Чз 31. поэт мария петровых

ЭТО ВЫПУСК ЧЗ ПОДГОТОВЛЕН К 25 - летию со дня смерти поэта.

МАРИЯ ПЕТРОВЫХ
(13 марта 1908-1 июня 1979)
=======================================================
*******************************************************


ЗВЕЗДА

Когда настанет мой черед,
И кровь зеленая замрет,
И затуманятся лучи -
Я прочеркну себя в ночи.

Спугнув молчанье сонных стран,
Я кану в жадный океан.
Он брызнет в небо и опять
Сомкнется, новой жертвы ждать.

О звездах память коротка:
Лишь чья-то крестится рука,
Да в небе след крутой дуги,
Да на воде дрожат круги.

А я, крутясь, прильну ко дну,
Соленой смерти отхлебну.

Но есть исход еще другой:
Не хватит сил лететь дугой,
Сорвусь и - оземь. В пышный снег.
И там раздавит человек.

Он не услышит тонкий стон,
Как песнь мою не слышал он.
Я кровь последнюю плесну
И, почерневшая, усну.

И не услышу ни толчков,
Ни человечьих страшных слов.
(А утром скажут про меня:
- Откуда эта головня?)

Но может быть еще одно
(О, если б это суждено):
Дрожать, сиять и петь всегда
Тебя, тебя, моя звезда!

29 ноября 1927

КОКТЕБЕЛЬ

Когда я буду, умирая,
Вцепляться пальцами в постель,
Верни меня в предгорье рая,
Скажи мне тихо: Коктебель.

Я слабым слухом, мертвым взором
Всей горестью, любовью всей
Узнаю берег, на котором
Бродил усталый Одиссей.

Великой Мстительницы милость
Он верным сердцем призывал,
И дева светлая спустилась
На голубые глыбы скал.

Она отплыть ему велела,
Враждебный ветер укротив,
И парус он направил смело
В послушно голубой залив.

Она ж стояла здесь, блистая
Смерчем бессмертной красоты.
Кустов испуганная стая
Металась у ее пяты,

Змеенышем обвивши чресла,
Подъяв копье, щитом звеня,
Вдруг белым облаком исчезла...
Ты помнишь, Коктебель, меня...

О самом раннем знают скалы,
О бурных судоргах земли,
Когда огромные кораллы
В нее невидимо вросли,

Неукротимы, непрестанны -
Шел, верно, родовой раздор,-
В нее врубались ураганы
И там остались до сих пор.

Она собой отобразила
Как бы побоище богов,
Ее таинственная сила
Похожа на беззвучный зов,

На черновик забытый... это
Недаром кажется таким:
Сюда бог музыки и света
Огнем вписал внезапный гимн.

Как верный друг, мой спутник верный,
Как прежде нежно (помнишь как?),
Чтоб вытравились ветром скверны,
Внеси меня на Карадаг.

И перед демоном безглавым
На камни тихо положи,
Да будет вид сраженной славы
Полезен для моей души.

Но отойдем теперь скорее,
Чтоб я запомнить не могла,
Как, по лиловым дебрям рея,
Меня манила тень орла.

Я покорюсь, горя и стыня,
Что гордость наша? Скудно с ней!
Пахнула библией пустыня,
Все та ж, но жарче и древней.

О, палестинская долина,
Ответствуй мне, не по тебе ль
Шла так недавно Магдалина...
Меня ты помнишь, Коктебель?

Но мне роднее крови - море.
Дрожит мирьядами сердец
И, разгораясь в грозном споре,
Швыряет берегу венец.

Золотосиние! Поверьте,
Я вас люблю до тьмы, до дна,
Но надо мною знамя смерти,
Вода ж к умершим холодна.

В слова слагаясь еле-еле,
Шли волны голосом твоим:
Кто был однажды в Коктебеле,
Всегда томиться будет им.
1930

* * *
Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости -
Поначалу от робости,
А позднее от старости.

Не напрасно ли прожито
Столько лет в этой местности?
Кто же все-таки, кто же ты?
Отзовись из безвестности!..

О, как сердце отравлено
Немотой многолетнею!
Что же будет оставлено
В ту минуту последнюю?

Лишь начало мелодии,
Лишь мотив обещания,
Лишь мученье бесплодия,
Лишь позор обнищания.

Лишь тростник заколышется
Тем напевом, чуть начатым...
Пусть кому-то послышится,
Как поет он, как плачет он.
1967
___________________________________________________________
===========================================================
Русская поэтесса Мария Сергеевна Петровых
.................................................


Мария Сергеевна Петровых родилась 26 марта 1908 года в посёлке Норский Посад, в 12 километрах от Ярославля. Отец её Сергей Алексеевич Петровых – директор фабрики «Товарищество Норской мануфактуры», мать Фаина Александровна – уроженка этих мест. Мария – младшая из пятерых детей в семье. Первое своё стихотворение сочинила в шесть лет. Школу закончила в Ярославле, была членом ярославского Союза поэтов. В 1925 году в Москве поступила на Высшие литературные курсы, где в кружке юных поэтов считалась «первой из первых». Литературный факультет МГУ окончила экстерном в 1930 году. Занялась литературной и переводческой деятельностью. В 1934 году вышла замуж за Виталия Головачёва, однако замужество было недолгим : через три года последовали арест, ссылка и гибель мужа в одном из лагерей ГУЛАГа. Дочь Арину Мария Петровых воспитывала одна. Затем были война, голод, эвакуация в Чистополь, послевоенная трудная жизнь в Москве. Представленный в издательство первый сборник стихов Петровых был отвергнут как «несозвучный эпохе». Невозможность выйти на читательский суд из-за несправедливой оценки творчества, бедствия и лишения в жизни не уничтожили поэтессу нравственно. Что ей помогло не сломаться, а возвыситься? Стоицизм? Моральные понятия, заложенные в детстве? Вера в Бога? Ответственность за судьбу дочери? Поэзия? Всё это, вместе взятое. Мария Петровых трудилась неистово, была первоклассным переводчиком, строгим и взыскательным редактором. Переводила из армянской, литовской, славянской и восточной поэзии, сердечно дружила со многими молодыми и известными поэтами, прозаиками, художниками. За свою полувековую творческую жизнь Петровых написала немногим более 150 стихотворений, но все они - высокой пробы.

Умерла Мария Петровых в 1979 году, похоронена в Москве на Введенском кладбище.



Хроника жизни и творчества Марии Сергеевны Петровых
------------------------------------------------------

1908    13 марта (26 марта по н. с.) - родилась в Норском Посаде Ярославской губернии, Ярославского уезда.
1914    Поступает в подготовительный класс частной начальной школы в г. Ярославле. Три класса начальной школы, подготовка в гимназию, в которой учиться уже не пришлось.
1918    Возвращение в Норский посад и обучение в норско-посадской школе.
1922    Переезд в Ярославль и обучение в ярославской школе им. Некрасова. Участие в собрании ярославского Союза поэтов.
1925    Окончание школы. В августе - переезд в Москву. Поступление на Высшие государственные литературные курсы.
1928    Год знакомства с Б. Пастернаком.
1930    Закрытие Высших государственных литературных курсов. В этом же году М. Петровых экстерном окончила литературный факультет Московского государственного университета. Работала литературным сотрудником в московских издательствах - в редакции газеты "Гудок" и в "Сельхозгизе".
1933    Осень - встреча с А. Ахматовой, знакомство с О. Мандельштамом.
1934    Начало переводческой деятельности (переводы стихов П. Маркиша, Абая Кунанбаева и других).
1935    Вступила в группком писателей при Гослитиздате.
1936    Вышла замуж за Виталия Дмитриевича Головачева, библиографа и музыковеда.
1937    19 февраля - рождение дочери Арины. Июнь - арест мужа В. Д. Головачева. Постановлением особого совещания при НКВД СССР он был осужден к 5 годам ИТЛ и сослан в Медвежьегорск (Карелия).
1941    Начало года - выходит первая книга переводов Молла Непеса. В апреле - смерть отца, Сергея Алексеевича Петровых. В мае - сгорел дом в Сокольниках, в котором жила семья Петровых.
1941    22 июня - начало Великой Отечественной войны. Летом М. Петровых с четырехлетней дочерью вместе с группой писателей и их семьями были эвакуированы Литфондом СССР в город Чистополь Татарской АССР.
1942    Стихотворный вечер М. Петровых в Чистополе, организованный Б. Пастернаком. Вступление в Союз писателей.
1942    В Карелии в спецлагере умирает муж М. Петровых В. Д. Головачев.
1942    Осень - стихотворный вечер в Союзе писателей в Москве. Выступавшие (Б. Пастернак, Н. Асеев, К. Кулиев) говорили о необходимости издания книги стихов М. Петровых.
1943    М. Петровых сдает рукопись книги в издательство "Советский писатель" и получает 4 отрицательные рецензии.
1943    Выходит книга переводов М. Петровых литовской поэтессы Саломеи Нерис.
1944    Осень - поездка в Ереван для работы над переводами молодых армянских поэтов: С. Капутикян, М. Маркарян, Р. Ованесяна и др.
1950    Поездка в Литву, где М. Петровых переводит поэму литовского поэта Т. Тильвитиса "На земле литовской".
1952    Смерть матери М. Петровых Фаины Александровны Петровых.
1960-
1970    Работа над переводами армянской и славянской поэзии - польской, чешской, болгарской, сербо-хорватской, словенской.
1968    Новая книга стихов М. Петровых "Дальнее дерево" в Ереване.
1970    М. Петровых присваивается звание заслуженного деятеля культуры Армении.
1979    Январь - М. Петровых присуждается премия СП Армении имени Е. Чаренца.
1 июня - М. Петровых скончалась после тяжелой болезни. Похоронена на Введенском кладбище в Москве.
___________________________________________________________
***********************************************************

ВСТРЕЧА

"Смерть..." - рассыпающийся звук.
Иль дроби молоточка вроде?
Не все ль равно: смешно. И вдруг
Лицом к лицу на повороте.
Но только вздрогнула слегка.
Но только откачнула тело...
"Я думала, ты далека.
Тебя я встретить не хотела.
Твою поспешность извиня,
Я ухожу.- Следят за нами... "
Она смотрела на меня
Совсем прозрачными глазами.
Переливали тихий свет
Две голубеющие раны...
"Мне только восемнадцать лет.
Послушай! Это слишком рано.
Приди потом. Лишь горсть себя
В твои века позволь забросить.
Ты видишь: горький след скрепя,
Поэт не требует, а просит".
И я ждала, что вспыхнет в ней
Еще не виданное благо.
Печальнее и холодней
Сквозила голубая влага.
И кто-то ей еще сказал:
"Пусти меня. Другое имя -
Девятый вал, десятый вал -
С глазами справится твоими.
Их захлестнет, затопит их... "
Но этот голос дрогнул странно
И, коченеющий, затих,
И повалился бездыханный...
Она прошла. Ушла совсем.
Лишь холодком в лицо пахнуло.
Рванулась я навстречу всем,
Со всеми вместе повернула.
И снова день скользит за днем.
И снова я скольжу за днями.
Мы никогда не отдохнем,
Пока не поскользнемся к яме.
Я уважаю смерть и чту
Ее бессмертные владенья.
Но я забыла встречу ту
С прозрачной голубою тенью.
А люди от меня бегут...
Бегущим от меня не верьте,
Что у меня в глазах, вот тут,
Запечатлелся облик смерти.
И что мой голос обожгло
Ее дыханье ледяное...
Я знаю, людям тяжело,
Им тяжело дышать со мною...
И мне как будто бы опять...
Мне тоже начало казаться...
...Немного страшно засыпать
И очень страшно... просыпаться.
27 января 1927


* * *
       Приходил по ночам...
             Пастернак

За одиночество, за ночь,
Простертую во днях,
За то, что ты не смог помочь,
За то, что я лишь прах,
За то, что ты не смог любить,
За грохот пустоты...
Довольно! Этому не быть.
За все ответишь ты.

Ты мне являлся по ночам,
Мгновенно озарив.
Ты был началом всех начал,
Звучаньем первых рифм.
Являлся, чтоб дрожала мгла
Световращеньем строф,
Чтоб насмерть я изнемогла
От щедрости даров.

Ты был безгласен, и незрим,
И полон тайных сил,
Как темнокрылый Серафим,
Что Бога оскорбил.
Ты кровь мою наполнил тьмой,
Гуденьем диких сфер,
Любовью (ты был только мой!),
Любовью свыше мер.

Ты позабыл меня давно,
Но я тебя найду.
Не знаю где. Не знаю. Но
В полуночном бреду
Возможно все...
          По склонам скал
Наверх (а эхо - вниз).
Ты здесь, наверно, тосковал -
Здесь мрак плотней навис,
Здесь бесноватых молний пляс,
И треск сухих комет,
И близость беззакатных глаз,
Дающих тьму и свет.
Ты близок. Путь смертельных круч
Окончен. Вперебой
Толкутся звезды. Залежь туч.
И бредится тобой.
Ты здесь. Но звездная стена
Увидеть не дает.
Я прошибаю брешь. Она
Надтреснута, и вот
Я в брызгах радости, в лучах,
В лохмотьях темноты,
И, распростертая во прах,
Смотреть не смею: Ты!
Клубится мгла твоих волос,
И мрачен мрамор лба.
Твои глаза - предвестье гроз,
Мой рок, моя судьба...
Глаза!- Разросшаяся ночь,
Хранилище зарниц...
Ветрищу двигаться невмочь
Сквозь душный шум ресниц.
За одиночество... Не верь!
О, мне ли мстить - зови...
Иду, мой демон,- в счастье, в смерть
В предел земной любви.
1929

СОН
                Кате

Да, все реже и уже с трудом
Я припоминаю старый дом
И шиповником заросший сад -
Сон, что снился много лет назад.
А ведь стоит только повернуть,
Только превозмочь привычный путь -
И дорога наша вновь легка,
Невесомы наши облака...

Побежим с тобой вперегонки
По крутому берегу реки.
Дом встречает окнами в упор.
Полутемный манит коридор...
Дай мне руки, трепетанье рук...
О, какая родина вокруг!

В нашу детскую не смеет злость.
Меж игрушек солнце обжилось.
Днем - зайчата скачут по стенам,
Ночью - карлик торкается к нам,-
Это солнце из-за темных гор,
Чтобы месяцу наперекор.

В спальне - строгий воздух тишины,
Сумрак, превращающийся в сны,
Блеклые обои, как тогда,
И в графине мертвая вода.
Грустно здесь, закроем эту дверь,
За живой водой пойдем теперь.

В кухню принесем ведро невзгод
На расправу под водопровод,
В дно ударит, обожжет края
Трезвая, упрямая струя,
А вокруг, в ответ на светлый плеск -
Алюминиевый лютый блеск.

В зал - он весь неверию ответ,
Здесь корректно радостен паркет,
Здесь внезапные, из-за угла,
Подтверждающие зеркала.
Поглядись, а я пока пойду
На секретный разговор в саду.

Преклоню колени у скамьи:
Ветры, покровители мои!
Долго вы дремали по углам,
Равнодушно обвевали хлам.
О, воспряньте, авторы тревог,
Дряхлые блюстители дорог,
Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,
Дряхлые блюстители судьбы!..

Допотопный топот мне вослед
Пышет ликованьем бывших лет.
Это ветры! Судорга погонь
Иль пощечин сладостный огонь.
На балконе смех порхает твой.
Ты зачем качаешь головой?
Думаешь, наверно, что, любя,
Утешаю сказками тебя.
Детство что! И начинаешь ты
Милые, печальные мечты.

Мы с тобою настрадались всласть.
Видно, молодость не удалась,
Если в 22 и 25
Стали мы о старости мечтать.
В темной глубине зрачков твоих
Горечи хватает на двоих,
Но засмейся, вспомни старый сад..
Это было жизнь тому назад.
1930

МУЗА

Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну,-
В ползучее озеро черных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей,-
Иные созвучья стремятся с пера,
На них изумленный налет серебра,
Они словно птицы, мне страшно их брать,
Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.
Встречаю тебя, одичалая ночь,
И участь у нас, и начало точь-в-точь -
Мы обе темны для неверящих глаз,
Одна и бессмертна отчизна у нас.
Я помню, как день тебя превозмогал,
Ты помнишь, как я откололась от скал,
Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,
Ты любишь скрываться в расселинах строк.
Исчадье мечты, черновик соловья,
Читатель единственный, муза моя,
Тебя провожу, не поблагодарив,
Но с пеной восторга, бегущей от рифм.
1930

* * *
Назначь мне свиданье
          на этом свете.
Назначь мне свиданье
          в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье
          в том городе южном,
Где ветры гоняли
          по взгорьям окружным,
Где море пленяло
          волной семицветной,
Где сердце не знало
          любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоем по окраинам,
Меж домиков тесных,
          по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки
          сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чем-то прекрасном.
Тропинка все выше кружила над бездной...
Ты помнишь ли тот поцелуй
поднебесный?..
Числа я не знаю,
          но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном...
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.
Друг другу навстречу
          по-прежнему выйдем,
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю:
          назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье,
          хотя б на мгновенье,
На площади людной,
          под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
1953, Дубулты
НАС ВСЕХ ЧИТАЕТ БОГ

Почти двадцать лет назад окончился земной путь Марии Петровых- поэта, чье имя так и осталось легендой в узких, но таких многочисленных в России кругах истинных любителей высокой поэзии - и почти неизвестным для широкой публики.
Вчитайтесь в ее строки... Первое впечатление- высочайшее мастерство- и не заимствованное у предшественников и прославленных современниц, свой- ни на кого не похожий- почерк, сдержанный огромной культурой и облагороженный высоким талантом пульс страсти...

Ночь нависает стынущей, стонущей,
Натуго кутая темнотой,
Ласковый облик, в истоме тонущий
Манит, обманывая тобой...
Искрами злыми снега исколоты,
Скрип и гуденье в себе таят.
Даль недолетна. Лишь слышно от холода:
Звезд голубые хрящи хрустят.

- Читаем мы в одном из ее ранних стихотворений
***
Ветер воет, ветер свищет -
Это ничего.
Поброди на пепелище
Сердца моего.

Ты любил под лунным светом
Побродить порой.
Ты недаром был поэтом
Бедный мой герой.

Я глазам не верю - ты ли,
Погруженный в сон,
Преклонившийся к Далиле
Гибнущий Самсон.

То ль к Далиле, то ль к могиле,
Только не ко мне,
Не к моей невольной силе,
Выросшей в огне,

Взявшейся на пепелище
Сердца моего,
Там, где только ветер свищет,
Больше ничего.

Странная судьба... Почти полная безвестностьпри жизни- и вместе с тем любовь и преклонение собратьев- поэтов ( среди почитавших ее слово достаточно назвать имена Анны Ахматовой, Арсения Тарковского - ее сокурсника по Литературному Институту, Давида Самойлова... Она не издавала свои стихи - и не стремилась к этому. Единственный прижизненный сборник был издан ее друзьями в Ереване- пятитысячным тиражем ( Она была одной из наиболее блистательных переводчиков армянской поэзии, и имя ее- в этом качестве- доныне произносят в Армении с признательностью)
Почему? Нелегко сказать... Когда-то автору этих строк - семнадцатилетним юнцом- довелось задать ей этот вопрос- незадолго до ее кончины. Она ответила: "Молодой человек, это не имеет значения. Нас всех читает Бог"
Попытаемся же расширить круг тех, кому посчастливилось впитать в себя слово Марии Петровых.

Скиталец
http://skit.silence.ru/Petrovyh/petrovyh.htm

Ты думаешь, что силою созвучий
Как прежде жизнь моя напряжена.
Не думай так, не мучай так, не мучай,-
Их нет во мне, я как в гробу одна.

Ты думаешь - в безвестности дремучей
Я заблужусь, отчаянья полна.
Не думай так, не мучай так, не мучай, -
Звезда твоя, она и мне видна.

Ты думаешь - пустой, ничтожный случай
Соединяет наши имена.
Не думай так, не мучай так, не мучай,-
Я кровь твоя, и я тебе нужна.

Ты думаешь о горькой, неминучей,
Глухой судьбе, что мне предрешена.
Не думай так: мятется прах летучий,
Но глубь небес таинственно ясна.

****************

Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.

Воздаю тебе посильной данью -
Жизнью, воплощенною в мольбе,
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.

Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу - сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе.

***************


Люби меня. Я тьма кромешная.
Слепая, путанная, грешная.
Но ведь кому, как не тебе,
Любить меня? Судьба к судьбе.
Гляди, как в темном небе звезды
Вдруг проступают. Так же просто
Люби меня, люби меня,
Как любит ночь сиянье дня.
Тебе и выбора-то нет:
Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.

******************************

Говорят, от судьбы не уйдешь.
Ты над этим смеешься? Ну что ж,
Покажи мне, любимый, звезду,
По которой тебя не найду,
Покажи мне, любимый, пути,
На которых тебя не найти,
Покажи мне любимый коня,
Которым объедешь меня.

***************************

Я думала, что ненависть - огонь,
Сухое, быстродышащее пламя,
И что промчит меня безумный конь
Почти летя, почти под облаками...
Но ненависть- пустыня. В душной, в ней
Иду, иду, и ни конца, ни краю,
Ни ветра, ни воды, но столько дней
Одни пески, и я трудней, трудней
Иду, иду, и может быть, вторая
Иль третья жизнь сменились на ходу.
Конца не видно. Может быть, иду
Уже не я. Иду не умирая...

*************************

Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.

Сбрось пламенное покрывало
И платье наскоро надень
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.

Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснет на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.

Когда в твоем сольется теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде - неужели
Тебя ласкали горячей?

Поди к реке и кинься в воду
И, если можешь, - поплыви.
Какую всколыхнешь свободу,
Какой доверишься любви!

Про горе вспомнишь ты едва ли.
И ты не назовешь - когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.

Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.

А воздух? Он с тобой до гроба,
Суровый или голубой,
Вы счастливы на зависть оба, -
Ты дышишь им , а он тобой.

И дождь придет к тебе по крыше,
Все то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.

Ты видишь -  сил влюбленных много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.

Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.

**********************

Глубокий, будто темно-золотой,
Похожий тоном на твои глаза,
Божественною жизнью налитой,
Прозрачный, точно детская слеза,
Огромный, как заоблаченный гром,
Непогрешимо- ровный, как прибой,
Не запечатлеваемый пером -
Звук сердца, ставшего моей судьбой.

**************************
 
Ветер воет, ветер свищет -
Это ничего.
Поброди на пепелище
Сердца моего.

Ты любил под лунным светом
Побродить порой.
Ты недаром был поэтом
Бедный мой герой.

Я глазам не верю - ты ли,
Погруженный в сон,
Преклонившийся к Далиле
Гибнущий Самсон.

То ль к Далиле, то ль к могиле,
Только не ко мне,
Не к моей невольной силе,
Выросшей в огне,

Взявшейся на пепелище
Сердца моего,
Там, где только ветер свищет,
Больше ничего.

********************

Когда на небо синее
Глаза поднять невмочь,
Тебе в ответ, уныние,
Возникнет слово:дочь.

О, чудо светлолицее,
И нежен и высок, -
С какой сравниться птицею
Твой легкий голосок!

Клянусь - необозримое
Блаженство впереди,
Когда ты спишь, любимая,
Прильнув к моей груди.

Тебя держать, бесценная,
Так сладостно рукам.
Не комната - вселенная,
Иду - по облакам.

И сердце непомерное
Колышется во мне,
И мир, со всею скверною,
Остался где-то, вне.

Мной ничего не сказано,
Я не сумела жить,
Но ты вдвойне обязана,
И ты должна свершить.

Быть может мне заранее,
От самых первых дней,
Дано одно призвание -
Стать матерью твоей.

В тиши блаженства нашего
Кляну себя: не сглазь!
Мне счастье сгинуть заживо
И знать, что ты сбылась.

1940
=======================================================
Я ИДУ НА УРОК
Ирина УЧАМБРИНА,
школа № 919,
Москва
lit.1september.ru/2002/06/9.htm
 

“В живых сердцах оставить свет...”
Поэзия Марии Петровых. 11-й класс

Да, я горжусь, что могла ни на волос
Не покривить ни единой строкой,
Не напрягала глухой мой голос,
Не вымогала судьбы другой.
М.Петровых

Имя Марии Петровых (1908–1979) известно не слишком широкому кругу читателей и не включено ни в одну из школьных программ по литературе. Но достаточно прочесть хотя бы некоторые из её стихов, чтобы понять: перед нами истинный поэт, настоящий художник. Мария Петровых не стремилась к известности, не стремилась печататься (“Одним радостно, когда они печатаются, другим — когда они пишут”, — как-то сказала она); при жизни Марии Сергеевны издавались только книги её переводов, и ещё в Армении усилиями её ереванских друзей был издан сборник “Дальнее дерево”. Должно быть, поэтому так мало знают её поэзию. Однако можно с уверенностью сказать, что Мария Петровых знала истинную цену своим стихам, которыми восхищались А.Ахматова и О.Мандельштам, Б.Пастернак, П.Антокольский и многие её современники — ценители поэзии.

Мы начинали без заглавий,
Чтобы окончить без имён.
Нам даже разговор о славе
Казался жалок и смешон.

Вот суть её поэтического дара и суть характера — требовательность к себе, бескорыстие, несуетность, самодостаточность, мудрость.

Наш урок мы начинаем с сообщения о личности и жизненном пути Марии Петровых.

Мария Сергеевна Петровых родилась 13(26) марта 1908 года в Норском Посаде, недалеко от Ярославля. “Природа, окружавшая моё детство, была на диво хороша: крутой берег Волги — гористый, с оврагами... На крутых горах — церкви... Леса кругом были чудесные: или тёмные, хмурые — ель, или светлые — берёза”.

Своё первое стихотворение (четверостишие) она сочинила в шесть лет, “и это привело меня в неописуемый восторг, я восприняла это как чудо, и с тех пор всё началось, и, мне кажется, моё отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось”.

Мария Петровых училась сначала в частной начальной школе города Ярославля, затем в норско-посадской школе и, наконец, в ярославской школе им. Н.А. Некрасова. В четырнадцатилетнем возрасте она уже была принята в ярославский Союз поэтов.

В 1925 году М.Петровых приезжает в Москву и поступает на Высшие государственные литературные курсы. “По преподавательскому составу, по программе учебной — эти курсы были совершенно блестящим учебным заведением... Читали мы в ту пору, конечно, очень много. Днём — Ленинская библиотека, вечером курсы... Много писали стихов... Я не носила стихи по редакциям. Было без слов понятно, что они “не в том ключе”. Да и в голову не приходило ни мне, ни моим друзьям печатать свои стихи. Важно было одно: писать их”.

С 1934 года Мария Петровых начала работать как переводчик.

В 1936 году Мария Сергеевна вышла замуж за музыковеда Виталия Дмитриевича Головачёва. 19 февраля 1937 года родилась их дочь Арина, а в июне муж был арестован, осуждён на пять лет лагерей и сослан в Медвежьегорск (Карелия), где умер в 1942 году.

Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.

Она ко мне внимательна особо
И на немые муки торовата.
А счастье исчезало без возврата...
За что, я не пойму, такая злоба? —

с горечью писала Мария Петровых в 1967 году.

В апреле 1941 года умер отец Петровых — Сергей Алексеевич, в мае сгорел их дом в Сокольниках.

Летом 1941 года, через месяц после начала войны, с четырёхлетней дочерью Мария Сергеевна отправилась в город Чистополь, куда эвакуировались многие писатели. “Это было трагическое и замечательное время. Это было время необычайной душевной сплочённости, единства. Всё разобщающее исчезло... В Доме учителя, часто при свете керосиновой лампы... происходили замечательные литературные чтения”.

В Чистополе тогда жили Б.Пастернак, Н.Асеев, Арс.Тарковский, Л.Леонов, К.Федин, приезжали с фронта С.Липкин и П.Павленко. В 1942 году там же, в Чистополе, Борис Леонидович Пастернак организовал первый стихотворный вечер Марии Петровых.

Война в далёком от линии фронта Чистополе, не знавшем бомбёжек и грома орудий, была всё той же жестокой войной и не позволяла забыть о себе. Об этом — в чистопольском цикле стихов М.Петровых, посвящённых теме Великой Отечественной войны:

Проснёмся, уснём ли — война, война.
Ночью ли, днём ли — война, война.
Сжимает нам горло, лишает сна,
Путает имена.

О чём ни подумай — война, война.
Наш спутник угрюмый — она одна.
Чем дальше от битвы, тем сразу тесней,
Тем горше с ней.

Постоянная боль души и ненависть к врагу, горечь утрат и вера в свою страну — вот главные темы этого стихотворения. Эпитеты, используемые поэтессой, скупы, почти нет метафор, зато очень выразительно интонационное начало произведения. Повторяющиеся рифмы, укороченные, словно обрывающиеся на вздохе строки создают впечатление достоверности и пронзительности, а лиризм переплетается с публицистичностью.

Тебе говорит моя страна:
Мне трудно дышать, — говорит она. —
Но я распрямлюсь, и на все времена
Тебя истреблю, война!

В сентябре 1942 года Мария Петровых вернулась в Москву. Вскоре в Союзе писателей состоялся её стихотворный вечер. Выступавшие здесь Б.Пастернак, Н.Асеев и К.Кулиев говорили о необходимости издания стихов М.Петровых. Под давлением друзей Мария Сергеевна подготовила рукопись книги и отнесла в издательство “Советский писатель”, однако получила четыре отрицательные рецензии.

В 1943 году вышла книга её переводов стихов литовской поэтессы С.Нерис. В 1944 году М.Петровых ездила в Ереван, чтобы переводить молодых армянских поэтов. Она была прекрасной переводчицей, потому что понимала и ценила чужие стихи, потому что, обладая талантом сопереживания, сочувствия, глубокого и тонкого проникновения в чужие строки, умела перенести поэзию из одного языка в другой, не нарушив гармонии.

Умерла Мария Сергеевна 1 июня 1979 года после тяжёлой болезни, похоронена в Москве, на Введенском кладбище.

Какой была Мария Петровых в жизни? К сожалению, сведений об этом немного. Небольшой автобиографический очерк “Родина моя — Ярославль”, краткие воспоминания-эссе поэтов, переводчиков — современников Марии Сергеевны — вот, пожалуй, и всё. “Сам образ ещё не намечен, хотя бы приблизительно, — писал Давид Самойлов. — И, возможно, по недостатку материалов он будет выстроен по её стихам. Ну что ж, личность поэта — его стихи... И Мария Петровых предстанет перед будущими поколениями не в разрыве от своих стихов, а только в единстве с ними”. Она предугадала и это:

Вообрази — тебя уж нет,
Как бы и вовсе не бывало,
Но светится твой тайный след
В иных сердцах... Иль это мало —
В живых сердцах оставить свет?..
(“Подумай, разве в этом дело...”)

Она всегда делилась последним, утешала и помогала в несчастье, радовалась чужим поэтическим находкам и удачам. Одни ценили её “несомненное поэтическое дарование” (Б.Пастернак), другие — удивительную душевную щедрость и открытость. Некоторые замечали в ней “усталость и одухотворённость” (Д.Самойлов). И почти все чувствовали скрытую в ней загадку, тайну.

Тайну Марии Петровых попытаемся разгадать и мы с вами.

Анализ основных тем творчества поэтессы начинаем с темы природы. “Тайна Марии Петровых, — утверждал Арсений Тарковский, — тайна сильной мысли и обогащённого слова”.

Стихам М.Петровых, посвящённых миру природы, присущи яркость метафор и свежесть поэтических образов, а искренность и непосредственность сочетаются с ясностью философского взгляда.

Анализируя стихи М.Петровых, учащиеся говорят о том, что природа в них наделена не только дыханием, но и душой; она сочувствует, жалеет, утешает, даёт успокоение и тихую радость. Душа поэта и душа природы неразделимы, и в этом единстве видится абсолютная гармония.

Мир природы в поэзии М.Петровых полон чудес и удивлений. Лес, небо, облака, ручьи, птицы — друзья и собеседники. Лирической героине её стихов удаётся услышать, “Как в чаще растревоженного бора // Весна и лето, осень и зима // Секретные вели переговоры”; к лесу она обращается с мольбой, как к близкому другу (“К тебе пришла я // С безутешною утратой. // О любовь моя былая, // Приголубь меня, порадуй!”), а потеряв любимого человека, находит его черты в “синеве ручьёв и рек”, в седом тумане, во вспышке молнии:

Когда заговорит гроза,
Вблизи блеснут твои глаза,
Их синих молний острия...
И это вижу только я.
(“К твоей могиле подойду...”)

“Ты поэт и, значит, — чародей”, — написала в одном из своих стихотворений Мария Петровых. Поэт — творец сродни природе. Поэту должны быть понятны её подлинный смысл и величие, её секреты и загадки. Между природой и поэтом — отношения сотворчества:

Я скалам, волнам и светилам
Люблю подсказывать стихи.
(“Меня оброс дремучий воздух...”)

Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну, —
В ползучее озеро чёрных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей, —
Иные созвучья стремятся с пера...
(“Муза”)

Силам природы свойственно творческое начало, дана способность создавать стихи, но только поэт обладает даром почувствовать их, услышать и даже увидеть:

А под вечер предстал передо мною
Весь в перечёрках черновик живой,
Написанный осыпавшейся хвоей,
И веточками, и сухой листвой,

И шишками, и гарью паровозной,
Что ветром с полустанка нанесло,
А почерк — то весёлый, то серьёзный,
И подпись различаю и число.

Не скрыть врождённый дар — он слишком ярок,
Я только позавидовать могу,
Как, не страшась ошибок и помарок,
Весна стихи писала на снегу.
(“Какой обильный снегопад в апреле...”)

Пейзажные зарисовки в поэзии Марии Петровых неотделимы от раздумий о смысле и тайне творчества: таинственный, гармоничный мир природы рождает высокий философский строй мыслей — всё это придаёт лирике Петровых особую одухотворённость, органичность, смысловую законченность.

“Дорожу в искусстве гармонией, лаконизмом, скрытым огнём”, — писала М.Петровых. Особенно ярко эти характерные черты её поэзии проявились в стихах о любви. Читаем стихотворение, которое А.Ахматова называла “шедевром русской лирики”, — “Назначь мне свиданье...” (1953).

Зададим учащимся вопросы:
Какое впечатление произвело на вас это стихотворение? Что, на ваш взгляд, позволило Анне Ахматовой дать ему столь высокую оценку?
Какова композиция стихотворения? Какие части вы бы выделили в нём?
Обратите внимание на размер, ритм, необычное разделение строчек. Какой внутренней задаче это подчинено?
Проследите за движением чувств лирической героини. В чём особенности создания основных образов?
Какие средства художественной выразительности использованы в стихотворении?
Cтихотворение “Назначь мне свиданье...” потрясает особым накалом чувств, драматической страстью.

Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!

Это стихотворение-мольба, стихотворение-заклинание. В отчаянной просьбе лирической героини, в её неоднократном повторении скрыто настоящее, сильное чувство и явно ощущается вся боль души, сердечный надрыв — особенно при воспоминании о том времени, когда любовь была взаимна.

Назначь мне свиданье
в том городе южном,
Где ветры гоняли
по взгорьям окружным,
Где море пленяло
волной семицветной,
Где сердце не знало
любви безответной.

Использование анафоры, необычное деление стиха создают особый, напряжённый тон стихотворения. Обращаем внимание учащихся на эпитет семицветная (волна): объясните его смысл. Анализируя стихотворение, отметим и контраст между окружающим героев невыразительным предметным миром и яркостью их чувства. Реальность представляется убогой и серой (“домики тесные”, “улочки узкие”, “пейзажи и впрямь были бледны и жалки”). Какой же должна быть любовь, чтобы этот мир для любящих людей засиял, засверкал “семицветьем”, а самые обыденные, “низменные” предметы приобрели бы новый смысл и форму:

...вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки
сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чём-то прекрасном.

Согласно лирическому сюжету стихотворения герои поднимаются в горы (прямой смысл), а любовь переносит их в даль заоблачную — горы высоки, а “поцелуй поднебесный” влечёт ещё выше:

Тропинка всё выше кружила над бездной...
Ты помнишь ли тот поцелуй поднебесный?..
Числа я не знаю, но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.

“Свет и воздух” — вот что такое любовь в поэзии Марии Петровых. Определяем лейтмотив стихотворения: без любимого человека, без свидания с ним лирическая героиня не может жить, потому что не может дышать (“Мне трудно дышать без твоей любви”, “пока ещё дышим”, “мне трудно дышать, я молю о спасенье”). Эта нехватка воздуха почти физически ощущается при чтении стихотворения. Особенно чувствуется это в последнем четверостишии, когда появляется “лишняя” пятая строка — как будто произносящей свой монолог женщине необходимо перевести дыхание:

Назначь мне свиданье
хотя б на мгновенье,
На площади людной,
под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.

Это стихотворение обладает пронзительной лирической силой, в нём скрыта особая магия: этому способствует и особый, “кружащийся” ритм (размер — четырёхстопный амфибрахий с парной рифмовкой женских и мужских рифм), лексические повторы (“взгорья окружные”, “тропинка кружила”, “годы умчатся в круженье обратном”). И в этом “круженье” стиха — возвращение к одной главной мысли: “назначь мне свиданье”. Благодаря этому стихотворение действительно становится подобным настоящему заклинанию.

Марии Сергеевне не суждено было прославиться своими стихами при жизни. Но всё же хочется верить, что истинная судьба и слава поэта Марии Петровых ещё впереди. Наш урок мы заканчиваем стихотворением Давида Самойлова, посвящённым памяти М.Петровых.

Этот нежный, чистый голос,
Голос ясный, как родник...
Не стремилась, не боролась,
А сияла, как ночник.

Свет и ключ! Ну да, в пещере
Эта смертная свеча
Отражалась еле-еле
В клокотании ручья.

А она всё пряла, пряла,
Чтоб себе не изменить,
Без конца и без начала
Всё тончающую нить.

Ах, отшельница! Ты лета
Не видала! Но струя
Льётся — свежести и света —
Возле устья бытия.

Той отшельницы не стало,
Но по-прежнему живой
Свет лампада льёт устало
Над водою ключевой.
===========================================================
********************   40 -е ГОДЫ    **********************


************************


Проснемся, успеем ли - война, война.
Ночью ли, днем ли - война, война.
Сжимает нам горло, лишает сна,
Путает имена.

О чем не подумай - война, война.
Наш спутник угрюмый - она одна.
Чем  дальше от битвы, тем сердцу тесней,
Тем горше с ней.

Восходы, закаты, - все ты одна.
Какая тоска ты - война, война!
Мы знаем, что с нами
Рассветное знамя,
Но ты, ты ,проклятье, - темным, темна.
Где павшие братья, - война, война!
В безвестных могилах...
Мы взыщем за милых,
Но крови святой неоплатна цена.

Как солнце багрово! Все ты, одна.
Какое ты слово: война, война...
Как будто на слове
Ни пятнышка крови,
А свет все багровей во тьме окна.
Тебе говорит моя страна:
Мне трудно дышать, - говорит она, -
Но я распрямлюсь, и на все времена
Тебя истреблю, война!

1942

*******************

Апрель 1942 года

Свирепая была зима,
Полгода лютовал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.
Казалось, будет он сметен -
Здесь ветры с четырех сторон,
Сквозь город им привольно дуть,
Сшибаясь грудь о грудь.
Они продрогший городок
 Давно бы сдули с ног,
Но разбивалась впрах пурга
О тяжкие снега.

И вот апрель в календаре,
Земля в прозрачном серебре,
Хрустящем на заре.
И солнце светит горячей,
И за ручьем бежит ручей.
Скворцы звенят наперебой,
И млеет воздух голубой.
И если б только не война,
Теперь была б весна.

********

Завтра день рожденья твоего.
Друг мой. Чем же я его отмечу?
Если бы поверить в нашу встречу!
Больше мне не надо ничего.

Ночью здесь такая тишина!
Звезды опускаются на крышу,
Но, как все, я здесь оглушена
Грохотом, которого не слышу.

Неужели ото всех смертей
Откупились мы любовью к детям?
Неужели родине своей
За себя достойно не ответим?

Это вздор! Не время клевете
И не место ложному смиренью,
Но за что же мы уже не те?
Кто мы в этом диком измеренье?..

Завтра день рожденья твоего.
Друг мой, чем же я тебе отвечу?
Если бы поверить в нашу встречу!
Больше мне не надо ничего.

1942

************

Севастополь.

Бело-синий город Севастополь,
Белокрылый город в синеве...
Моря ослепительная опыль
В скверах оседала на траве.

Город с морем сомкнуты в содружье,
Синей соли съедены пуды.
Дымной славой русского  оружья,
Пушечным дымком несло с воды.

Белый камень в голубой оправе,
Ты у недруга в кольце тугом.
Город русской доблести, ты вправе
Горевать о времени другом.

Шрам широкий над крутою бровью
Ты через столетие пронес,
А теперь лежишь, залитый кровью,
И морских не осушаешь слез.

Слезы эти - зарева кровавей -
Отольются гибелью врагу...
Белый пепел в голубой оправе
На осиротевшем берегу!

Тяжка Севастополь, о как тяжко!
Где ж прославленная на века
белая матросская рубашка,
Праздничная синь воротника!

Плачь о тех, кто смертной мглой объяты,
Чьи могилы волнами кругом...
Ты еще начнешься, но себя ты
Не узнаешь в облике другом.

1942

************
Ночь на 6 августа

В каком неистовом молчаньи
Ты замерла, притихла, ночь!
Тебя ни днями, ни ночами
Не отдалить, не превозмочь.

Взволнованною тишиною
Объята из конца в конец,
Ты внемлешь надо всей страною
Биенью всех ее сердец.

О как же им была близка ты,
Когда по небу и земле
промчались первые раскаты
О Белгороде и Орле.

Все вдохновенней, все победней
Вставали громы в полный рост,
Пока двенадцатый, последний,
Не оказался светом звезд.

И чудилось, что звезды хлынут
Из самой трудной глубины, -
Они хоть на мгновенье вынут
Из сердца злую боль войны!

Но время это не настало,
Лишь близко-близко подошло.
Ты не впустую, ночь блистала, -
Нам от тебя и днем светло.

В нас тайный луч незатемнимый
Уже до дрожи напряжен.
Ты стала самою любимой,
Не подберешь тебе имен.

1943

*****************
Осенние леса
             
            1

Боже, как светло одеты,
в разном - в красном, в золотом!
На лесах сказалось лето
В пламени пережитом.

Солнце душу в них вложило -
Летней радуги красу.
Семицветное светило
Рдеет листьями в лесу.

Отрешившийся от зноя,
Воздух сразу стал чужим.
Отстранивший все земное,
он высок и недвижим.

А в лесах - за дивом диво.
Им не надо никого,
как молитва молчаливо
легких листьев торжество.

Что красе их вдохновенной
Близкий смертный снежный мрак...
До чего самозабвенны
Как бесстрашны - мне бы так!

                2

Грустила я за свежими бревенчатыми стенами,
Бродила опустевшими лесами несравненными,
И светлыми дубравами, и сумрачными чащами,
От пурпура - суровыми, от золота - молчащими,
Я увидала озими, как в раннем детстве, яркими,-
Великодушной осени весенними подарками.
В неполитом, в неполотом саду твоем стояла я...
Пылают листья золотом, любой - как солнце малое;
Что видывали за лето от зноя неустанного -
По самый стебель налито и оживает заново.
Ни шелеста, ни шороха, пройди всю глушь окрестную,
Лишь смутный запах пороха томит кору древесную.
Какими днями тяжкими нам эти чащи дороги!
За этими овражками стояли наши вороги.
Ломились в наши светлые заветные обители.
И воды ясной Сетуни их темный образ видели.
Настигнутые пулями, о вольной воле певшими,
В свой праздник недогулянный, детоубийцы- где ж они?
Лишь смутный запах пороха хранит кора древесная,
Ни шелеста, ни шороха - тиха краса окрестная.
Как в утро это раннее, что разгорится  досиня,
Мне по сердцу стояние самозабвенной осени!..
А ночь обступит звездами - дремучая, прозрачная.
Одно к другому созданы - и мрак и свечи брачные...
Земля моя чудесная, что для тебя я сделаю,
Какой прославлю песнею все светлое, все смелое,
И тишину рассветную, и жизнь вот эту самую,
И вас, друзья заветные, заветные друзья мои!

                3

Не наглядеться, не налюбоваться
На эту пламенную тишь,
столь властную, что некуда податься,
И вместе с ней стоишь, горишь, молчишь.

Как памятник, надгробье страстотерпцам,
Что отстояли этот день большой
Единственным неповторимым сердцем,
Таинственной единственной душой,

Как жертвенник, неистово горящий
Во имя тех, которых молим жить, -
Высокая и пламенная чаща,
Ее огня вовек не потушить.

Здесь прошлые, здесь будущие годы,
И чудится - впервые жизнь полна
Столь просветленным воздухом свободы
От звезд небесных до морского дна.

И беззаветно жить бы мне отныне,
Самозабвенным воздухом дыша,
Чтоб сердце стало крепче этой сини
И чище этой осени душа.

 ************

Лишь буря - приют и спасенье,
Под нею ни ночи, ни дня.
Родимые ветры осенние,
Хоть Вы не оставьте меня!

Вы пылью засыпьте глаза мои,
И я распознать не смогу,
Что улицы все же те самые
На том же крутом берегу,

Что город все тот же по имени,
Который нас видел вдвоем...
Хотя бы во сне - позови меня,
Дай свидеться в сердце твоем!
[ 1942]

*********

Чистополь

Город Чистополь на Каме...
Нас дарил ты, чем богат.
Золотыми облаками
Рдел над Камою закат.
Сквозь тебя четыре ветра
Насмерть бились день и ночь.
Нежный снег ложился щедро,
А сиял - глазам невмочь.
Сверхъестественная сила
Небу здешнему дана:
Прямо в душу мне светила
Чистопольская луна.
И казалось, в мире целом
Навсегда исчезла тьма.
Сердце становилось белым,
Сладостно сходя с ума.
Отчужденностью окраски
Живо все и все мертво -
Спит в непобедимой сказке
Город сердца моего.
Если б не росли могилы
В дальнем грохоте войны,
Как бы я тебя любила,
Город, поневоле милый,
Город грозной тишины!
Годы чудятся веками,
Но нельзя расстаться нам -
город Чистополь на Каме,
на сердце горящий шрам.
1943

***********

Мы начинали без заглавий,
Чтобы окончить без имен.
Нам даже разговор о славе
казался жалок и смешон.

Я думаю о тех, которым
Раздоры ль вечные с собой
Иль нелюбовь к признаньям скорым
Мешали овладеть судьбой.

Не в расточительном ли детстве
Мы жили раньше? Не во сне ль?
Лишь в грозный год народных бедствий
мы осознали нашу цель

И яростную жажду славы   
За счастье встреч и боль потерь...
Мы тридцать лет росли как дети,
Но стали взрослыми теперь.

И яростную жажду славы
Всей жизнью утолить должны,
Когда Россия пишет главы
Освобождающей войны,-

Без колебаний, без помарок -
Страницы горя и побед,
А на полях широких ярок
Пожаров исступленный свет...

Живи же, сердце, полной мерой,
Не прячь на бедность ничего
И непоколебимо веруй
В звезду народа твоего.

Теперь спокойно и сурово
Ты можешь дать на все ответ,
И скажешь ты два кратких слова,
Два крайних слова: да и нет.

А я скажу: она со мною,
Свобода грозная моя!
Совсем моей, совсем иною
Жизнь начинается, друзья!
1943

***********

Какое уж тут вдохновенье. - просто
Подходит тоска и за горло берет,
И сердце сгорает от быстрого роста,
И грозных минут наступает черед.
Решающих разом - петля или пуля,
Река или бритва, но наперекор
Неясное нечто, тебя карауля,
Приблизиться произнести приговор.
Читает - то гневно, то нежно, то глухо,
То явственно, то пропуская слова,
И лишь при сплошном напряжении слуха
Ты их различаешь едва-едва.
Пером неумелым дословно, построчно,
Едва поспевая ты запись ведешь,
боясь пропустить иль запомнить неточно...
(Петля или пуля, река или нож?..)
И дальше ты пишешь - не слыша, не видя,
в блаженном бреду не страшась чепухи,
Не помня о боли, не веря обиде,
И вдруг понимаешь, что это стихи.

1943            

***********

У меня большое горе
И плакать не могу.
Мне бы добрести до моря,
Упасть на берегу.

Не слезами ли, родное,
Плещешь через край?
Поделись хоть ты со мною,
Дай заплакать, дай!

Дай соленой, дай зеленой
Золотой воды,
Синим солнцем прокаленной.
ГорячЕй моей беды.

Я на перекресток выйду,
На колени упаду.
Дайте слез омыть обиду,
Утолить беду!

О животворящем чуде
Умоляю вас:
Дайте мне, родные люди,
Выплакаться только раз!

Пусть мольба моя нелепа,
Лишь бы кто-нибудь принес, -
Не любви прошу, не хлеба, -
Горсточку горючих слез.

Я бы к сердцу их прижала,
чтобы в кровь мою вошло,
Обжигающее жало,
От которого светло.

Словно от вины тягчайшей,
Не могу поднять лица...
Дай же кто-нибудь, о дай же
выплакаться до конца,

До заветного начала,
До рассвета на лугу...
слишком больно я молчала,
Больше не могу.

1943

***********
 - Но в сердце твоем я была ведь? - Была:
Блаженный избыток, бесценный излишек...
-  И ты меня вытоптал, вытравил, выжег?...
-  Дотла, дорогая, дотла.

- Неправда. Нельзя истребить без следа.
Неясною тенью, но я же с тобою.
Сквозь горе любое и счастье любое
Невольно с тобою - всегда.

1943

***************
Знаю, что ты ко мне не придешь,
Но поверь, не о тебе горюю:
от другого горя невтерпеж,
и о нем с тобою говорю я.

Милый, ты передо мной в долгу.
Вспомни, что осталось за тобою.
Ты мне должен - должен! - я не лгу -
Воздух, солнце, небо голубое,

Шум лесной, речную тишину, -
Все,  что до тебя со мною было.
Возврати друзей, веселье, силу,
И тогда уже - оставь одну.

1943

********************
Но разве счастье взять руками голыми? -
Оно сожжет.
Меня швыряло из огня да в полымя
И вновь - об лед,
И в кровь о камень сердца несравненного, -
До забытья...
Тебя ль судить, - бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!

****************

Молчи, я знаю, знаю, знаю.
Я точно, по календарю,
Припомню все, моя родная,
И за тебя договорю.

О скрытая моя соседка,
Бедой объятая душа!
Мы слишком часто, слишком редко
Встречаемся, всегда спеша.

Приди от горя отогреться,
Всем сердцем пристальным моим
Зову тебя: скорее встреться,
Мы и без слов поговорим.

Заплачь, заплачь! Ведь я-то знаю,
Как ночь бродить по пустырю.
До счастья выплачься, родная,
Я за тебя договорю.

1943

**************

Что же это за игра такая?..
Нет уже ни слов, ни слез, ни сил...
Можно разлюбить - я понимаю,
но приди, скажи, что разлюбил.
Для чего же это полувзгляды?
Нежности внезапной не пойму.
Отвергая, обнимать не надо.
Разве не обидно самому?
Я всегда дивлюсь тебе как чуду.
Не найти такого средь людей.
Я до самой смерти не забуду
Беспощадной жалости твоей...

1949

************

Весна и снег. И непробудный
В лесу заснеженный покой.
Зиме с землей расстаться трудно,
как мне с тобой, как мне с тобой.

==========================================================

О МАНДЕЛЬШТАМЕ, МАРИИ ПЕТРОВЫХ И РАКОВИНЕ В ВИДЕ ПЕПЕЛЬНИЦЫ
В чем ошиблась Эмма Герштейн?
Ольга Фигурнова

13-14 февраля 1934 г. Осип Мандельштам пишет стихотворение "Мастерица виноватых взоров…", обращенное к Марии Сергеевне Петровых, которое Ахматова впоследствии назвала "лучшим стихотворением XX века", а сам Мандельштам сразу причислил к "изменническим" стихам, не имеющим права на публикацию при его жизни - "мы не трубадуры". Надежда Яковлевна вспоминала: "Он уже не мог писать стихи другой женщине при мне, как в 1925 г. (Ольге Ваксель. - О.Ф.) (Стихи Петровых написаны в несколько дней, когда я лежала на исследовании в больнице…)". И далее "у него было острое чувство измены, и он мучался, когда появлялось изменническое, как он говорил стихотворение… По-моему, сам факт измены значил для него гораздо меньше, чем "изменнические" стихи". Долгие годы, уже после гибели поэта, Мария Петровых считала, что автограф адресованного ей стихотворения "Мастерица" утрачен; в мандельштамовских сборниках текст его воспроизводился по спискам Надежды Яковлевны. Известно, что Мандельштам "работал с голоса", то есть, как пишет Наталья Штемпель, "создавал стихи на слух, а потом диктовал их Надежде Яковлевне". Он говорил: "Стихи, записанные Надей, могут идти в порядке рукописи". Но с "изменническими" стихами все было иначе. "Оригинал" их мог быть записан только рукой самого Мандельштама. В 1979 г. после смерти Петровых ее первый муж, П.А. Грандицкий, передал хранившуюся у него часть архива Арине Витальевне Головачевой, дочери Марии Сергеевны. В папке с ранними стихами Петровых лежала мандельштамовская рукопись "Мастерицы". В сравнении со списками Надежды Яковлевны она имела несколько разночтений. Одно из них кажется нам наиболее существенным: в строке 21 вместо слов "Ты, Мария, - гибнущим подмога" было написано: "Наша нежность - гибнущим подмога". В ночь с 13 на 14 мая 1934 года Мандельштам был арестован органами НКВД и препровожден на Лубянку. Ему инкриминировалось написание террористических стихов. На одном из допросов Мандельштаму был показан первый вариант: "Мы живем, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны. / Только слышно кремлевского горца - / Душегуба и мужикоборца". Мандельштам ознакомил следователя со вторым: "Мы живем, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны, / А где хватит на полразговорца, / Там припомнят кремлевского горца". Среди людей, слышавших это стихотворение, Мандельштам назвал Марию Петровых. На тюремном свидании с женой он "перечислил имена людей, фигурирующих в следствии" (то есть названных им в числе слушателей), чтобы Надежда Яковлевна "могла всех предупредить". Дальнейшее хорошо известно. До конца жизни Надежда Яковлевна была убеждена, что единственным человеком записавшим это стихотворение с голоса Мандельштама, была Мария Петровых. Так же твердо она была убеждена в том, что "судя по всей жизни, этот человек вне подозрения". Наша беседа с Ариной Витальевной Головачевой касалась преимущественно событий 1934 г. - времени и атмосферы создания "Мастерицы", Арина Витальевна рассказывала об этом так, как запомнила со слов матери - Марии Петровых.
 
                *****************
- АРИНА Витальевна, в ходе работы над своими мемуарами Эмма Григорьевна Герштейн консультировалась с вами? Я имею в виду главы "Конфликты - большие и малые", "Маруся", "Развязка надвигается", "Игра в смерть"…

- Дело в том, что книгу Эммы Григорьевны я не читала - из чувства самосохранения, равно как и предваряющие книгу статьи. Мне было достаточно того немногого, что мне пересказали. Когда Эмма Григорьевна готовила этот материал, она как-то позвонила мне и сказала, что пишет книгу о том времени и что ей очень важно дезавуировать многое из книг Надежды Яковлевны Мандельштам. В этом разговоре она вспоминала маму тех времен и, разумеется, очень по-доброму. Она просила меня уточнить, кое-что из того, что я помню по рассказам мамы. Мы анализировали варианты стихотворения "Мастерица виноватых взоров..." - "официальный" вариант и тот, что хранится у меня. В этих текстах имеются расхождения. В частности, слова "Ты, Мария,..." в официальном варианте, относительно которых мама не сомневалась, что они были вставлены Надеждой Яковлевной. Мама говорила: "Мандельштам - поэт до мозга костей, он никогда не мог бы так написать" (то есть столь непоэтично, прямолинейно и банально). Но, к сожалению, рукописи стихотворения у мамы тогда не было, и она считала, что рукопись безвозвратно исчезла в 1942 году, когда сгорел дом в Сокольниках, в котором мы жили перед войной. После маминой кончины в 1979 г. ее первый муж, П.А. Грандицкий, передал мне папку с мамиными рукописями, где были ее ранние стихи, и в этой же папке была рукопись "Мастерицы". Вместо "Ты, Мария, …" там было написано "Наша нежность…". Эмма Григорьевна была абсолютно согласна со мной, что "наша нежность" - это не нежность двух конкретных людей, а человеческая нежность вообще - подмога гибнущим. И автор молит об этой подмоге.

Когда в конце 80-х годов готовился к печати двухтомник Мандельштама, мне позвонил Павел Нерлер с просьбой прислать фотокопию этой рукописи. По утверждению Нерлера, слова "Ты, Мария, …" он видел не написанными рукой Мандельштама, а вписанными рукой Надежды Яковлевны вместо пропуска, сделанного, кажется, в машинописном варианте. Возможно, сам Осип Эмильевич, восстанавливая по памяти текст этого стихотворения, вспомнил не все и поставил многоточие, надеясь вспомнить впоследствии.

Что касается статьи Поляковой (С.В. Полякова. Осип Мандельштам: наблюдения, интерпретации, заметки к комментарию // "Олейников и об Олейникове" и другие работы по русской литературе. СПб, 1997), посвященной этому стихотворению, то маму очень задела предложенная ею трактовка (рукопись статьи была прислана Марии Петровых автором) - что-то изощренно эротичное... Мама же воспринимала Мандельштама глубоким стариком и никак не могла отвечать на его влюбленность. Впрочем, я думаю, что и Осипу Эмильевичу не столько нужны были любовные отношения, сколько необходимо было кем-то восхищаться. Мама считала, что на самом деле он всю жизнь любил только Надежду Яковлевну.

- Арина Витальевна, давайте вернемся к мемуарам Герштейн. В частности, в них Эмма Григорьевна говорит вполне утвердительно (ссылаясь на устные свидетельства Надежды Яковлевны Мандельштам и Елизаветы Яковлевны Эфрон), что перед первым арестом Мандельштама Мария Сергеевна (после прочтения ей Осипом Эмильевичем "Горца") была в таком состоянии, что могла пойти к следователю... Чувствуя себя Раскольниковым, "с трудом удерживающимся, чтобы не броситься в объятия Порфирия Петровича". Цитирую дословно. Это было?

- У меня просто нет слов, такого просто не могло быть! Этого мне никто не решился пересказывать. Убеждена, что ни Надежда Яковлевна, ни Елизавета Яковлевна Эфрон ничего подобного не говорили. В противном случае, такое свидетельство появилось бы в воспоминаниях Надежды Яковлевны. Она только указывала маму в числе людей, которые записывали текст стихотворения. Но мама текста не записывала. Она запомнила стихотворение с голоса, один раз и на всю жизнь, он прочел ей его чуть ли не шепотом.

- То есть текст ее рукой не был записан.

- Не был. Ну, во-первых, тогда записывать боялись, боялись держать у себя написанное. Во-вторых, мама была молодая, память на стихи была прекрасная, именно на стихотворный текст. Я в свое время тоже запомнила это стихотворение с маминого голоса. Когда вышла вот эта часть "Воспоминаний" Надежды Яковлевны, мы с мамой их тогда обсуждали, и она говорила: "Не только я не записывала, это вообще было бы дико записывать".

- В записях Герштейн подобной категоричности нет, она пишет, что Мандельштаму показалось, будто у следователя был экземпляр антисталинского стихотворения, записанный рукой Марии Сергеевны.

- Тут я ничего не могу сказать - ему могло показаться, или Надежда Яковлевна неверно передала его слова, или Эмма Григорьевна неверно передала слова Надежды Яковлевны. Мне известно только, что Осип Эмильевич на допросе назвал маму в числе тех, кто якобы записывал текст стихотворения. И мама прекрасно понимала, чем это может грозить ей самой. Узнав о показаниях Мандельштама, Пастернак встретился с мамой и смотрел на нее, как на человека, который...

- …обречен.

- Да, как смотрят на человека в последний раз. По словам маминой сестры, Екатерины Сергеевны, Осип Эмильевич назвал в этом списке маму, так как надеялся оказаться вместе с ней в ссылке. Источником этих сведений, по словам Екатерины Сергеевны, тоже была Надежда Яковлевна.

- Но она об этом не написала.

- Я бы на ее месте тоже не написала. Но, как мне кажется, если это действительно было, она говорила об этом... ну, как о какой-то...

- …бредовой идее.

-...да, бредовой идее любимого человека, находящегося в экстремальной ситуации. Мама очень ценила его поэзию, она считала, что Мандельштам - это просто воплощенная поэзия, но он всегда был очень далек от реальности.

- Герштейн ссылается на ваш рассказ со слов Марии Сергеевны о приходе к ней Ахматовой. Помните: "Зачем вам этот мальчик?". Это - о Льве Гумилеве. Вы что-нибудь можете добавить?

- Да. Я рассказала это Эмме Григорьевне в ответ на ее слова о том, что Анна Андреевна была недовольна заинтересованностью Эммы Григорьевны в Леве. Я сказала, что, видимо, Анна Андреевна как мать боялась, что кто-то будет стараться увлечь ее юного сына (ему было тогда, по-моему, восемнадцать) и, видимо, Анна Андреевна боялась увлечения его мамой. При всей любви к Анне Андреевне мама всегда вспоминала эти ее слова с обидой. Ведь она была на восемь или десять лет старше Левы и воспринимала его как ребенка, сына Анны Андреевны. И у нее не могло быть стремления его увлечь... Обычно они приходили на Гранатный вдвоем - Лева и Мандельштам. Мама со своей сестрой Катей воспринимали эти визиты с юмором. Тогда еще никто не знал, что этим людям уготована такая страшная судьба.

- Герштейн запомнилось, что Ахматова называла Марию Сергеевну "сиреной". "Что ж она - сирена?" И этой сирене, с "напрасным и влажным блеском зрачков", так запомнившихся Мандельштаму, Эмма Григорьевна поставила клинический диагноз: истеричка.

- Возможно, Эмма Григорьевна очень тогда страдала от неразделенной любви и теперь, когда всех этих людей уже нет, она осталась одна и может беспрепятственно говорить о них, что ей вздумается - она дождалась своего часа.

- Герштейн удивляло, почему Мандельштамы привечают и интересуются Марией Сергеевной. С ее точки зрения, она могла тогда только "щебетать", то есть "в детском тоне" вести разговоры о нарядах и вечеринках, что Эмме Григорьевне казалось "тривиальным".

- Возможно, в юности мама больше интересовалась нарядами, чем впоследствии, когда я могла уже ее помнить. Что же касается отношения Мандельштамов к маме, то сама мама объясняла это бездетностью, потребностью в каком-то молодом существе.

Возможно, у Эммы Григорьевны на всю жизнь осталось чувство обиды - то, к чему она так стремилась, другим давалось легко и даже помимо их желания. Ведь у Эммы Григорьевны, видимо, было глубокое чувство к Леве.

- Об этом у нее есть отдельная глава "Лишняя любовь".

- Видимо, мама возникла совершенно некстати, и Эмма Григорьевна не смогла ей этого забыть.

- Здесь Эмма Григорьевна ставит своеобразную точку: "Напомню, что Леву "увела" я".

- Господи... Нет, видимо, мама этого просто не заметила. Лева был молоденький, совсем молодой человек, и влюбленность во взрослую замужнюю женщину - довольно частое явление. Мама не считала, что это было какое-то глубокое чувство с его стороны. А что касается Эммы Григорьевны - мама как раз говорила и с сочувствием, и с уважением, что в такое опасное время она отправляла Леве посылки. Это, конечно, был мужественный поступок.

- Арина Витальевна, расскажите о пепельнице, которая до сих пор хранится у вас дома. Она ведь тоже как-никак вошла в историю.

- Это не пепельница. Это раковина.

- Раковина?

- Раковина, которая использовалась как пепельница. Там действительно есть углубление такое темное - от пепла уже давнего... В этом качестве она использовалась именно в те годы. Потом у нас ее, видимо, сочли достаточно неудобным для этого предметом.

- Мария Сергеевна тогда уже курила?

- Она начала курить где-то в девятнадцать лет, когда училась еще на литературных курсах и была на практике в газете "Гудок". Там вся редакция курила, и она привыкла. Потом мама встречала этих людей, все они были ее старше. И все до единого уже бросили курить. А она как закурила тогда, так на всю жизнь.

- И этой раковиной-пепельницей Мария Сергеевна когда-то от Осипа Эмильевича оборонялась?

- Именно так. Она всадила ему шип в щеку, когда он пытался ее поцеловать. Пошла кровь. Еще мама рассказывала, как однажды они с Осипом Эмильевичем бродили по каким-то переулкам, в основном их встречи были такого рода. Мама говорила: "Обязательно ему хотелось, чтобы я ему сказала "ты". Я отнекивалась, потому что мне было как-то дико сказать "ты"". Но Осип Эмильевич был очень настойчив. И, устав от уговоров, мама, наконец, сказала: "Ну, ТЫ!". Он, потрясенный, отшатнулся и в ужасе воскликнул: "Нет, нет! Не надо! Я не думал, что это может звучать так страшно"...

- Ахматова говорила, Лукницкому, что она очень любила Осипа Эмильевича, но не выносила, когда тот целовал ей руку.

- Да. И у мамы было тоже такое же физическое отталкивание. Но, как я понимаю, со стороны Осипа Эмильевича это был порыв, который скоро закончился.

Что же касается книги Эммы Григорьевны, повторяю - я ее не читала. Мне что-то стали рассказывать… и я очень долго, несколько месяцев просто не могла спокойно спать… Я просыпалась и думала: что же такое ужасное случилось? Вот так бывает.

Причем как мама помогала Эмме Григорьевне! Я не помню чем, материально возможно... Хотя она сама жила очень трудно, но тем не менее при первой возможности старалась помочь, в частности, ее публикациям о Лермонтове. Считала ее серьезным исследователем, сочувственно рассказывала, что Андроников узурпировал Лермонтова и никого к нему не подпускает, и в целом относилась к ней хорошо. Хотя… она мне говорила, что у Эммы Григорьевны есть такое свойство (обычно оно бывает у женщин, у которых не совсем удачно складывалась личная жизнь) - она всех подозревает в чем-то дурном. Например, я была совершенно потрясена, когда Эмма Григорьевна как-то сказала нам: "Вот Нина (Ольшевская. - О.Ф.) и этот… (она назвала имя приятеля кого-то из "мальчиков Ардовых") - здесь дело нечисто". Странная была формулировка для такой, в сущности, интеллектуальной дамы. Пораженная, я спросила потом: "Мама, что же это такое? Как же так можно?". Она говорит: "Понимаешь, у Эммы Григорьевны дурное воображение. Ей все время кажется, что вокруг нее происходят…"

-...адюльтеры.

- При этом сама Эмма Григорьевна была оскорблена воспоминаниями Надежды Яковлевны, где говорилось, что Эмма Григорьевна "ловила мужчин". И мама была оскорблена за нее. Она говорила: "Как можно так писать о человеке?". А теперь всех этих людей уже нет, нет Анны Андреевны, которая сказала бы: "Эмма! Теперь я вам просто не могу подать руки". У нее было такое выражение. Например, интеллигентный человек антисемиту не подаст руки… Так же, как подлецу, предателю…

- Очень страшно. Создается впечатление, что вокруг Эммы Григорьевны жили какие-то больные, изломанные люди. А это были и Мандельштам, и Ахматова, и Мария Сергеевна Петровых…

- Знаете, какое-то время назад я слышала по "Эху Москвы", что книга Герштейн - лидер по популярности … И, наверное, полагается ее иметь в доме, но я не смогла бы взять ее в руки, не то что жить с этой книгой под одной крышей!

Когда вышла статья Эммы Григорьевны (которую я тоже не читала), мы говорили о ней с Никой (Н.Н. Глен. - О.Ф.), и она мне сказала: "Ариша, но, может быть, вы напишете?" Я говорю: "Но чем я могу что-то доказать? Я, в конце концов, при этом не присутствовала…" Конечно, у меня очень слабая позиция - ведь тогда я еще даже не родилась. А сейчас Эмма Григорьевна - единственный свидетель. И многие решат, что дочь просто защищает честь матери. Но я просто достаточно хорошо знаю маму, и кроме того, на протяжении жизни мама не раз рассказывала
===========================================================
***********************************************************
----------------------- 50- ГОДЫ --------------------------

**********
 Зима установилась в марте
С морозами, с кипеньем вьюг,
В злорадном, яростном азарте
Бьет ветер с севера на юг.

Ни признака весны, и сердце
Достигнет роковой черты
Во власти гибельных инерций
Бесчувствия и немоты.

Кто речь вернет глухонемому?
Слепому - кто покажет свет?
И как найти дорогу к дому,
Которого на свете нет?

1955

За окном шумит листва густая -
И благоуханна и легка,
Трепеща, темнея и блистая
От прикосновенья ветерка.

И за нею - для меня незримы,
Рядом, но как будто вдалеке, -
Люди, что всегда проходят мимо,
Дети, что играют на песке,

И шоссе в движенье непрестанном,
И ваганьковская тишина.
Я от них волненьем и блистаньем,
Трепетом живым отрешена...

Вянет лето, превращаясь в осень.
Август отошел, и вот, спеша,
Ветер листья рвет, швыряет оземь,
Откровенным холодом дыша.

И в окне, наполнившемся светом, -
Все,  что близко, все, что далеко,
Все как есть, что было скрыто летом,
Вдруг возникло четко и легко.

Если чудо - говори о чуде,
Сочетавшем радость и печаль.
Вот они - невидимые люди!
Вот она - неведомая даль!

1955


Смертный страх перед бумагой белой...
Как его рассеять, превозмочь?
Как же ты с душою оробелой
Безоглядно углубишься в ночь?

Только тьма и снег в степи бескрайной.
Ни дымка, ни звука - тьма и снег.
Ни звезды, ни вехи - только тайна,
Только ночь и только человек.

Он идет один, еще не зная,
Встретится ль в дороге огонек.
Впереди лишь белизна сплошная,
И сплошная тьма, и путь далек.

Он идет, перемогая вьюгу,
И безлюдье, и ночную жуть,
И нельзя пожаловаться другу,
И нельзя в пути передохнуть.

Впереди ночной простор широкий,
И пускай в снегах дороги нет,
Он идет сквозь вьюгу без дороги
И другому пролагает след.

Здесь, быть может, голову он сложит...
Может быть, идущий без пути,
Заплутает, сгинет, но не может,
Он уже не может не идти.

Где-то ждет его душа живая.
Чтоб ее от горя отогреть,
Он идет, себя позабывая...

Выйди на крыльцо и друга встреть.

1956

Надпись на портрете

(Мадригал)

Я вглядываюсь в Ваш портрет
Настолько пристально и долго,
Что я, быть может, сбита с толку
И попросту впадаю в бред.

Но я клянусь: Ваш правый глаз
Грустней, внимательней и строже,
А левый - веселей, моложе
И больше выражает Вас,

Но оба тем и хороши,
Что вы на мир глядите в оба,
И в их несхожести особой -
Таинственная жизнь души.

Они мне счастья не сулят,
А лишь волненье без названья,
Но нет сильней очарованья,
Чем ваш разноречивый взгляд.

1956

*****************

Я равна для тебя нулю.
Что о том толковать, уж ладно.
Все равно я тебя люблю
Восхищенно и беспощадно,
И слоняюсь, как во хмелю.
По аллее неосвещенной,
И твержу, что тебя люблю
Беспощадно и восхищенно.

***************

Размолвка

Один неверный звук,
Но и его довольно:
С пути собьешься вдруг
Нечаянно, невольно,
И вот пошла плутать
Сквозь клятвы и зароки,
Искать, и ждать, и звать,
И знать, что вышли сроки...
Подумай, лишь одно
Беспамятное слово-
И вдруг темным-темно
И не было былого,
А только черный стыд
Да облик без ответа,
И ночь не говорит
О радости рассвета.

************

За что же изничтоженно,
Убито сердце верное?
Откройся мне: за что ж оно
Дымится гарью серною?
За что же смрадной скверною
В терзаньях задыхается?
За что же сердце верное
Как в преисподней мается?
За что ему отчаянье
Полуночного бдения
В предсмертном одичании,
В последнем отчуждении?..
Ты все отдашь задешево,
Чем сердце это грезило,
Сторонкой обойдешь его,
Вздохнешь легко и весело...

**********

У твоей могилы вечный непокой,
Приглушенный говор суеты людской.
Что же мне осталось, ангел мой небесный!
Без тебя погибну в муке бесполезной.
Без тебя погибну в немоте железной.
Сердце истомилось смертною тоской.
Горе навалилось каменной доской.

"1956г."

************

Мы рядом сидим.
      Я лицо дорогое целую.
      Я голову глажу седую.
Мне чудится возле
      какая-то грозная тайна,
А ты говоришь мне,
      что все в этой жизни случайно.
Смеясь, говоришь:
      - Ну а  как же? Конечно, случайно.-
Так было во вторник.
      И вот подошло воскресенье.
Из сердца вовек не уйдет
      этот холод весенний.
Тебя уже нет,
      а со мною что сталось, мой милый...
Я склоняюсь над свежей твоею могилой.
Я не голову глажу седую -
Траву молодую.
Не лицо дорогое целую,
А землю сырую.

"1956"

************

Скорей бы эти листья облетели!
Ты видел детство их. Едва-едва,
Как будто в жизни не предвидя цели,
Приоткрывалась зябкая листва,-
"Плиссе - гофре", как  я тогда сказала
О листиках зубчатых, и в ответ
Смеялся ты, и вот тебя не стало.
Шумит листва, тебя на свете нет,
Тебя на свете нет, и это значит,
 Что света нет... А я еще жива.
Раскрылись листья, подросла трава.
Наш долгий разговор едва лишь начат.
На мой вопрос ты должен дать ответ,
А ты молчишь. Тебя на свете нет.

" 1956"

***************
Скажи - как жить мне, как мне жить
На этом берегу?
Я не могу тебя забыть
И помнить не могу.

Я не могу тебя забыть,
Покуда вижу свет,
Я там забуду, может быть,
А может быть, и нет.

А может быть, к душе душа
Приникнет в тишине,
И я воскресну не дыша,
Как вечный сон во сне.

На бездыханный берег твой
Возьми меня скорей
И красотою неживой
От жизни отогрей.

"1957"

************

Ты не становишься воспоминаньем.
Как десять лет назад, мы до сих пор
Ведем наш сокровенный разговор,
Встречаясь, будто на рассвете раннем,
Нам хорошо и молодо вдвоем,
И мы всегда идем, всегда идем,
Вверяясь недосказанным признаньям
И этой чуть раскрывшейся листве,
Пустому парку, резкой синеве
Холодных майских дней и полувзглядам,
Что сердцу говорят прямее слов
О радости, что мы, как прежде, рядом...
Минутами ты замкнут и суров.
Жестокой мысли оборвать не хочешь,
Но вот опять и шутишь и хохочешь,
Самозабвенно радуясь всему -
И солнцу, и нехоженой дорожке,
И полусказочной лесной сторожке,
И тайному смятенью моему...

Мне верилось, что это лишь начало,
Что это лишь преддверие чудес,
Но всякий раз, когда тебя встречала,
Я словно сердцу шла наперерез...
И я еще живу, еще дышу,
Еще брожу одна по темным чащам,
И говорю с тобою, и пишу,
Прошедшее мешая с настоящим...

Минутами ты замкнут и суров.
А я была так близко, так далеко
С тобой, с твоей душою одинокой
И не могла, не находила слов -
Заговорить с тобой  о самом главном,
Без переходов, сразу, напрямик...
Мой ангел, на пути моем бесславном
Зачем явился ты, зачем возник!

Ты был моей любовью многолетней,
А я  - твоей надеждою последней,
И не нашла лишь слова одного,
А ты хотел его, ты ждал его,
Оно росло во мне, но  я молчала,
Мне верилось, что это лишь начало.

Я шла, не видя и не понимая
Предсмертного страданья твоего.
Я чувствовала светлый холод мая,
И ты со мной, и больше ничего...

О как тебя я трепетно касалась!
Но счастье длилось до того лишь дня,
Пока ты жил, пока не оказалось,
Что даже смерть желаннее меня.

1957

Черта горизонта

Вот так и бывает: живешь - не живешь,
А годы уходят, друзья умирают,
И вдруг убедишься, что мир непохож
На прежний, и сердце твое догорает.

Вначале черта горизонта резка -
Прямая черта между жизнью и смертью,
А нынче так низко плывут облака,
И в этом, быть может, судьбы милосердье.

Тот возраст, который с собою принес
Утраты, прощанья, - наверное, он-то
И застил туманом непролитых слез
Прямую и резкую грань горизонта.

Так много любимых покинуло свет,
Но с ними беседуешь ты, как бывало,
Совсем забывая, что их уже нет...
Черта горизонта в тумане пропала.

Тем проще, тем легче ее перейти, -
Там эти же рощи и озими эти ж...
Ты просто ее не заметишь в пути,
В беседе с ушедшим ее не заметишь.

1957

В минуту отчаянья

Весь век лишь слова ищешь ты,
Единственного слова.
Оно блеснет из темноты
И вдруг погаснет снова.

Ты не найдешь путей к нему
И не жалей об этом:
Оно не пересилит тьму,
Оно не станет светом.

Так позабудь о нем, пойми,
Что поиски напрасны,
Что все равно людей с людьми
Оно сроднить не властно.

Зачем весь век в борьбе с собой
Ты расточаешь силы,
Когда замолкнет звук любой
Пред немотой могилы.

1958

***************

Ты думаешь - правда проста?
Попробуй, скажи.
И вдруг онемеют уста,
Тоскуя о лжи.

Какая во лжи простота,
Как с нею легко,
А правда совсем не проста,
Она далеко.

Ее ведь не проще достать.
Чем жемчуг со дна.
Она никому не под стать,
Любому трудна.

Ее неподатливый нрав
Пойми, улови.
Попробуй хоть раз, не солгав,
Сказать о любви.

Как будто дознался, достиг,
Добился, и что ж? -
Опять говоришь напрямик
Привычную ложь.

Тоскуешь до старости лет,
Терзаясь, горя...
А может быть, правды и нет -
И мучишься зря?

Дождешься ль ее благостынь?
Природа ль не лжет?
Ты вспомни миражи пустынь,
Коварство болот,

Где травы над гиблой водой
густы и свежи...
Как справиться с горькой бедой
Без сладостной лжи?

Но бьешься не день и не час,
Твердыни круша,
И значит, таится же в нас
Живая душа.

То выхода ищет она,
То прячется вглубь.
Но чашу осушишь до дна,
Лишь только пригубь.

Доколе живешь ты, дотоль
Мятешься в борьбе,
И только вседневная боль
Наградой тебе.

Бескрайна душа и страшна,
Как эхо в горах.
Чуть ближе подступит она,
Ты чувствуешь страх.

Когда же настанет черед
Ей выйти на свет,-
Не выдержит сердце: умрет,
тебя уже нет.

Но заживо слышал ты весть
Из тайной глуши,
И значит, воистину есть
Бессмертье души.

1958

************

Ты отнял у меня и свет и воздух,
И хочешь знать - где силы я беру,
Чтобы дышать, чтоб видеть небо в звездах,
Чтоб за работу браться поутру.
Ну что же, я тебе отвечу, милый:
Растоптанные заживо сердца
Отчаянье вдруг наполняет силой,
Отчаянье без края, без конца.

1958

***********

И лишь в редчайшие мгновенья
Вдруг заглядишься в синеву
И повторяешь в изумленье:
Я существую, я живу.

************

К твоей могиле подойду.
К плите гранитной припаду.
Здесь кончился твой путь земной,
Здесь ты со мной, здесь ты со мной.
Но неужели только здесь?
А я? А мир окрестный весь?
А небо синее? А снег?
А синева ручьев и рек?
А в синем небе облака?
А смертная моя тоска?
А на лугах седой туман?..
Не сон и не самообман:
Когда заговорит гроза,
Вблизи блеснут твои глаза -
Их синих молний острия...
И это вижу только я.

1959

***********

     .... И опять весь год ни гу-гу
                Ахматова

Постылых "ни гугу"
Я слышать не могу -
Я до смерти устала,
Во мне души не стало.
Я больше не могу.
Простите, кредиторы.
Да, я кругом в долгу
И опускаю шторы.
Конец, конец всему -
Надеждам и мученью,
Я так и не пойму
Свое предназначенье.

===========================================================
Арсений Тарковский

Марию Петровых я увидел впервые в 1925 году.
Учредителем и главой первого в Москве Литературного института был В. Я. Брюсов. После кончины поэта институт его имени прекратил свое существование. Возникло новое учебное заведение - "Литературные курсы с правами высших учебных заведений" при Всероссийском союзе поэтов. Мария Петровых и я были приняты на первый курс и вошли в один из дружеских кружков юных поэтов. Наша дружба длилась вплоть до ее кончины в 1979 году. В этом кружке Мария Петровых по праву оказалась первой из первых. Известны вокалисты, у которых врожденный хорошо поставленный голос. Такой хорошо поставленный поэтический голос был у Марии Петровых.

Поэзия Марии Петровых развивалась год от года, крепла, набирала силу, углублялась. Перед нею открывались новые горизонты. Но в своем постепенном, неуклонном развитии она не отступала далеко от проторенной еще в ранней юности дороги.

Мария Петровых любила жизнь, хотя и не вглядывалась в нее сквозь розовые очки. Даже влюбленность для нее оборачивалась скорее источником горя, чем счастья:

...В ту ночь подошло, чтоб ударить меня,
Суровое, бронзоволикое счастье.

Мария Петровых искала и находила исцеление в природе:
...Увечья не излечит мгновение покоя,
Но как тепло на солнце и как легко в тени...

Ее душа подлинного поэта, вооруженная сильным дарованием и, казалось, столь беззащитная, вела сама с собой бесконечный спор. Последнее слово в этом споре принадлежало поэзии.
При жизни Марии Петровых была издана только одна ее книга: далеко не полный свод оригинальных произведений и переводов с армянского. Издан был сборник "Дальнее дерево" без ее участия, в Армении, усилиями ее ереванских друзей. Вот почему поэта такого большого таланта мало знают читатели. Может быть, в этом виновата и скромность Марии Петровых? Замкнутость ее души, не умеющей распахнуться перед посторонними? Мне кажется, она знала себе цену - втайне: ее стихами восхищались такие поэты, как Пастернак, Мандельштам, Антокольский. Ахматова утверждала: одно из лучших русских лирических стихотворений ("Назначь мне свиданье на этом свете") написано Марией Петровых. Не предъявляла ли к себе Мария Петровых непосильных требований? Нет, она справилась бы с труднейшей задачей.

Тайна ее поэзии не в этом.

Мария Петровых в ранней юности, никому не подражая, заговорила вполне "взрослыми" стихами. Глубина замысла и способность к особому словосочетанию делают ее стихи ярким явлением в нашей поэзии. Слова в стихах Марии Петровых светятся, загораясь одно от другого, соседнего. Тайна поэзии Марии Петровых - тайна сильной мысли и обогащенного слова:

За окном шумит листва густая -
И благоуханна и легка,-
Трепеща, темнея и блистая
От прикосновенья ветерка...

Приглядитесь - здесь чудо! Слова из обычного литературного лексикона приобретают новую напряженность, новое значение. Они наэлектризованы. Да еще найдена и новая реалия: листва под ветром и впрямь темнеет и блистает. Здесь главенствующее - не "распространенная метафора", а каждое слово само по себе метафорично. Рисунок стихотворения полон света и свежести. Когда вы дойдете до четвертого стиха сонета "Судьба за мной присматривала в оба... ", ваше сердце пронижет чужая боль. Русская литература всегда несла на своих плечах груз "всемирной отзывчивости". Мария Петровых знает свои способы претворения языка и умеет проникать в сердце читателя.
Тайна Марии Петровых в том, что она поистине большой русский поэт.

В ранних стихах Марии Петровых читатель обнаружит черты экспрессивного стиля:

...Даль недолетна. Лишь слышно: от холода
Звезд голубые хрящи хрустят...

Впоследствии эти черты сгладятся. Повзрослев, Мария Петровых доверчивей отнесется к родному языку, к его сложной простоте, к идее стихотворения, к возможности словесного воплощения замысла. Тогда чувство свободного, вдохновенного полета передастся и нам, читателям.
Тема Великой Отечественной войны нашла выражение и в поэзии Марии Петровых. Эти стихи исполнены силы, мужества и любви к родной земле. Глубокая, искренняя благодарность бьется в сердце автора к маленькому камскому городу Чистополю, где Марии Петровых довелось жить в эвакуации. Тема России играет в ее поэзии чрезвычайно важную роль.

Многое осталось за пределами этого краткого предисловия. Можно было бы поведать читателю, что Мария Петровых родом из Ярославля - древнего города, и тему истории России обнаружить в ее поэзии нетрудно. Она исчерпывающе знала и понимала творчество Пушкина. Она из числа лучших переводчиков армянской поэзии. Вокруг себя Мария Петровых объединила преданных ей учеников, бережно и внимательно воспитанных ею. Преданность искусству поэзии - подвиг. Пусть же ее подвиг навсегда останется примером для всех нас, пишущих стихи.
Источник: Мария Петровых. Домолчаться до стихов. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-Пресс, 1999.
http://www.litera.ru/stixiya/articles/270.html
===========================================================
************************ 60-е ГОДЫ ************************


О чем же,  о чем, если мир необъятен?..
Я поздно очнулась, кругом ни души.
О чем же? О снеге? О солнце без пятен?
А если и пятна на нем хороши?..
О людях? Но либо молчание, либо
Лишь правда, а мне до нее не дойти.
О жизни?.. Любовь моя, свет мой, - спасибо.
О смерти?.. Любовь моя, свет мой, - прости.

************

Ты что не скажешь, то солжешь,
Но не твоя вина:
Ты просто в грех не ставишь ложь,
Твоя душа ясна.

И мне ты предлагаешь лгать:
Должна я делать вид,
Что между нами тишь да гладь,
Ни боли, ни обид.

О доброте твоей звонят
Во все колокола...
Нет, ты не в чем не виноват,
Я клевещу со зла.

Да разве ты повинен в том,
Что я хочу сберечь
Мученье о пережитом
Блаженстве первых встреч.

Я не права - ты верный друг,
О нет, я не права,
Тебе лишь вспомнить недосуг,
Что я еще жива.

**************

Что ж, если говорить без фальши,
Ты , что ни день - отходишь дальше,
Я вижу по твоим глазам
И по уклончивой улыбке, -
Я вижу, друг мой, без ошибки,
Что нет возврата к чудесам.
Прощай, насильно мил не будешь,
Глухого сердца не разбудишь.
Я - камень на твоем пути.
Ты можешь камень обойти.
Но я сказать хочу другое:
Наверно, ты в горах бывал,
И камень, под твоей ногою
Срывался, падая, в провал.

****************
Плач китежанки.

Боже правый, ты видишь
Эту злую невзгоду.
Ненаглядный мой Китеж
Погружается в воду.
Затонул, златоглавый,
От судьбы подневольной.
Давней силой и славой -
Дальний звон колокольный.
Затонул белостенный,
Лишь волна задрожала,
И жемчужная пена
К берегам отбежала.
Затонул, мой великий.
Стало Оглядь  безмолвно,
Только жаркие блики
Набегают на волны...

************

Сквозь сон рванешься ты помериться с судьбою
И подчинить ее движению строки -
И отступаешь вдруг сама перед собою,
В бессильной ярости сжимая кулаки.

Строка зовет на бой, и ты готова к бою,
Всем унижения и страхам вопреки,
И отступаешь вдруг сама перед собою,
В бессильной ярости сжимая кулаки.

Твоя душа мертва. Смятенье бесполезно.
Зачем проснулась ты? Твоя душа мертва.
Смирись перед немой, перед последней бездной, -

Для сердца легче смерть, чем мертвые слова.
Утешься, - над твоей могилою безвестной
И ветер будет петь, и шелестеть трава.

1962

****************

Нет, мне уже не страшно быть одной.
Пусть ночь темна, дорога незнакома.
Ты далеко и все-таки со мной.
И мне спокойно и легко, я дома.

Какие чары в голосе родном!
Я сокрушаюсь только об одном -
О том, что жизнь прошла с тобою розно,
О том, что ты позвал меня так поздно.

Но даже эта скорбь не тяжела.
От унижений, ужасов, увечий
Я не погибла, нет, я дожила
Дожаждалась, дошла до нашей встречи.

Твоя немыслимая чистота -
Мое могущество, моя свобода,
Мое дыханье: я с тобою та,
Какой меня задумала природа.

Я не погибла, нет, я спасена.
Гляди, гляди - жива и невредима.
И даже больше - я тебе нужна.
Нет, больше, больше - я необходима.

1962

************

Но только и было, что взгляд издалёка,
Горячий, сияющий взгляд на ходу.
В тот день облака проплывали высоко
И астры цвели в подмосковном саду.
Послушай, в каком это было году?..
С тех пор повторяю: а помнишь, а знаешь?
И нечего ждать мне и все-таки жду.
Я помню, я знаю, что ты вспоминаешь
И сад подмосковный, и взгляд на ходу.

1962

***************

Куда, коварная строка?
Ты льстишься на приманку рифмы?
Ты хочешь, чтобы вкось и вкривь мы
Плутали? Бей наверняка,
Бей в душу, иль тебя осилят
Созвучья, рвущиеся врозь.
Коль ты стрела - лети навылет,
Коль ты огонь - лети насквозь.

1963

*****************

Не отчаивайся никогда,
Даже в лапах роковой болезни,
Даже пред лицом сочтенных дней,
Ничего на свете нет скучней,
И бессмысленней, и бесполезней,
Чем стенать, что зря прошли года.
Ты еще жива. Начни сначала.
Нет, не поздно: ты еще жива.
Я не раз тебя изобличала,
И опять ключами ты бренчала
У дверей в тайницу волшебства.

1964

****************

Горе

Уехать, уехать, уехать.
Исчезнуть немедля, тотчас,
По мне, хоть навечно, по мне хоть
В ничто, только скрыться бы с глаз,
Мне лишь бы не слышать, не видеть
Не знать никого, ничего,
Не мыслю живущих обидеть,
Но как здесь темно и мертво!
Иль попросту жить я устала -
И ждать, и любить не любя...
Все кончено. В мире не стало -
Подумай! - не стадо тебя.

1964

****************


Давно я не верю надземным широтам,
Я жду тебя здесь за любым поворотом, -
Я верю, душа остается без тела
На этом же свете, где счастья хотела,
На этом, где асе для нее миновалось,
На этом, на этом, где с телом рассталась,
На этом, на этом, другого не зная,
И жизнь бесконечна - родная, земная...

1967

************

Ужаснусь, опомнившись едва, -
Но ведь я же родилась когда -то.
А потом? А где другая дата?
Значит, я жива еще? Жива?
Как же это я в живых осталась?
Господи, но что со мною сталось?
Господи, но где же я была?
Господи, как долго я спала.
Господи, как страшно пробужденье,
И такое позднее - зачем?
Меж чужих людей как привиденье
Я брожу, не узнана никем.
Никого не узнаю. Исчез он.
Мир, где жили милые мои.
Только лес еще остался лесом,
Только небо, облака, ручьи.
Господи, коль мне еще ты внемлешь,
Сохрани хоть эту благодать.
Может и очнулась я затем лишь,
Чтоб ее впервые увидать.

1967

************

Прикосновение к бумаге
Карандаша - и сразу
Мы будто боги или маги
В иную входим фазу.
И сразу станет все понятно,
И все нестрашно сразу,
Лишь не кидайтесь на попятный,
Не обрывайте фразу,
И за строкой строка  - толпою,
Как будто по приказу...
Лишь ты, доверие слепое,
Не подвело ни разу.

1967

***********

На свете лишь одна Армения,
Она у каждого - своя.
От робости, от неумения
Ее не воспевала я.

Но как же я себя обидела -
Я двадцать лет тебя не видела,
Моя далекая, желанная,
Моя земля обетованная!

Поверь, любовь моя подспудная,
Что ты - мой заповедный клад,
Любовь моя - немая, трудная,
Любое слово ей не в лад.

Со мною только дни осенние
И та далекая гора,
Что высится гербом Армении
В снегах литого серебра.

Та величавая двуглавая
Родная дальняя гора,
Что блещет вековечной славою,
Как мироздание стара.

И тайна острова севанского,
Где словно дань векам седым -
И своды храма христианского,
И жертвоприношений дым.

Орлы Звартноца в камень врублены,
Их оперенье - ржавый мох...
О край далекий, край возлюбленный,
Мой краткий сон, мой долгий вздох.

1967

********

Оглянусь - окаменею.
Жизнь осталась позади.
Ночь длиннее. День темнее.
То ли будет, погоди.

У других - пути-дороги,
У других - плоды труда,
У меня - пустые строки,
Горечь тайного стыда.

Вот уж правда: что посеешь...
Поговорочка под стать.
Наверстай-ка, что сумеешь,
Что успеешь наверстать!

Может быть, перед могилой
Узнаем в последний миг
Все, что будет, все, что было...
О, немой предсмертный крик!

Нет пощады, нет отсрочки
От беззвучной темноты...
Так не ставь последней точки
И не подводи черты.

1967

*************
Подумай, разве в этом дело,
Что ты судьбы не одолела,
Не воплотилась до конца,
Иль будто и не воплотилась,
Звездой падучею скатилась,
Пропав без вести, без венца?
Не верь, что ты в служеньи щедром
Развеялась, как пыль под ветром.
Не пыль - цветочная пыльца!

Не зря, не даром все прошло.
Не зря, не даром ты сгорела,
Коль сердца твоего тепло
Чужую боль превозмогло,
Чужое сердце отогрело.
Вообрази - тебя уж нет,
Как бы и вовсе не бывало,
Но светится твой тайный след
В иных сердцах... Иль это мало -
В живых сердцах оставить свет?

1967

************

  -Черный ворон, черный вран?
Был ты вором иль не крал?
-Крал, крал.
Я белее был, чем снег,
я украл ваш краткий  век.
Сколько вас пошло травой,
Я один из всех живой.
-Черный ворон, черный вран?
Был ты вором иль тыврал?
- Врал, врал.

1967

*********
Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.

Она ко мне внимательна особо
И за немые муки торовата.
А счастье исчезало без возврата...
За что, я не пойму, такая злоба?

И все исподтишка, все шито-крыто.
И вот сидит на краешке порога
Старуха у разбитого корыта.

- А что? - сказала ты. - И впрямь старуха.
Ни памяти, ни зрения, ни слуха.
Сидит, бормочет про судьбу, про бога...

1967

************

О, какие мне снились моря!
Шелестели полынью предгория...
Полно, друг. Ты об этом зря,
Это все реквизит, бутафория.
Но ведь снилось! И я не пойму -
Почему они что-то значили?
Полно, друг. Это все ни к чему.
Мироздание переиначили.
Эта сказочка стала стара,
Потускнели видения ранние,
И давно уж настала пора
Зренья, слуха и понимания.

1967

************

Что делать! Душа у меня обнищала
И прочь ускользнула.
Я что-то кому-то наобещала
И всех обманула.
Но я не нарочно, а так уж случилось,
И жизнь на исходе.
Что делать! Душа от меня отлучилась
Гулять на свободе.
И где она бродит? Кого повстречала?
Чему удивилась?...
А мне без нее не припомнить начала,
Начало забылось.

1967

Одна на свете благодать -
Отдать себя, забыть, отдать
И уничтожиться бесследно.
Один на свете путь победный -
Жить как бегущая вода:
Светла, беспечна, молода,
Она теснит волну волною
И пребывает без труда
Все той  же и всегда иною.
Животворящею всегда.

1967

***********

Что толковать! Остался краткий срок,
Но как бы ни был он обидно краток,
Отчаянье пошло мне, видно, впрок
И не растрачу дней моих остаток.

Я понимаю, что кругом в долгу
Пред самым давним и пред самым новым,
И будь я проклята, когда солгу
Хотя бы раз, хотя б единым словом.

Нет, если я смогу преодолеть
Молчание, пока еще не поздно, -
Не будет слово ни чадить, ни тлеть, -
Костер, пылающий в ночи морозной.

********

Сердцу ненавидеть непривычно,
Сердцу ненавидеть несподручно,
Ненависть глуха, косноязычна.
До чего с тобой, старуха, скучно!

Видишь зорко, да ведь мало толку
В этом зреньи хищном и подробном
В стоге сена выглядишь иголку,
Стены размыкаешь взором злобным.

Ты права, во всем права, но этой
Правотой меня уж не обманешь, -
В ней глаза отвадятся от света,
В ней сама вот-вот  старухой станешь.

Надоела. Ох, как надоела.
Колоти хоть в колокол набатный, -
Не услышу. Сердце отболело,
Не проймешь. Отчаливай обратно.

Тот, кто подослал тебя, старуху...
Чтоб о нем ни слова, ни полслова,
Чтоб о нем ни слуху и ни духу.
Знать не знаю. Не было такого.

Не было, и нету, и не будет.
Ныне, и по всякий день, и присно.
Даже ненавидеть не принудит,
Даже ненавидеть ненавистно.

1967

**************

Пусть будет близким не в упрек
Их вечный недосуг.
Со мной мой верный огонек,
Со мной надежный друг.

Не надо что-то объяснять,
О чем-то говорить, -
Он сразу сможет все понять,
Лишь стоит закурить.

Он скажет: “Ладно,ничего”, -
Свеченьем золотым,
И смута сердца моего
Рассеется как дым.

“Я все же искорка тепла”,-
Он скажет мне без слов,-
Я за тебя сгореть дотла,
Я умереть готов.

Всем существом моим владей,
Доколе ты жива...”
Не часто слышим от людей
Подобный слова.

1967

***********

Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости -
Поначалу от робости
А позднее от старости.

Не напрасно ли прожито
Столько лет в этой местности?
Кто же все-таки, кто же ты?
Отзовись из безвестности!..

О как сердце отравлено
Немотой многолетнею!
Что же будет оставлено
В ту минуту последнюю?

Лишь начало мелодии,
Лишь мотив обещания,
Лишь мученье бесплодия,
Лишь позор обнищания.

Лишь тростник заколышется
Тем напевом чуть начатым...
Пусть кому-то послышится,
Как поет он, как плачет он.

1967

***********
Страшно тебе довериться, слово.
Страшно, а должно.
Будь слишком старо, будь слишком ново,
Только не ложно.

*************

О,  ветром зыблемая тень -
Не верьте лести.
Покуда вы - лишь дальний день,
Лишь весть о вести.

Вы тщитесь - как бы почудней,
В угоду моде.
Вас нет. Вы нищенки бедней.
Вы - нечто вроде.

Вы про себя: судьба, судьбе,
Судьбы, судьбою...
Нет, вы забудьте о себе,
Чтоб стать собою.

Иначе будет все не впрок
И зря и втуне.
Покуда блеск натужных строк -
Лишь блеск латуни.

Ваш стих - сердец не веселит,
Не жжет, не мучит.
Как серый цвет могильных плит,
Он им наскучит.

Вам надо все перечеркнуть,
Начать сначала.
Отправьтесь в путь, в нелегкий путь,
В путь - от причала.

**************
Немого учат говорить.
Он видит чьих-то губ движенье
И хочет слово повторить
В беззвучных муках униженья.

Ты замолчишь - он замолчит,
Пугающие звуки грубы,
Но счастлив он, что не молчит,
Когда чужие сжаты губы.

А что ему в мычанье том!
То заревет, то смолкнет снова.
С нечеловеческим трудом
Он хочет выговорить слово.

Он мучится не день, не год,
За звук живой - костьми поляжет.
Он речь не скоро обретет,
Но он свое когда-то скажет.

1967-1968

**************

А ритмы, а рифмы неведомо откуда
Мне под руку лезут, и нету отбоя.
Звенит в голове от шмелиного гуда.
Как спьяну могу говорить про любое.
О чем же? О жизни, что длилась напрасно?
Не надо. Об этом уже надоело.
Уже надоело? Ну вот и прекрасно,
Я тоже о ней говорить не хотела.
И все же и все-таки длится дорога,
О нет, не дорога - глухая тревога,
Смятенье, прислушиванье, озиранье,
О чем-то пытаешься вспомнить заране,
Терзается память, и все же не может
прорваться куда - то, покуда не дожит
Мой день...

*********

О сердце человечье, ты все в кровоподтеках,
Не мучься, не терзайся, отдохни!
Ты свыкнешься с увечьем, все дело только в сроках,
А как тепло на солнце и в тени!
Не мучься, не терзайся, родное, дорогое.
Не мучься, не терзайся, отдохни!
Увечья не излечат мгновение покоя,
Но как тепло на солнце и как легко в тени!

***************

Если художник неподкупный -
Так распишет, что ой-ой.
Он любой душе преступной
Воздавать привык с лихвой.

Тот Ваятель не согласен
Утаить хоть что-нибудь.
Лепкой брыльев и подглазин
Он расскажет злую суть.

По одной кривой улыбке
Он движеньями резца
Год из году без ошибки
Обличает подлеца.

Сеть морщинок расположит
Так, что скрыть уже нельзя:
Этот век позорно прожит -
Вниз и вниз вела стезя...

Тут уж верьте ли не верьте -
Весь рисунок неспроста...
Но останется до смерти
Красотою красота.

1968

************

Осень сорок четвертого года.
День за днем убывающий зной.
Ереванская синь небосвода
Затуманена дымкой сквозной.

Сокровенной счастливою тайной
Для меня эта осень жива.
Не случайно, о нет, не случайно
Я с трудом поднимаю слова, -

Будто воду из глуби колодца,
Чтобы увидеть сквозь годы утрат
Допотопное небо Звартноца,
Обнимающее Арарат.

1968

***************

Сверчок поет, запрятавшись во тьму,
И песенка его не пустословье, -
Не зря сверчит, дай бог ему здоровья,
И я не зря завидую ему.
Я говорю: невидимый, прости,
Меня сковала смертной немотою,
Одно твое звучание простое
Могло б меня от гибели спасти, -
Лишь песенку твою, где нет потерь,
Где непрерывностью речетатива
И прошлое и будущее живо, -
Лишь эту песню мне передоверь!

1969

********************

Легко ль понять через десятки лет -
Здесь нет меня, ну просто нет и нет.
Я не запомнила земные дни.
Растенью и тому, наверно, внятно
Теченье дней, а для меня они -
Как на луне смутнеющие пятна.

1969

************************

Молитва лесу

Средь многих земных чудес
Есть и такое -
Лисья кружат на ветру,
Преображается  лес,
Нет в нем покоя.
Это не страшно, это не навсегда,
Настанет покой снежный,
А там, глядишь, и весне подойдет чреда
В срок неизбежный.
У нас похуже, но мы молчим.
Ты, лес, посочувствуй.
Весна - это юность,
                а старость - не множество зим,
Минует одна, и место пусто.
Сомкнется воздух на месте том,
Где мы стоим, где мы идем.
Но и это не страшно, коль ты пособишь
И в нашу подземную тишь
Врастет деревцо корнями живыми.
Пожалей нас во имя
Пожизненной верности нашей
Ветвям, и листве, и хвое,
Оставь нам дыханье твое живое,-
Пусть растет деревцо
Все ветвистей, все краше!..

**********

Я живу, озираясь,
Что-то вспомнить стараюсь -
И невмочь, как во сне.
Эта злая работа
До холодного пота,
Видно, впрямь не по мне.
Но пора ведь, пора ведь
Что-то разом исправить
Распрямить, разогнуть...
Голос тихий и грозный
Отвечает мне: поздно,
Никого не вернуть.

Я живу, озираясь.
Я припомнить стараюсь
Мой неведомый век.
Все забыла, что было,
Может, я и любила
Только лес, только снег.
Снег - за таинство света
И за то, что безгласен
И со мною согласен
Тишиною пути,
Ну а лес - не за это:
За смятенье, за гомон
И за то, что кругом,
Стоит в рощу войти...

************

Нас предрассветная заря
Надеждой радует не зря,
И неспроста пугает нас
Тревожный сумеречный час.
Лишается земля примет,
Когда на ней исчезнет свет,
Все дело в свете, но и он
Лишь темнотой на свет рожден.

**********************

Эскиз к портрету

Ты живешь, смиренницей прекрасною,
Всю себя лишь для себя храня.
Доцветаешь красотой напрасною.
Прелестью, лишенною огня.

Стройностью твоей, твоей походкою
Восхититься каждый, кто ни глянь.
Красоте зеленых глаз с обводкою
Позавидовать могла бы лань.

Алощекая и темнобровая,
Ты и впрямь на диво хороша...
Гордая, холодная, суровая,
Самопоглощенная душа.

Мраморная прелесть безупречная,
Совершенства образец живой...
Самоотречение беспечное,
Безоглядное - удел не твой.

Есть возможное и невозможное,
Ты меж них границу провела
И живешь с оглядкой осторожною,
Ни добра не делая, ни зла.

************

Надпись на книге

Слова пустые лежат, не дышат,
Слова не знают - зачем их пишут,
Слова без смысла, слова без цели,
Они озябших не отогрели,
Они голодных не накормили, -
Слова бездушья, слова бессилья!
Они робеют, они не смеют,
Они не светят, они не греют,
И лишь немеют в тоске сиротства,
Не сознавая свое уродство.

******************

По мне лишь так: когда беда настанет,
Тогда и плачь. “Покуда гром не грянет
Мужик не перекрестится”. Таков
Обычай прадедов спокон веков.
Он у меня в крови. Я не умею
Терзаться впрок. Глупее иль умнее
Обычай мой, чем вечное нытье, -
Он исстари, он существо мое.

***************

“Ты говоришь: “Я не творила зла...”
Но разве ты кого-нибудь спасла?
А ведь кого-то за руку схватив,
Могла бы удержать, он был бы жив.
Но даже тот неискупленный грех,
И он не самый тяжкий изо всех,
Ты за него страдаешь столько лет...
Есть грех другой, ему прощенья нет,-
Ты спряталась в глухую скорлупу,
Ты замешалась в зыбкую толпу,
Вошла в нее не как рассветный луч -
Ты стала тучей в веренице туч.
Где слово, что тебе я в руки дал,
Чтоб добрый ликовал, а злой страдал?
Скажи мне - как распорядилась им,
Бесценным достоянием моим?
Не прозвучала на земле оно,
Не сказано, не произнесено.
Уйди во мрак, не ведающий дна,
Пускай тебя приимет сатана.”

А тот вопит: “ Не вем ее, не вем,
Она при жизни не была ничем,
Она моей при жизни не была,
Она и вправду не творила зла.
За что ее карать, за что казнить?
Возьмешь ее на небо, может быть?”

И я услышу скорбный стон небес,
И как внизу расхохотался бес,
И только в том спасение мое,
Что сгину - провалюсь в небытие.

***********

Я здесь любила все как есть,
Не рассказать, не перечесть -
Весну любила за весну,
А зимушку за белизну,
А лето за угрюмый зной,
А осень.. у нее со мной
Был уговор особый,
Узнать его не пробуй.
Она ведет меня тайком,
И всякий раз впервые,
Звеня ключами и замком,
В такие кладовые,
Где впрямь захватывает дух
От багреца и злата,
А голос - и глубок и глух -
Мне говорит неспешно вслух
Все, что сказал когда-то.

1969

********
                Д.С.

Взгляни - два дерева растут
Из корня одного.
Судьба ль, случайность ли, но тут
И без родства - родство.
Когда зимой шумит метель,
Когда мороз суров, -
Березу охраняет ель
От гибельных ветров.
А в зной, когда трава горит
И хвое впору тлеть, -
Береза тенью одарит,
Поможет уцелеть.
Некровные растут не врозь,
Их близость - навсегда.
А у людей - все вкривь, да вкось,
И горько от стыда.

**************
                Непоправимо-белая страница...
                Анна Ахматова

Пустыня... Замело следы
Кружение песка.
Предсмертный хрип: “Воды, воды...”
И - ни глотка.
В степных снегах буран завыл,
Летит со всех сторон.
Предсмертный хрип: “Не стало сил...”-
Пургою заметен.
Пустыни зной, метели свист,
И вдруг - жилье во мгле.
Но вот смертельно белый лист
На письменном столе...

===========================================================
Мария Петровых

Черновик письма Анатолию Якобсону, написанного перед его отъездом в Израиль1)

...Вы — человек призвания, человек предопределенный, обреченный на то, к чему Вас природа предназначила. Очень жалею, что Вы перестали писать свои стихи. Очень возможно, что предстоящее Вам всколыхнет глубины глубин и заставит зазвучать стихи. (Потом, конечно, уже на месте; ибо для стихов необходим покой, необходима тишина в душе). Ну стихи — это от Бога. Это прежде всего — не в Вашей власти, а говорить надо о том, что в Вашей власти. Вы покидаете родину, едете на чужбину безвозвратно. Ну что ж... Больше всего любя Россию, Бунин, писатель, за границей работал еще горячее, еще сильнее, чем на родине, — и все, что писал, — о родине. Внутреннего разрыва не было. Так будет и у Вас. ...Бред и безумие, но что делать, что делать! Никак, нисколько, ни минуты не осуждала и не осуждаю Вас, только осознать очень трудно, дитя мое. Куда бы Вы ни поехали — Вы — носитель русской культуры. Это — прежде всего. Вы понимаете, что русский язык, русскую историю Вы знаете как очень немногие в России, на родине Вашей. Ну — ничего, ничего. Вспомним опять-таки о Бунине и даже о Горьком тех лет, когда ему был запрещен въезд на родину (при царизме). Вспомним и о Герцене. Он стал крупнейшим писателем русским, находясь там, за рубежом. Думал только о России и о чем ни писал бы — получалось о России. Так будет и с Вами. Мы — неразлучны, неразлучимы. Нельзя разлучить нас. Вы не должны допустить это душевное разлучение. ...Продолжайте переводы Петрарки. Преподавайте (в Англии или во Франции или в Германии) русский язык, который Ваша стихия, Ваша любовь, как и моя. Вы бесподобно знаете историю России. И хорошо, если будете ее преподавать. Ну и литературу знаете, конечно, хотя я не во всем с Вами согласна. Я много думала — неверно оценили и осудили Вы поэтов 20-х годов это были люди верующие и бескорыстные. Они лишены были проницательности, дальновидности. Это их беда, несчастье, но не вина. Подумайте об этом.

Еще одно необходимое слово — о Достоевском. Вы назвали «Дневник писателя» мракобесием, имея в виду, очевидно, «еврейский вопрос». Вы не поняли главного. Достоевский не хотел еврейской интеллигенции. В этом было его жалкое недостойное заблуждение, но Бог сжалился над ним. И не допустил его умереть в этом заблуждении. Появилась на пути еврейская девушка, его корреспондентка, и наступил окончательный, безвозвратный перелом в мировоззрении писателя — вспомните его ответ на ее письмо о похоронах врача-немца. Господь Бог — только он послал Достоевскому эту девушку и не дал ему умереть в заблуждении. Это крайне важно, и как же Вы, такой умный, этого не поняли?!

Останьтесь верны Родине, где бы Вы ни находились. Вы такой же русский, как Левитан, как Пастернак и Ахматова. Нет родины у Вас, кроме России. Но и на чужбине можно жить достойно и плодотворно и служить родине своей. Живите в полную силу.
------------------------------------------------------------ 1) Мария Петровых. Избранное. Москва, «Художественная Литература» 1991. с.354
http://www.antho.net/library/yacobson/Texts/Petrovyh.html
===========================================================
ПЕСНИ ПРОЩАНИЯ
 
ВЕЧЕР ПАМЯТИ МАРИИ ПЕТРОВЫХ
 Ольга СОЛОДОВА
 
За почти полувековой творческий путь поэтесса  Мария   Петровых  написала чуть более 150 стихотворений. И вышел лишь один прижизненный сборник ее произведений - в 1968 году в Ереване издана книга "Дальнее дерево". И те же полвека творчества вместили участие в Союзе поэтов - в родном городе Ярославле, учебу на Литературных курсах в 20-е годы, увлечение экспериментами и формой стиха, почти полное молчание в середине и конце 30-х, в разгул политических репрессий.  Мария   Петровых , чудом избежав участи родных, попавших в сталинский ГУЛАГ, разделила судьбу многих советских поэтов - из-за невозможности полностью отдаться собственному творчеству она реализовывала себя в переводах - из армянской, восточной поэзии. Ее творчество ценили Борис Пастернак и Осип Мандельштам, Арсений Тарковский отмечал сочетание "лиричности и жесткости" в произведениях Петровых.

Любовь, творчество, природа, смерть - к этим классическим темам и такой же классически выразительной форме стиха пришла  Мария   Петровых  в поисках своего стиля. 90-летию со дня ее рождения было посвящено Литературно-музыкальное собрание Российского фонда культуры. Актриса Санкт-Петербургского БДТ Светлана Крючкова, которая приняла участие в вечере, завершила свое выступление стихотворением - тонкой зарисовкой о рождении любви под крымским небом и щемящем чувстве возможной потери, которое Анна Ахматова назвала лучшим лирическим стихотворением века. Музыкальный цикл на стихи  Петровых  "Песни прощания" композитора Владимира Рябова исполнила певица Лина Мкртчян, чье выразительное контральто подчеркнуло и усилило печальный стих  Марии   Петровых .


*********************** 70-Е ГОДЫ **************************

Сказать бы, слов своих не слыша,
Дыханья, дуновенья тише,
Беззвучно, как дымок под крышей
Иль тень его ( по снегу тень
Скользит, но спящий снег не будит),
Сказать тебе, что счастье - будет,
Сказать в безмолвствующий день.

**************

Болезнь.

О как хорошо, как тихо.
Как славно, что я одна.
И шум и неразбериха
Ушли и пришла тишина.
Но в сердце виденья теснятся.
И надобно в них разобраться
Теперь, до последнего сна.
Я знаю, что не успеть.
Я знаю - напрасно стараться
Сказать обо всем даже вкратце,
Но душу мне некуда деть.
Нет сил. Я больна. Я в жару.
Как знать, может нынче умру...
Одно мне успеть, одно бы -
без этого как умереть? -
Об Анне.. Но жар, но ознобы,
И поздно. Прости меня. Встреть.

*********

К своей заветной цели
Я так и  не пришла.
О ней мне птицы пели.
О ней весна цвела.
Всей силою рассвета
О ней шумело лето,
Про это лишь, про это
Осенний ветер пел,
И снег молчал про это,
Искрился и белел.
Бесценный дар поэта
Зарыла в землю я.
Велению не внемля,
Свой дар зарыла в землю...
Для этого ль, затем ли
Я здесь была, друзья!

***********

Когда слагать стихи таланта нет, -
Не чувствуя ни радости, ни боли,
Хоть рифмами побаловаться, что ли,
Хоть насвистать какой-нибудь сонет,

Хоть эхо разбудить... Но мне в ответ
Не откликается ни лес, ни поле.
Расслышать не в моей, как видно, воле
Те голоса, что знала с малых лет.

Не медли, смерть. Не медли, погляди,
Как тяжело неслышащей, незрячей,
Пустой душе. Зову тебя - приди!

О счастье! От одной мольбы горячей
Вдруг что-то дрогнуло в немой груди.
Помедли, смерть, помедли, подожди!..

1971

***********

Завещание

(Отрывок)

... И вы уж мне поверьте.
Что жизнь у нас одна,
И слава после смерти
Лишь сильным суждена.

Не та пустая слава
Газетного листка,
А сладостное право
Опережать века.

...Не шум газетной оды,
Журнальной болтовни, -
Лишь тишина свободы
Прославит наши дни.

Не похвальбой лукавой,
Когда кривит строка,
Вы обретете право
Не умолкать века.

Один лишь труд безвестный -
За совесть, не за страх,
Лишь подвиг безвозмездный
Не обратится в прах...

***************
                И.Л.

На миру, на юру
Неприютно мне и одиноко.
Мне б забиться в нору,
Затаиться далёко-далёко.
Чтоб никто, никогда,
Ни за что, никуда, ниоткуда.
Лишь корма и вода,
И созвездий полночное чудо.
Только плеск за бортом -
Равнозвучное напоминанье
Все о том да о том,
Что забрезжило в юности ранней,
А потом за бортом
Потерялось в ненастном тумане.

1971

***********

Тревога

Мне слышится - кто-то, у самого края
Зовет меня. Кто-то зовет, умирая,
А кто - я не знаю, не знаю, куда
Бежать мне, но с кем-то, но где-то беда,
И надо туда, и скорее, скорее -
Быть может, спасу, унесу, отогрею,
Быть может, успею, а ноги дрожат,
И сердце мертвеет, у ужасом сжат
Весь мир, где недвижно стою, озираясь,
И вслушиваюсь, и постигнуть стараюсь -
Чей голос?.. И, сжата тревожной тоской.
Сама призываю последний покой.

1971

***************

Одно мне хочется сказать поэтам:
Умейте домолчаться до стихов.
Не пишется? Подумайте об этом,
Без оправданий, без обиняков.
Но, дознаваясь до жестокой сути
Жестокого молчанья своего,
О прямодушии не позабудьте,
И главное - не бойтесь ничего.

1971

 
Рылеев

Безумье, видимо... Гляди-ка,
Как мысли повернули дико!
Сначала вспомнилось о том,
Как в форточку влетев, синички
Сухарь клюют... Кормитесь, птички,
У вас нахальство не в привычке,
Ведь голод и мороз притом;
Кто доживет до переклички
Перед рождественским постом!
Сперва  - о птицах. А потом -
Что их воротничок высокий
Белеет. Закрывая щеки...
Рылеев... Господи, прости!
Сознанья темные пути
И вправду неисповедимы.
Синиц высокий воротник
Мелькнул, исчез и вдруг возник
Тот образ, юный, невридимый,
И воротник тугой высок,
Белеющий у смуглых щек,
как заклинанье о спасеньи
От злых предчувсвий... Сколь жесток
Тот век, тот царь. Хотя б глоток, -
Мгновенье воздуха, мгновенье!...

 
Редактор

Такое дело: либо -либо...
Здесь ни подлогов, ни подмен....
И вряд ли скажут мне спасибо
За мой редакторский рентген.

Борюсь, с карандашом в руке.
Пусть чья-то речь в живом движеньи
Вдруг зазвучит без искаженья
На чужеродном языке.

***********

Как были эти годы хороши,
Когда и я стихи писать умела.
Невзрачные, они росли несмело,
И все-таки - из сердца, из души.

1974

                В.А.

И ты бессилен, как бессилен каждый
Ей возвратить земное бытие,
Но доброе вмешательство ее
Почувствуешь, узнаешь не однажды, -
То отвратит грозящую беду,
То одарит нежданною отрадой.
То вдруг свернешь с дороги на ходу
Поверив ей, что, значит, так и надо.

************

Бессонница

Всю ночь - страданье раскаленное,
О совесть, память, жаркий стыд!..
Чуть голубое, чуть зеленое,
Тот жар лишь небо остудит.
И ни к чему глотать снотворное,
От горькой одури слабеть...
смирись, покуда небо черное
Не станет тихо голубеть.

1975

*****************
Неужели вот так до конца
Будем жить мы, друг другу чужие?
Иль в беспамятстве наши сердца?
Все-то думается: не скажи я
Слов каких-то (не знаю каких) -
Не постигло бы нас наважденье,
Этот холод и мрак отчужденья
Твердый холод, объявший двоих.

1975

*****************

О птицах

И вдруг перестаешь страдать.
Откуда эта благодать?
Ты птиц не любишь в руки брать,
Но песни, песни!..
Воистину - глагол небес:
“Найдись, очнись, ты не исчез,
Воспрянь, воскресни!”
О этом в чаще  -соловей,
А жаворонок - в поле.
В полете, не в сетях ветвей,
Один, на вольной воле.
Но он поет лишь на лету
И вмиг теряя высоту,
Впадает где-то в немоту,
Скользнув на землю.
Не сетуй, если он затих.
Послушай песни птиц лесных,
Им чутко внемля.
Когда в сплетении ветвей
Поет как хочет соловей -
Не всем ли дышится живей,
Вольней - не всем ли?
Поет, не улетая ввысь.
У птиц лесных и ты учись,
Доверие душе своей
От них приемли.

1975

***********

Красотка, перед зеркалом вертясь,
С гримаскою горбунье говорила:
“Нельзя сказать, что выгляжу я мило.
Ей- богу, сложена я как горилла”.
И предлагает, ласково светясь:
“Не прогуляетесь ли вы со мною?”
И эта, с перекошенной спиною,
Вздыхая за красавицей плелась.

Вот тебе на! Никак ты пишешь басни?
Да и плохие, что всего ужасней.
Ложись-ка спать, скорее свет гаси.
Уж коль беда с тобою приключилась,
Без тайной зависти свой крест неси,
А басни, притчи... Боже, упаси!

1975

*************

Озираясь, в дверь пролез.
Не красавец, не урод,
Но из комнаты исчез,
Испарился кислород.
Этот гость лишен примет,
Но дышать невмоготу.
От него сойдешь на нет,
Превратишься в пустоту.
Озирается, как вор.
Он хвастун и жалкий враль.
Примириться с ним - позор,
Расплеваться с ним не жаль.

1975

*******************

Что печального в лете?
Лето в полном расцвете.
Мучит малая малость -
В листья будто усталость,
Будто скрытость недуга
В этих листьях зеленых,
И морозом и вьюгой
С первых дней опаленных.
Трудно было не сжаться,
От смертей удержаться, -
То тепло, то остуда, -
нынче весны коварны...

На листву, как на чудо
Я гляжу благодарно.

1975

**************
Когда молчанье перешло предел -
Кто гибели моей не захотел?..
Подходит и трясет меня за плечи:
“Опамятуйся, пробудись, очнись,
Верни себе свой облик человечий,
Почувствуй глубину свою и высь,
Верни себе великое наследство,
Сознание твоих врожденных прав,
И безоглядное любвеобилье детства,
И юности непримиримый нрав.”

1975

**************
Я ненавижу смерть.
Я ненавижу смерть.
Любимейшего я уж не услышу...
мне было б за него и день и ночь молиться:
О жизнь бесценная, умилосердь
Неведомое, чтобы вечно длиться!..

Я ненавижу смерть.

1976

***********

Боже, какое мгновенное лето,
Лето не долее двух недель,
Да и тревожное знаменье это -
Грозы иные, чем были досель.
Не было молнии, брошенной вниз,
Но полосою горизонтальной
Свет протекал над землею недальней.
Медленный гром на мгновенье навис
Бледному свету вослед и обвалом
Рушился с грохотом небывалым,
Задал сквозь землю, гудел под ней.
Лето промчалось за десять дней.

*************

И вдруг возникает какой-то напев,
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
Как хмель отлетает, нет сил разорвать,
И волей-неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.
Кто понял, что белым стихом не владею?
Кто бросил мне этот спасательный круг?..
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.
Их зря обесславил писатель великий
За то бледны, холодны, однолики,
Напрасно охаял и “кровь и любовь”,
И “пламень и камень”, и вечное “вновь”.

Не этиль созвучья исполнены смысла,
Как некие сакраментальные числа?
А сколько других, что поддержит их честь!..
Он, к счастью, ошибся, - созвучий не счесть.

1976

************

Нет несчастней того,
Кто себя самого испугался,
Кто бежал от себя,
Как бегут из горящего дома.
Нет несчастней того,
Кто при жизни с душою расстался,
А кругом - все чужое,
А кругом ему все незнакомо.
Он идет как слепой,
Прежней месности не узнавая,
Он смешался с толпой,
Но страшит суета неживая,
И не те голоса,
Все чужое, чужое, чужое,
Лишь зари полоса
Показалась вечерней душою...

1976
*********************

http://skit.silence.ru/Petrovyh/3.htm
"МОЯ ДАЛЕКАЯ, ЖЕЛАННАЯ,
МОЯ ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ..."

В конце марта в НГУ состоялся литературно-музыкальный вечер, посвященный 90-летию со дня рождения талантливого поэта и мастера перевода Марии Петровых (1908--1979).

Осенью 1944 года Мария Петровых вместе с В.Звягинцевой приехали в Ереван переводить тогда молодых, ныне известных поэтов Капутикян, Маркарян, Ованесян, Сагияна, Эмина, Боряна. Свою любовь к этой древней христианской стране, символизирующей связь между античностью и новым временем, сохранившей в вековых традициях и живом языке, народных песнях и преданиях свою духовную подлинность и первозданность, воспевала в стихах М.Петровых.

В юбилейном вечере участвовали известный новосибирцам собиратель документальных материалов, связанных с именами Марии Петровых, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой -- Геннадий Абольянин; доктор биологических наук Сергей Сперанский, известный знаток и чтец поэзии серебряного века, искусствовед Гоарик Багдасарова, выпускница Новосибирской консерватории Анжела Закиян (фортепиано), студент консерватории Николай Шестаков (гобой).

Литературно-музыкальная композиция, посвященная юбилею М.Петровых, открыла армянский цикл поэтических вечеров в библиотеке НГУ. Инициатор и организатор -- преподаватель кафедры истории культуры Юлия Лихачева планирует в будущем провести вечера, посвященные творчеству Сильвы Капутикян, Маро Маркарян, Ваана Терьяна, Аветика Исаакяна, а также выдающемуся армянскому композитору Комитасу.

На память о поэтическом вечере каждый участник получил памятную открытку с портретом М.Петровых, кисти М.Сарьяна, и фотографиями ее армянских друзей-поэтов.

Г.Саруханова.

http://www.sbras.ru/HBC/1998/n14/f10b.html
==========================================================

Мария   Петровых  "Домолчаться до стихов: Стихотворения.»
Москва, "ЭКСМО-пресс", 1999 г., 432 с., (пер.) 7А, ISBN 5-04-0025-13-0

Рецензия Бориса Евсеева в "Книжном обозрении" (№ 32, 09.08.99):

В начале 70-х годов явились вдруг почти разом три поэта: Тарковский, Липкин, Петровых. Самой таинственной и самой малодоступной из этих в чем-то невыразимо близких друг другу поэтов оказалась  Мария   Петровых . Ее шумно-лиственные, покалывающие, как осенний воздух, стихи публиковались редко, скупо. Почему?

Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости...

В этих коротких строчках сказано многое. Стихи  Марии   Петровых  действительно не крикливы и не слишком рельефны. Нет в них чеканного начала, им приписываемого. Они берут другим: ясностью. прозрачностью, вечной и неопределяемой словами женской тревогой.
Сборник "Домолчаться до стихов" — самое полное из когда-либо издававшихся собраний стихотворений замечательного поэта. Есть здесь и стихи, которые публикуются впервые. В свободной манере — прерывая стихи прозой — в сборник включены мнения о стихах Петровых и воспоминания о ней, принадлежащие Арсению Тарковкому, Юлии Нейман, Давиду Самойлову, Елене Николаевой, Левону Мкртчяну и др.
«...Немого учат говорить", — это строка из стихотворения Петровых. Она сама училась говорить и многому научила онемевший на несколько десятилетий русский язык.
 
http://www.ipmce.su/~tsvet/WIN/biblio/biblmisc.html
===========================================================

"Ты, Мария, - гибнущим подмога"...


Это имя так часто попадало на глаза. Стоило взять в руки воспоминания современников Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, Арсения Тарковского, как обязательно рядом с этими именами читала: Мария Петровых. В 60-е годы видела много ее переводов с армянского, польского, грузинского.

И уже знала, что именно ей посвящены стихотворения Осипа Мандельштама "Мастерица виноватых взоров" и "Твоим узким плечам под бичами краснеть". Или что стихотворение самой М. Петровых "Назначь мне свидание на этом свете" Анна Ахматова считала одним из лучших русских лирических стихотворений - и я соглашалась с этим, прочитав его в одной из антологий русской лирики. Но по-прежнему эту поэтессу окружала какая-то тайна, а сборники стихов М. Петровых стали появляться только после ее смерти (1979 г.), при жизни же была издана лишь одна книжечка.

Открыла поэта Петровых для меня С. М. Лойтер, замечательный филолог и чудесный человек. В год, когда бы М. С. Петровых исполнилось 85 лет, Софья Михайловна опубликовала статью в газете "Лицей", а еще рассказала о судьбе и поэзии Петровых на встрече с читателями университетской библиотеки.

Отношение С. М. Лойтер к стихам М. Петровых могло показаться очень личным. Софья Михайловна понесла огромную утрату, и она как заклинание, как молитву повторяла стихи из присланного друзьями сборника:

Никто не поможет, никто не поможет,
Метанья твои никого не тревожат;
В себе отыщи непонятную силу,
Как скрытую золотоносную жилу...
Тогда меня потрясла созвучность стихов и состояния человека, рассказывавшего о них. Разве могла я представить, что очень скоро эти стихи будут созвучны моему мироощущению...

Но я привожу слова С. М. Лойтер, которая писала тогда в своей статье: "Именно истинность и подлинность поэзии Петровых, а не одни лишь обстоятельства личного свойства, как бы они ни были важны, побудили меня войти в этот неповторимый, ни на кого не похожий художественный мир", - и полностью соглашаюсь с этими словами.

Многие из вас, дорогие читатели, наверняка или уже читали стихи М. Петровых, или слышали их по телеканалу "Культура" в исполнении актрисы Светланы Крючковой, или еще их узнаете.

Я же, напоминая о юбилее М. С. Петровых (она родилась 26 марта 1908 года), предлагаю вам ее стихотворение из дневниковых записей "Из письменного стола", собранных близким другом Марии Сергеевны (и А. Ахматовой) Никой Глен и дочерью М. С. Петровых Ариной Головачевой.

Л. КИРИЛЛОВА

***

Язык Пушкина забыт, в полном небрежении. Что творится с языком русским!

.......................................
Горько от мыслей моих невеселых.
Гибнет язык наш, и всем - все равно.
Время прошедшее в женских глаголах
Так отвратительно искажено.
Слышу повсюду: "Я взяла, я брала",
Нет, говорите "взяла" и "брала".
(От унижения сердце устало!)
Нет, не "пережила" - "пережила".
Девы, не жалуйтесь: "Он мне не звонит",
Жалуйтесь, девы: "Он мне не звонит!"
Русский язык наш отвержен, не понят,
Русскими русский язык позабыт!
.......................................
Да не в глаголах одних только дело,
Дело-то в том, чтобы сердце болело,
Чтоб восставал оскорбленный наш слух
Не у одних только русских старух...
.......................................
Русский язык, тот "великий, могучий",
Побереги его, друг мой, не мучай...
------------------------------------------------

===========================================================
*********************** ***********************************
МаРИЯ ПЕТРОВЫХ
Анне Ахматовой

День ото дня и год из года
Твоя жестокая судьба
Была судьбой всего народа.
Твой дивный дар, твоя волшба
Бессильны были бы иначе.
Но ты и слышащей и зрячей
Прошла сквозь чащу мертвых лир,
И Тютчев говорит впервые:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.

1962
Комарово

***
Ахматовой и Пастернака,
Цветаевой и Мандельштама
Неразлучимы имена.
Четыре путеводных знака -
Их горний свет горит упрямо,
Их связь таинственно ясна.
Неугасимое созвездье!
Навеки врозь, навеки вместе.
Звезда в ответе за звезду.
Для нас четырехзначность эта -
Как бы четыре края света,
Четыре времени в году.
Их правотой наш век отмечен.
Здесь крыть, как говорится, нечем
Вам, нагоняющие страх.
Здесь просто замкнутость квадрата,
Семья, где две сестры, два брата,
Изба о четырех углах...

19 августа 1962 г.
Комарово

---------------------------------------------------------
Памяти М. Ц.

 
Не приголубили, не отогрели,
Гибель твою отвратить не сумели.
Неискупаемый смертный грех
Так и остался на всех, на всех.
Господи, как ты была одинока!
Приноровлялась к жизни жестокой...
Даже твой сын в свой недолгий срок —
Как беспощадно он был жесток!
Сил не хватает помнить про это.
Вечно в работе, всегда в нищете,
Вечно в полете... О, путь поэта!
Время не то и люди не те.

1975
----------------------------------------
М.С.Петровых.
Акварели Волошина

«О как молодо водам под кистью твоей,
Как прохладно луне под спокойной рукой!..
Осиянный серебряной сенью кудрей,
Возникал в акварелях бессмертный покой.
Я всем телом хотела б впитаться туда,
Я забыла б свой облик за блик на песке.
Лёгкий след акварели, сухая вода,
Я пила бы на этом бумажном листке.
И, влюблённо следя за движением век,
Озарённая ласковым холодом глаз,
Поняла б наконец, что любой человек
Этот призрачный мир где-то видел хоть раз».

http://www.bibliogid.ru/calendar/may-calendar
---------------------------------------------------------
Шуламит Шалит
«Назначь мне свиданье на этом
свете...»
(О поэте Марии Петровых)
                Единственная книга Марии Петровых при её жизни вышла не в Ярославле, где родилась, не в Москве, где прожила большую часть жизни, а в Армении.

        На свете лишь одна Армения,
        У каждого – своя.
        От робости, от неумения
        Её не воспевала я...

            И названа была эта первая книга не без умысла – "Дальнее дерево". Знакомая с ранней юности со всеми ведущими российскими поэтами, сама в поэтическом лесу стояла на обочине, "дальним деревом". Написавшая первое стихотворение в детстве, рано осознавшая себя поэтом, но державшая в руках свою первую книгу в шестьдесят (!) лет, она чувствовала неловкость, как женщина, всю жизнь ходившая в неброском, увидала бы себя вдруг в чём-то ярком, привлекающем взоры.

            О муках творчества, о том, как начинаются стихи, она сама сказала:

             И вдруг возникает какой-то напев,
             Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
             Как хмель оплетает, нет сил разорвать,
             И волей-неволей откроешь тетрадь.

             От счастья внезапного похолодею.
             Кто понял, что белым стихом не владею?
             Кто бросил мне этот спасательный круг?
             Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

             Их зря обесславил писатель великий
             За то, что бедны, холодны, однолики,
             Напрасно охаял он "кровь и любовь",
             И "камень и пламень", и вечное "вновь".

             Не эти ль созвучья исполнены смысла,
             Как некие сакраментальные числа?
             А сколько других, что поддержат их честь!
             Он, к счастью, ошибся – созвучий не счесть.

                1976 г.

И в другом стихотворении, за тридцать три года до предыдущего, та же тема:

             Какое уж тут вдохновение, - просто
             Подходит тоска и за горло берёт,
             И сердце сгорает от быстрого роста,
             И грозных минут наступает черёд,

             Решающих разом – петля или пуля,
             Река или бритва, но наперекор
             Неясное нечто, тебя карауля,
             Приблизится произнести приговор.

             Читает – то гневно, то нежно, то глухо,
             То явственно, то пропуская слова,
             И лишь при сплошном напряжении слуха
             Ты их различаешь едва-едва,

             Пером неумелым дословно, построчно,
             Едва поспевая, ты запись ведёшь,
             Боясь пропустить иль запомнить неточно...
             (Петля или пуля, река или нож?..)

             И дальше ты пишешь, - не слыша, не видя,
             В блаженном бреду, не страшась чепухи,
             Не помня о боли, не веря обиде,
             И вдруг понимаешь, что это – стихи.
                1943 г.

            Из автобиографических заметок: "В шесть лет я "сочинила" первое стихотворение (четверостишие), и это привело меня в неописуемый восторг, я восприняла это как чудо, и с тех пор всё началось, - и, мне кажется, моё отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось."

Осознавала, зачем явилась в свет, а писала мало. Когда стали издавать, посмертно, больше чем на сборник стихов не набирается, даже если и с переводами, и с воспоминаниями о ней. Какая же это трагедия – вынужденное молчание истинного поэта. Не потому ли скажутся горестные слова: "Бесценный дар поэта / Зарыла в землю я."

Только детство и было счастливым: "...Детство моё! Кажется, ни у кого не было такого хорошего... До 9 лет – счастье. "

            Она родилась в 1908 году, значит счастье кончилось в 1917-м. До революции жили под Ярославлем, в селе Норское, где отец, инженер-технолог, более четверти века проработал на хлопчатобумажной фабрике. Что окружало? Неброская красота российской природы, величавая Волга, в саду – берёзы, два больших кедра, жасмин, крыжовник, "леса кругом были чудесные", - вспоминала Мария Сергеевна.

            На протяжении всей жизни сохранит она дух добра и интеллигентности, царивший в доме. Семья была большая, пять человек детей. Дочь Петровых, Ариша, прислала мне кассету с давним интервью сестры Марии, Кати. Давая интервью Ярославскому радио, Катя вспоминала: "Внешне хрупкая, с добрым выражением лица, с карими глазами, светлыми кудрявыми волосами. А характер был твёрдый. Она умела отстоять своё мнение. Была мужественной. Однажды Маруся, пятилетняя, отправилась к бабушке, не сказавшись матери, убежала от присмотра гувернантки... Прошла то ли лесом, то ли берегом Волги полтора-два километра. Одна. Бабушка сидела в кресле, читала книгу и одновременно вязала. Маруся тронула её за колени и тихонечко сказала: Я убежала". Сама была потрясена своей храбростью: полтора-два километра пройти лесом, как Красная шапочка! К воспоминаниям Кати мы еще вернемся.

            И в юности, и в зрелые годы Мария Петровых была мужественной, знала, что опираться надо только на самоё себя:
       Никто не поможет, никто не поможет,
       Метанья твои никого не тревожат,
       В себе отыщи непонятную силу,
       Как скрытую золотоносную жилу.

       Она затаилась под грохот обвала,
       Поверь, о поверь, что она не пропала,
       Найди, раскопай, обрети эту силу,
       Иль знай, что себе ты копаешь могилу.

       Пока ещё дышишь – работай, не сетуй,
       Не жди, не зови...

  Когда ей было 15 лет (8-й класс), она стала ходить на собрания Союза поэтов... "Окончив школу, уехала в Москву и поступила на Высшие государственные литературные курсы... экстерном кончала Московский университет. На одном курсе со мной, - пишет Мария Петровых, - учились ставшие впоследствии замечательными поэтами Арсений Тарковский и Юлия Нейман... Много писали стихов... Молодость моя как-то странно соединяла в себе мучительную тоску и безудержное веселье. Вероятно, это у многих так. Я не носила стихи по редакциям. Было без слов понятно, что они "не в том ключе":

 

                Мы начинали без заглавий,
                Чтобы окончить без имён.
                Нам даже разговор о славе
                Казался жалок и смешон.

 А в дневниках с горькой усмешкой: "При жизни я была так глубоко забыта, / Что мне последнее забвенье не грозит."

В 1934 году поэт Георгий Шенгели из Гослитиздата предложил им, молодым поэтам, работать над переводами. И первой же переводческой работой стали главы из поэмы еврейского поэта Переца Маркиша "Братья". И этот и другие переводы обнаруживают зрелого мастера художественного перевода. Из Маркиша. Картинка еврейского местечка черты оседлости:

 

              В трауре застыла старая криница,

              Тощим журавлём с поджатой ногой,

              Городишко тесно стиснули границы,

              Задохнулся тракт, простёрт как труп нагой...

 А вот прямая речь одного из героев, у которого революция отнимет всё, что у него было:

              Рады, что ль, собаки, что растоптан я?
              Если б заболеть, лежать в горячке если б,
              Если б тиф свалил в беспамятстве меня!
              Чтоб мои глаза сквозь бред могли не видеть,

              Чтоб моих ушей и шум не бередил!

Из Рахили Баумволь. Стихотворение "Рассвет":

             Из ничего возникла тишина,
             Чей гром почти невыносим для слуха,
             Часы как барабан грохочут сухо,
             И гладь большого зеркала мутна:
             Она облита молоком рассвета,
             Нельзя узнать ни одного предмета.
             Но ласточка легонько о стекло,
             Как спичка, чиркнула – и стало вдруг светло.

Она много будет переводить с еврейского - снова  Маркиша, потом Галкина, Борисова, Баумволь...

За год до начала переводческой работы, в 1933-м, она познакомилась с Анной Ахматовой: "Пришла к ней сама в Фонтанный дом. Почему пришла? Стихи её знала смутно. К знаменитостям тяги не было никогда. Ноги привели, судьба, влечение необъяснимое... Пришла как младший к старшему."

            Через четверть века, вот так же, как младшие к старшей, придут к Марии Петровых на поэтический семинар при Союзе Писателей Толя Якобсон, Наташа Горбаневская, Миша Ярмуш, Аля Орловская и Миша Ландман.

            Из дневника Марии Петровых (3 августа 1966г.): "Не спится. Душно. Стучат поезда. Дни проходят томительно и быстро и бесплодно. Вчера днём – Миша, потом – Толя. Если бы хоть для них был толк от меня!"

            С той минуты, как я разыскала в Израиле своего старого друга Мишу Ландмана (см. о нем Шуламит Шалит «"Сиреневый туман" и его автор», "Еврейская Старина", № 13), я стала просить его написать о Марии Петровых, о встречах с Ахматовой, Светловым, Чуковским. Он так долго собирался. Успел немногое. "... под нажимом Шуламит... решился написать несколько заметок о том, что помнится..." – писал он своей давней приятельнице Инне Чайковской, ныне жительнице города Беэр-Шева. Мы похоронили его осенью 1997 года. Да, он  успел прислать мне почти двадцать страниц воспоминаний о Марии Петровых.     "Марию Сергеевну Петровых я всегда ощущал поэтом по той формуле, что дана Блоком в статье "О назначении поэта". Поэт – это не тот, кто пишет стихами, поэт – это прежде всего человек особого склада, который по особому воспринимает мировые явления и приводит их в гармонию. Если я бы не боялся быть тривиальным, я бы сказал, что поэт – это соавтор Творца или, по формуле Пастернака, "великий бог деталей"... И вот такой личностью для меня была Петровых, а ведь я повидал многих знаменитых людей, писавших стихи. Пастернак ощущал её особую чувствительность и напряжённый нерв восприятия жизни. Ахматова высоко ценила её, тоже, думается, именно за это.

            Язык Мария Сергеевна знала до таких невыразимых тонкостей, что равных ей не было даже среди её друзей, таких мастеров поэзии, как А.Тарковский, А.Штейнберг, С.Липкин, В.Звягинцева, Д.Самойлов. Ахматова к её (Марии Петровых) мнению с особым трепетом прислушивалась."

 Вернёмся к первой встрече Ахматовой и Петровых. Миша вспоминает рассказ самой Марии Сергеевны: "... она прочла ей  тогда свои первые стихи. Ахматова отнеслась к ним без особого энтузиазма, так показалось Петровых... Спустя некоторое время в общежитии, где она обитала, появилась комендантша, сказала, что к ней пришла какая-то женщина. Мария Сергеевна решила, что это кто-то из родни, вышла в чём была. И обомлела, узнав Ахматову. С этого дня и началась их многолетняя дружба. А то, что они всегда разговаривали на равных, было видно невооружённым глазом." Разве кто-то сказал об Ахматовой так ёмко, с такой ювелирной точностью и так кратко?

 

                Ты сама себе держава,

                Ты сама себе закон,

                Ты на всё имеешь право,

                Ни за кем нейдёшь вдогон.

                Прозорлива и горда

                И чужда любых иллюзий...

                Лишь твоей могучей музе

                По плечу твоя беда...

Это 1963 год. Ахматова ещё жива. А вот Ахматова о Петровых: "Маруся знает язык как Бог..."

М.Петровых пережила А.Ахматову на 13 лет. А.Ахматова умерла в 1966, М.Петровых в 1979 году. Через год после ухода Анны Андреевны Мария Петровых все еще скорбела, чувствуя безысходное одиночество:

      Ни ахматовской кротости,
      Ни цветаевской ярости –
      Поначалу от робости,
      А позднее от старости.
      Не напрасно ли прожито
      Столько лет в этой местности?
      Кто же всё-таки, кто же ты?
      Отзовись из безвестности!..
      Лишь начало мелодии,
      Лишь мотив обещания,
      Лишь мученье бесплодия,
      Лишь позор обнищания.
      Лишь тростник заколышется
      Тем напевом, чуть начатым...
      Пусть кому-то послышится,
      Как поёт он, как плачет он.

                1967 г.

Такие стихи никогда не старятся. Прочитав одно, другое, хочется читать еще и еще. И больше узнать о самом авторе.

Миша стал свидетелем одной замечательной сцены. Мария Петровых была почти не известна как поэт, очень котировалась от Москвы до самых до окраин как переводчик, но была и уникальным редактором. "...Пришла вёрстка последней ахматовской прижизненной книги "Бег времени", за нею явился некий Ибрагимов, высокий редакционный чин из "Худлита". Явился он, скорее всего, из желания пообщаться с Ахматовой, потому что обычно за рукописью или корректурой присылали курьера. Ахматова вёрстку не отдала, что было само по себе нарушением установленного правила, а объяснением повергла онемевшего Ибрагимова в изумление:

- Мария Сергеевна ещё не видела...

Петровых становилась как бы последней инстанцией, что-то утверждающей и что-то сменяющей... Ибрагимов был в такой растерянности, что пролепетав какое-то извинение, расшаркался и ушёл. Ахматова даже не пригласила его присесть."

            Пишущие и говорящие о Марии Сергеевне всегда цитируют посвящённые ей стихи Осипа Мандельштама: "Мастерица виноватых взоров, /Маленьких держательница плеч..."

Нельзя без улыбки слышать голос Кати, рассказывающей об ухаживаниях Мандельштама за ее сестрой: "Житья нам не давал. Приходил иногда по три раза в день. И говорил, говорил. Потом его арестовали, Надежда Яковлевна, жена Мандельштама, поехала к нему на свидание, а, вернувшись, рассказывала в ужасе: "Вы знаете, Ося сказал, он хочет, чтоб Марию Сергеевну тоже посадили, и их отправят в одно место куда-нибудь, и она там его полюбит". Всем от этого рассказа было не по себе", - заключает Катя. "Борис Леонидович, говорила в этой связи Мария Сергеевна о Пастернаке, - смотрит на меня глазами, полными ужаса и сострадания, мне становится вдвойне страшно."

            Из книги "Осип Мандельштам. "Сохрани мою речь..." (Москва. "Школа-Пресс", 1994 г.):

Зима. Приезд в Москву Ахматовой. Роман Мандельштама с поэтессой Марией Петровых, которой посвящены два стихотворения. Н.Я.Мандельштам: "Две-три недели он, потеряв голову, повествовал Ахматовой, что не будь он женат на Наденьке, он бы ушёл и жил только новой любовью... Ахматова уехала, Мария Петровых продолжала ходить к нам, и он проводил с ней вечер у себя в комнате, говоря, что у них "литературные разговоры". Раз или два он ушёл из дому, и я встретила его классическим жестом: разбила тарелку и сказала: "Она или я..." Он глупо обрадовался: "Наконец-то ты стала настоящей женщиной!.. Встречи с М.С.Петровых были и у сестры Е.С.Чердынцевой (Катя), (Гранатный пер., 2/9)".

            С Борисом Пастернаком Мария Сергеевна, по её словам, была знакома с 1928 года. Но подружились они в Чистополе, во время эвакуации, в конце 1941 года, уже после смерти Цветаевой. Б.Пастернак устроил ей поэтический вечер, М.С. бережно хранила объявление, написанное его рукой.

            На вопрос М.Ландмана, какой же он был, Борис Пастернак, она отвечала:

            - Очень наблюдательный. Он всегда видел мир не только внутри себя, но и вокруг. Конечно, бывал всякий, весёлый, хмурый, замкнутый. Когда переводил "Гамлета" (полагаю, что это ошибка, если речь о Чистополе, то Б.Пастернак переводил там не "Гамлета", а "Ромео и Джульетту" – Ш.Ш.), бросил курить. Ему казалось, что курение с такой работой несовместимо. Любая его странность была естественной и даже обыденной.

            Но одну его "странность" даже она не в силах была оправдать: его отношение к еврейству.

            Однажды, в годы дикого разгула антисемитизма, когда буквально на глазах всего мира уничтожался цвет еврейской советской интеллигенции, Петровых, при встрече с Пастернаком, заговорила о происходящем. В ту страшную пору говорить на такую тему можно было только с очень близкими людьми. Пастернак раздражённо прервал её:

- Это вагон не моего поезда. Не вмешивайте меня в это.

            Мария Сергеевна была до глубины души потрясена. Её, нееврейку, творившееся задевало больше, чем его, рождённого от еврейских родителей. Резко и остроумно реагировала Мария Сергеевна на слухи, будто Пастернака в детстве крестили. "Борис Леонидович придумал какую-то невероятную историю, будто бы русская нянька, тайком от родителей, отнесла ребёнка в церковь и крестила... Зачем было няньке, очевидно, простой женщине, рисковать хорошим местом службы, ради чего? И если даже предположить в ней религиозную фанатичку, то никакой церковный пастор, да ещё в царские годы, без согласия родителей не решился бы совершить таинство крещения, даже за огромную мзду. И потом, у Бориса Леонидовича было несколько братьев и сестёр, почему же ретивая нянька выбрала одного, ведь были и другие дети?"

            Как-то Миша Ландман приехал в Голицино, в Дом творчества, где отдыхала Мария Сергеевна. И снова, как уже не раз, зашёл разговор об уничтожении властями еврейской интеллигенции в период с 1948 по 1952 год. Среди друзей Марии Сергеевны всегда было очень много евреев, в том числе, и известных писателей.

            - Не понимаю, - сказала Мария Сергеевна, - у какого изверга могла подняться рука убить Переца Маркиша. Он никогда не был героем моего романа, но был так неописуемо красив, что только зверь мог уничтожить такую прекрасную человеческую особь.

            Галина Полонская, бывший редактор издательства "Художественная литература", хорошо знавшая Марию Сергеевну, рассказала:

            "В середине шестидесятых годов Петровых случайно нашла свою любимую школьную подругу. Она очень обрадовалась встрече, но узнав, что в годы гонения на евреев та вела себя весьма "активно", прекратила с ней всякие отношения и при встрече не подала руку."

            Сегодня уже не тайна, что Мария Петровых любила Александра Фадеева:

Назначь мне свиданье на этом свете.
Назначь мне свиданье в двадцатом столетье.

 А.Фадеева. Из воспоминаний Михаила Ландмана:

            "Петровых любила Фадеева. Романы у неё были и позже, очевидно, но Фадеев был для неё глубинной любовью. О её отношении к Фадееву я узнал от Ахматовой. Причём не прямым, разумеется, текстом, а лишь намёком, жестом. А было так. Я о чём-то разговаривал с Анной Андреевной и в разговоре неодобрительно отозвался о Фадееве. А.А. тревожно, почти испуганно оглянулась и приложила палец к губам. Марии Сергеевны – слава Б-гу – в комнате не было. Фадеевская тема была табу в доме М.С., и Ахматова соблюдала это правило. Да ещё посвятила в тайну меня, постороннего для неё человека, как бы предостерегая от опрометчивого высказывания, что я с тех пор соблюдал неукоснительно.

            Благодаря усилиям Фадеева она получила бывшую квартиру автора "Белой берёзы". Когда застрелился Фадеев, и М.С. сидела у гроба, к ней подошёл Борис Леонидович Пастернак, и они долго сидели так вместе.

             Судьба за мной присматривала в оба,
             Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
             Я потеряла друга, мужа, брата,
             Я получала письма из-за гроба..."

   Это была её беда, её ярмо... Только вот я этой любви не понимал, но, очевидно, для этого надо бы было родиться женщиной.
    А ведь в неё влюблялись многие и многие. Кроме Мандельштама, Пастернака в недолгий чистопольский период, очарованы ею были в разное время и Эммануил Казакевич, и, примерно в те же годы, Александр Твардовский, чуть позже Павел Антокольский... О чём есть воспоминания у Самойлова. Словом, она была женщиной, которая вызывала сильные чувства у многих соприкасавшихся с ней людей. Кстати, и у женщин тоже. И причиной тому не только её внешняя привлекательность, но и какая-то неуловимая внутренняя сила, обаяние личности – не только ума, а какой-то потрясающей детскости и суровости, открытости и сдержанности".
     У Давида Самойлова есть несколько стихотворений, посвящённых Марии Петровых, но я процитирую посвящение Арсению Тарковскому.

                Мария Петровых да ты

                В наш век безумной суеты

                Без суеты писать умели.

                К тебе явился славы час.

                Мария, лучшая из нас,

                Спит, как младенец в колыбели.

                Благослави её Господь!

                И к ней придёт земная слава.

                Зато не сможет уколоть

                Игла бесчестия и срама.

                Среди усопших и живых

                Из трёх последних поколений

                Ты и Мария Петровых

                Убереглись от искушений

                И в тайне вырастили стих.

 

  А тоска Юлии Нейман, которую связывала с Марией Петровых дружба длиною в 50 лет:               

Любимая! О, если бы опять

Шепнуть тебе, что сколько ни мудри я,

Но эти годы будут мне сиять

Чудеснейшим из всех имён: "Мария"...

Где каждой буквой, каждой из пяти

Протянуты в грядущее пути.

Я помню сказки золочёный локон.

В предутрии, похожая на дым,

Она входила в прорезь узких окон,

Стучала в стёкла пальцем золотым.

Мешая смех и злость весёлой тролльши,

И трели брызг, и ветра крутизну,

Она кружила городом и больше

Всего была похожа на весну...

 

Вот напутствие нам, живущим в ХХ1 веке, до которого Мария Петровых не дожила:

                ...Не зря, не даром всё прошло,

                Не зря, не даром ты сгорела,

                Коль сердца твоего тепло

                Чужую боль превозмогло,

                Чужое сердце отогрело.

                Вообрази – тебя уж нет,

                Как бы и вовсе не бывало,

                Но светится твой тайный след

                В иных сердцах... Иль это мало –

                В живых сердцах оставить след?

 

            Спасибо Вам, Мария Сергеевна, за то, что непреклонно и неустанно переводили еврейскую поэзию, помогая многим еврейским поэтам не просто жить - выжить.

            Светлая память Вам, донесшей до нас и свой стих, и свою душу истинного русского интеллигента. И напоследок – стихотворение, посвященное Давиду Самойлову:

                Взгляни – два дерева растут

                Из корня одного.

                Судьба ль, случайность ли, но тут

                И без родства – родство.

                Когда зимой шумит метель,

                Когда мороз суров, -

                Берёзу охраняет ель

                От гибельных ветров.

                А в зной, когда земля горит

                И хвое впору тлеть, -

                Берёза тенью одарит,

                Поможет уцелеть.

                Некровные растут не врозь,

                Их близость – навсегда,

                А у людей всё вкривь да вкось,

                И горько от стыда.


          Более четкого и благородного отношения к теме "двести лет вместе" я не знаю.
=========================================================
___________________________________________________________

С благодарностью за внимание ко всем читателям -

Имануил

5 июня 2004г.