Монолог центуриона

Сосцы твои, как у волчицы, -
И ласка и мягкость,
И запах молочный уносит в далекое детство;
Губ линия - словно тревожный сигнал -
И бантиком красным дрожание каждого слова;
И голос, как колокольчик,
Как девочки маленькой, что описАлась
И чувствует, что провинилась;
Стан гибкий обнять не решаюсь,
И грубою шкурой своей царапнуть стерегусь,
Руками своими скорузлыми
Молочный орех  расколоть и вкусить сладость плода
Боюсь, опасаюсь
Вредить тонкой ткани?
Под нею трепещет голубенька жилка…
Так словом своим солдафонским,
Пропахшим и пылью и гарью,
Сквернить твои уши не смею;

Как юный неопытный мальчик,
Краснею, бледнею, куда подевался язык мой?
Он в анусе грязнет, не то, что на поле,
Когда желторотым
Втыкал по банану в их детские уши,
А ныне и сам желторотым себя ощущаю;

И нежность, и жажда слиянья,
И хочется мне отыграться за то, что со мной сотворила,
Порочная сучья натура, мое вожделенье бередишь???
Прости - не могу удержаться, за грубое слово,
Но как же ты можешь? Ведь я же, бывало,
Каких кабанов забивал ли едва кулаками,
А нынче куда подевались запал мой и сила?
Глаз застит слеза, члены трусит
Как  приступ падучей, никак не сдержаться.
А ты лишь усмешкой глядишь, вижу – все замечаешь…
Стыдоба… Какая стыдоба…
Небось до постели у нас не дойдет,
Коли даже язык ковыляет, заика.
Костыль мне в уздечку!
Висит на посту часовой, и поникла макушка.
Ему так же стыдно, как мне,
Что меня он подводит. А раньше, бывало,
Каку-нибудь Марфу как резво трИножил! Предатель… предатель…

За что мне такая судьбина? Ты, верно, колдунья…
Ну, ладно, наместник – мой кореш,
Тебя мы раскрутим… Хотя нет, делиться не буду.
Моя ты! Моя. Хоть и нет сладу с телом,
Рука дело знает. А там – поглядим.

Я знаю, что девкам нужны сладки речи,
И сам я немало когда-то елея залил в эти уши.
А нынче.. О горе мне, горе…
И главное, что за паскудство –
Такою былинкой окрученным быть.
Ни пышных телес, ни волос водопада –
Лишь рыжая шапка плюс-минус скелет.
Вот награда…
Небось и на месте причинном
Волос кот наплакал. Вот злая судьба.
С моим-то оружьем боюсь, разнесу я всю крепость,
А впрочем, пока и надежды-то нету на выстрел.
Глядишь, и на прочих закроется дуло.
Попал я. Вот это халепа.

Бродячий певец, помню, пел про такую
Любовь… Думал я, что легенда, мол, сказка.
Ха-ха. Хлоп – ловушка. Вот напасть…
Теперь выбирайся. А как?
Если даже за ноги подвешу
На этой оливе,
Боюсь, что мне крышу снесет – не хочу я ей боли
И силою брать не могу. Что стоишь, глазки строишь?
Ну, видели девок, что сами стелились,
А эта… И что в ней нашло мое эго?

Э, счас разберемся… Ни рожи, ни кожи,
Ни персей округлых,
Ни бедер крутых, ни порочного взгляда,
Что лёгко заводят перчильну машинку…
Куда смотришь, Боже?
На что мне такие
Терзанья на мой старый ножик…

И вправду – хотел наказать…
Не хочу я такого.
Враздрай все системы.
Каюк мне, каюк.
Терпеть мне невмочь.
Вот сейчас подойду, попрошу…
А откажет – повешусь.
Бо это не жизнь. Тю,
Прости мне, наместник,
С твоими гетерами
Ныне не конь я.
Гонадосекущую встретил.
На радость себе иль беду?
И гаммельнской крысой на зов я иду.