах? Правильно! Вот именно это он и сделал…

Третью часть сказки я Вам и вкратце рассказывать не буду – вижу, что устали и уже ничего не соображаете. А соображать-то, собственно, нечего. Ведь в сказках особенное значение приобретает не сюжетная канва, а архетипы и их взаимодействие с нашим сознанием.

(Нет, не удержаться мне:
В третьей части внутренне перерождается Серый Волк, Иван-Царевич  отправляется на поиски настоящих, прекрасных царевен (заморских), что же до Лягушки, то о ней там нет ни слова …)