Если я причиною несчастия других, то и сам я не менее несчастлив

(сочинение по «Герою нашего времени», крепко переплетённое с моим мировоззренем)

Княжна Мери: «Кот этот господин, у которого такой неприятный, тяжёлый взгляд?»
Максим Максимыч: «Он был такой тоненький, беленький, на нём мундир был такой новенький…»

… Тёмная апрельская ночь… серые облака лениво плывут над закоптелым потолком нашего города… Ни звёзд, ни луны – одним словом, никакой романтики… Я сплю, но сон мой тревожный…в голове проплывают безликие образы, цепочка которых в любой момент может оборваться… и, видимо, поэтому мир становится совсем тихим, ничего вокруг не шелохнётся… Такое ощущение, что я хожу вдоль стеклянной стены, вожу по ней пальцем и не могу найти вход… вход в сон… и тут вдруг что-то легонько толкает меня в спину – наверное, собака – и я проникаю внутрь чего-то мистического, необъятного… неощутимого…
То, что меня окружает – напоминает лес… скорее всего, осенний… Недалеко от меня, в тени, немного боком, прямо на земле сидит человек с опущенной головой и веточкой чертит что-то на песке… «Он среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение…» И несмотря на внешность, он выглядит сломленным… Сейчас, прямо передо мной человек проглатывает судьбу, как поражённая в бою собака зализывает свои раны… В воздухе витал запах горя, я кожей это чувствовала, а «его лицо ничего не выражало особенного»… странно… наверное, это из-за того, что его лица почти не было видно… У меня вдруг появилось желание подойти и утешить его, как вдруг… «он поднял голову и засмеялся… У меня мороз побежал по коже от этого смеха…»
…И я просыпаюсь посреди комнаты в холодном поту… Казалось бы, ничего ужасного я не увидела, но с другой стороны… Меня только что окутал вакуум противоречивости… старческая скорбь молодого человека…
Я на ощупь подхожу к столу, зажигаю свечу и начинаю писать… Почему свечу? Да просто свет у неё менее яркий… не бьёт в глаза и не сбивает с мысли… с размышления… с познания человека, большая часть которого так и остаётся загадкой для всего человечества…
Печорин… Кто он? «Камень, брошенный в гладкий источник», «Господин, у которого, такой неприятный, тяжёлый взгляд», господин, который «никогда не делался рабом любимой женщины»?... Всё это верно… Это первое впечатление о Печорине, которое для его окружения так и остаётся последним… Это маска, намертво приросшая к лицу… И лишь нам, читателям его дневника, дано узнать, что скрывается под этой страшной маской… Сам Печорин говорит нам: «Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали – и они родились».  Выходит, это общество заковало его в маску? Это общество сделало из него человека, живущего «не сердцем, а головою…»? Общество превратило его в матроса, чья «душа сжилась с бурями и битвами», кто «выброшенный на берег, скучает и томится…»?
А какой он на самом деле? «Зачем он жил? Для какой цели он родился?» Что он прячет, вернее, что не хочет видеть общество под этой маской жестокости? «Отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние…»
Я представляю его себе человеком, уставшим от жизни… человеком, готовым встретить смерть уже в 30 лет… страшно представить, сколько необходимо пережить ,чтоб стать таким… Да и ему не надо было переживать – достаточно было всего попробовать, обо всём узнать, всё изучить… «таков уж был человек: что задумает, подавай; видно в детстве был маменькой избалован».

Печорин – тонкий психолог… он разбирается в людях, наверное, во много раз лучше, чем в себе… Он говорит: «знакомясь с женщиной, я всегда безошибочно отгадывал, будет она меня любить или нет…». «Отчего это? – оттого ли, что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? Или это – магнетическое влияние сильного организма?»
Печорин абсолютно не боится за себя. Им правит любопытство… любопытство, способное вмиг остановить его жизнь. Но он смотрит на мир глазами, какими ребёнок смотрит на свои игрушки… Стоит ему поставить перед собой цель – он обязательно её добьётся… Ломая судьбы, отбирая жизни… «Да какое мне дело до радостей и бедствий человеческих?»
Кто он? Человек, живущий по волчьим законам… Да и человек ли? Его жизнь напоминает полёт, полёт огромной, гордой птицы в безграничном небе…
Любовь княжны Мери для Печорина ничего не значит, ему просто хочется почувствовать власть над нею, как хищной птице хочется почувствовать, как разодранная дичь последний раз бьётся в её костях. «Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу перовому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!»
Но это всё внешне? Жалко ли нам самого Печорина так же, как и его жертв? Он сам признаётся нам: «если я причиною несчастия дугих, то и сам я не менее несчастлив». Душа, разочарованная в этом мире… Скука, оказывается, не так безобидна…
Такие удовольствия, какие можно достать за деньги, Печорину опротивели ещё в юности; общество в большом свете ему так же надоело; «любовь только раздражала моё воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто…» Неужели оно такое огромное, это сердце, что никто не может его наполнить? Да! «Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.»
Люди, что же мы натворили?! Мы убили личность, раздавили её, размазали по собственным подошвам! Печорин шепчет нам об этом, он просит о помощи, тихонько, чтоб не разбудить свою гордость:»Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила по услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины…»
И теперь каждую ночь он будет смотреть на нас из-за стекла снов своими карими глазами, глазами, «не умеющими смеяться…», глазами, испускающими блеск, «подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный». И его тяжёлый, проницательный взгляд «мог бы казаться дерзким, если б он не был столь равнодушно спокоен…»