Время семечек

И в вечер среды со шнурками развязанными
брожу переулками - лица размазанны.
Эпоха пластмассы живая-живехонька
рекламами, бабками, гнусью да лохами.
Картина не первая - уже очень обычная.
И уже не тошнит, потому как привычно мне:
пузатый козел на своем жирном бимире
торгует девченку, у которой нет имени.
Она хорохорится, ноздри жадно вздуваются -
едва 18, а уже не красавица.
Под глазами в мешках доживает последняя
мысль о принце - мудак, ни фига не приедет ведь.

Картина вторая, и, увы, не последняя:
как бежит человек, площадями, проспектами,
и бежит от себя, и ведь знает все умница,
да куда ж он теперь с этим знанием сунется -
ни друзей, ни врагов, все как было, так строилось,
не цепляют уже ни зарплата, ни троица,
и одни зеркала - мостовая ли, взгляды ли,
и уже ничего нет такого, что б спрятало.
От маразма правительств, от десятка тонн прошлого,
от того, что уже разучился хорошее
узнавать возле ног, где оно и валяется,
от того, что уже ничего не исправится. 

Наш спектакль, господа, называется Вечностью.
В нем нет гшлавных героев, есть одно Человечество.
Умножая на ноль, все что на ноль не делится,
не кричите: "Чего ж ни во что нам не верится?!."
Слава Богу, родился я не в Туркменбаши вотчине,
видел Лавру и Зальцбург не на фото, воотчую,
погундел, побродил, нашел ту, в ком моя душа,
не отнес свою жизнь ни к собору не к ратуше.
Если спросит когда-то какой-то мой слушатель:
- От чего в твоих песнях людей так полущило?
Я отвечу ему мыслью с самого темечка:
- Потому как мы семечки и пришло наше времечко.