Всюду, в душе ль, в аккуратном теле ли...

Всюду, в душе ль, в аккуратном теле ли,
В юном лугу, где трав не косили,
Грязью подошв, едким потом стелек
След моего годового насилия.

Кто рисовал любовь позолочено,
Видел ее, беспощадную травлю?
Тонких ладоней твоих пощечины
Сам, не моргнув, отчаянно ставлю.

Люди! Смотрите, презрительно цыкайте!
Смейтесь, хранители уз заскорузлых!
Проклял бы вас, сыновья отцы и те,
С кем возлегаете в ложах грузно.

Тихо!
Уходишь?
Иди, синеокая.
Все, доигрался, порвано в клочья.
Мне бы теперь доискаться, охая,
Что и куда успел наволочь я.

Сердце трясет, забилось в истерике,
В диком припадке по ребрам скачет.
Вот ведь заладил: подошвы, стельки!
Громко рыдаю, разбух уж в плаче.

Господи! Вечно тебя в свидетели.
Чем допекли, раз таких рожаешь?
Хоть заорись небесам – ответили б!
Кукиш не видывал? – ведь не разжалишь.

Двери на клюшку, окно занавешено.
Жалко скулю, как дитё, отлуплен.
Может, последний, неистово бешенный,
Может, единственный
раз
отлюблен.
29.05.04