В творчестве Э.Т.А. Гофмана (E.T.A. Hoffman, 1776 – 1822 гг) с наибольшей полнотой выявилось многообразие художественной формы и содержания, призванных передать всё богатство и внешнего, и внутреннего мира, максимальная свобода творческой фантазии. Выразилось это в пронизанности всего текста романа  «Житейские воззрения кота Мурра» (Lebensansichten des Katers Murr, 1819 – 1821)  самыми разными видами реминисценций.
Реминисценции составляют одно из звеньев содержательной формы литературных произведений. Они воплощают (реализуют) культурно-художественную и жанрово-стилистическую проблематику творчества, потребность писателей в художественно-образном отклике на явления предшествующего искусства, прежде всего словесного.
Активное присутствие реминисценций является внутренней нормой литературного творчества последних трёх веков. Обильны и весьма разнообразны обращения писателей к предшествующей художественной литературе. Нескончаемы отклики на «Божественную комедию» (1307 – 1321) А. Данте, «Дон Кихота» (1605,1615) Сервантеса, «Гамлета» (1601) Шекспира, на «Медного всадника» (1833) Пушкина, «Мёртвые души» (1842) Гоголя, на произведения Толстого, Достоевского, Чехова. Изолированность писателей и их произведений от опыта предшественников и современников, как правило, знаменует их ограниченность и узость. Французский философ, представитель постструктурализма, Р. Барт в энциклопедической статье «Текст» писал: «Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат» [1].
В нашей статье мы рассмотрим античные реминисценции, которые встречаются в романе Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра». Они представлены образами древнегреческих и древнеримских героев,  упоминающихся в мифах, исторических трудах и античной литературе (Эней, Аякс, Аталанта, Ахиллес, Муций Сцевол и др.), известными мифологическими сюжетами (Крон съедает своих детей, миф о мести Ореста и др.), а также мифологическими топонимами (Ахерон).
В описании бега принцессы Гедвиги от бури даётся сопоставление  с древнегреческой царевной, славившейся необыкновенной быстротой: «...принцесса – без вуали и задрав юбки – побежала через весь парк, как Аталанта...»[2]. По аналогии с Гедвигой, Иоганнес Крейслер также сравнивается с одним из известнейших античных бегунов, легендарным героем Троянской войны, Аяксом: «Когда я вонзил вышеупомянутому Некто свою шпажонку в грудь, так, что он беззвучно упал наземь,  бежал прочь с быстротой Аякса, ибо слышал голоса в парке и был убеждён, что нахожусь в чрезвычайной опасности» (293-294).
Один из главных героев романа, кот Мурр, в порыве искреннего желания накормить голодающую мать, сравнивает себя с Энеем:  «...с селёдочной головой в зубах взобрался я, словно pius Aeneas (благочестивый Эней) на крышу и уже вознамерился было пролезть в чердачное оконце» (111). Сравнение носит пародийный характер. Герой «Энеиды» Вергилия представляет образчик сыновней любви (он вынес из пылающей Трои на плечах своего беспомощного отца), а кот Мурр в романе Гофмана, напротив, предстаёт эгоистичным сыном, променявшим мать на селёдочную голову.
В образе врага Мурра - дворняжки, подчёркивается сходство с одним из храбрейших героев в греческой мифологии, Ахиллесом, и это сравнение носит иронический оттенок: «Со своим гомеровским тёзкой он имел весьма мало общего, если только не предположить, что геройство последнего проявлялось также преимущественно в беспомощных и грубых да к тому же ещё и пустопорожних оборотах речи» (326).
В описании облика Джузеппе, напавшего на Крейслера в церкви, подчёркивается «геркулесовское телосложение» (417).
Крейслер получает от маэстро Абрагам портрет: «Позвольте мне сохранить этот портрет Медузы, от одного взгляда которой застывает на месте грозное, роковое злодеяние, позвольте мне сохранить это изображение Медузы, как тайну, необъяснимую для меня самого» (293). Кроме того, в образе Медуз Гофманом персонифицируется такое качество, как предательство. Князь в его романе восклицает: «Бенцон, чернейшее предательство воздымает свою змеиноволосую голову – голову Медуз! – против меня; вы находите меня в величайшей опасности!» (395).
Во время праздника на голову придворных падает расплавленный воск с факелов: «Показать, что им больно, и таким образом нарушить радость праздника, придворные не решались: это было бы неуважительно и нереспектабельно; вот потому-то и было презабавно наблюдать, как эти несчастные, целая когорта стоических Муциев Сцевол, с преужасно и преотчаянно искажёнными физиономиями, и даже более того, выдавливая из себя улыбки, которые казались как бы исторгнутыми из ада, продолжали вышагивать, не издавая ни звука, стараясь во что бы то ни стало не выдать себя непроизвольными стенаниями» (111).
 Муций Сцевол – легендарный римский герой, который, чтобы доказать свою стойкость врагу, сжёг на жертвеннике руку. Данная реминисценция используется для сравнения придворных с римским героем, чтобы показать их стойкость в перенесении страданий. Характер сравнения несколько сниженный: если герой сжигает свою руку ради благого дела чести, то придворные терпят мучения только для того, чтобы не испортить праздника и не навлечь на себя немилости князя.
Сравнение получает своё продолжение: «Так что благодаря поразительному контрасту этих искажённых, воистину лаокооновских физиономий со всеобщим радостным ликованием окружающих возникал некий особенно трагический пафос, придававший всей сцене своего рода величие и торжественность, да к тому же такого удивительного рода, что лучше и придумать невозможно!» (111).
Здесь Гофман иронически намекает на знаменитую скульптурную группу жреца Лаокоона и его сыновей, которые гибнут, оплетённые страшными змеями, насланными на них богом Аполлоном.
Отдельные античные образы легли в основу устойчивых выражений.
В тексте романа мы встречается с таким понятием как «танталовы муки». Оно передаёт внутреннее состояние Мурра: «Нет, дикое, безумное желание возникло во мне, желание, заставившее меня устремиться к чему-то, что я в неустанном порыве ищу где-то вовне, в то время как оно сокрыто в моей собственной душе, как некая тёмная тайна, как дикий и загадочный сон о каком-то эдеме высочайших отрад и наслаждений; впрочем, его и сновидением не назовёшь, - это было скорее какое-то неясное предчувствие, и предчувствие это устрашало меня и заставляло меня испытывать воистину танталовы муки!» (152).
«Ящику Пандоры» в романе «уподобляется» «почти каждое письмо, которое он (маэстро Абрагам) получал,... из коего, как известно, едва его отворили, посыпались тысячи бед и несчастий, зол и всяческих неудобств» (292).
На сюжетообразующем уровне мы имеем дело с заимствованиями таких известных сюжетов, как древнегреческий миф, согласно которому бог времени Крон каждый раз, как только у его жены Реи рождался ребёнок, пожирал его; хитростью она спасла Зевса (Юпитера), который впоследствии победил отца. Мать Мурра, Мина, рассказывает ему, что в детстве кота хотел съесть его собственный отец, на что Мурр отвечает: «Разве эллины – просвещённейшие люди – не приписывали своим богам престранной склонности к пожиранию собственных детей, но Юпитер был спасён, вот и я тоже!» (131).
В романе упоминается несколько конкретных мифологических сюжетов: истории Ореста и Пилада, Дамона и Пифия, которые в греческих мифах представляли собой легендарные образцы бескорыстной глубокой дружбы. Присутствует миф о мести Оресту за убийство им матери, Клитемнестры.
Понто показывает Мурру двух молодых-людей, бывших друзьями и соперниками в любви и называет их Дамоном и Пиладом. Мурр поправляет его: «Дамон и Пифий... Пилад был другом Ореста, которого всегда с неизменной верностью укладывал, предварительно закутав в шлафрок, в постель и подавал ему настой ромашки, когда беднягу слишком уж терзали демоны и фурии» (195).
С помощью заимствованного сюжета проводится параллель между двумя схожими ситуациями или пародийно воспроизводится отдельная сцена романа.
Античные реминисценции особым образом организуют хронотоп произведения. Так, когда Крейслер аккомпанирует Юлии, исполняющей «Мельничиху»: «Он, капельмейстер, по сути дела давно уже низвёргся в преисподнюю и вот-вот закружится над брегом Ахерона в демоническом танце шалями, совершая изящнейшие прыжки: так посему – спойте же, драгоценнейшая!» (207). Ахерон в греческой мифологии - «река скорби» на севере Греции; частично протекала под землёй, поэтому считалась одной из пяти рек, связывающих мир людей и царство теней. Иногда Ахероном называли само подземное царство.
Итак, обращение к античной традиции помогает автору более точно раскрыть образ того или иного героя, а также выразить своё отношение к описываемому персонажу или событию (посредством иронии). Кроме того, с помощью античных реминисценций организуется хронотоп и сюжетно-композиционный уровень романа.
Литература:
1. Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. М., 1996. С.218.
2. Гофман Э.Т.А. Крейслериана. Житейские воззрения кота Мурра. Дневники. М., 1972. С.108. Ссылки на текст романа даются по этому изданию с указанием страницы.
Опубликовано: Материалы к самостоятельной работе студентов-филологов по литературе на заочном отделении. Выпуск III. НН., 2004.