Ей было 37

Ей было 37. Ему? Лишь Бог один
Мог возраст знать стареющих картин,
Старинных книг ровесников его.
Он был из тех, кому, смеясь в лицо,
Нахально, смерть, скривив в усмешке рот,
Бросала, как подачку, каждый год.

Он умирал. Старел и умирал.
Так день за днем он просто угасал.
За белизной седеющих висков
Скрывалась боль, печаль, любовь. Любовь?
Да, он любил, любил и был любим.
Взгляд в прошлое, назад. Разматывая нить,
Стараясь вспомнить или не забыть,
Он жить хотел, хотел все пережить.
Все заново – с начала до конца,
Но он устал, устал - вот  в чем беда.

Тупая гордость, нравственность, устой
Мораль казались глупостью, игрой,
Игрой без правил, блефом без игры –
Ложь, недоверие, засохшие цветы.
Все было так, но быть могло иначе,
Ведь было место призрачному счастью,
Любви и страсти, дружбе наконец.
Но кто-то все решил, и тяжкий грех
На плечи лег их; кто-то сверху им,
Марионеткам, дергающим нить,
Сказал: «Довольно!», и два сердца вмиг
Забились чаще, бешенный их ритм
Сродни был крику, просто дикий вой,
Стон, вырвавшийся как-то сам собой
Из их груди. Обоим им дана
Была минута счастья, и она,
Минута эта, стоила того,
Чтобы всю жизнь страдать. Ей за него,
Ему за ту, которая с ним рядом
Не побоялась быть. Косые взгляды
Людей, что в грязной обуви в их душах
Следы оставили. Но разума не слушав,
Они любили и пытались жить,
Оберегая и храня ту нить
Невидимую, прочную, как сталь.
Так было раньше – время, как спираль –
Теперь от жизни получая шанс,
Судьбы подарок, маленький реванш,
В неприхотливой суете веков
Они друг друга встретили, и вновь
Пожар страстей под ливнем звездопадов,
Звук тишины, молчанье водопадов.
Все изменилось – ночь вдруг стала днем
От звезд сорвавшихся и слившихся с дождем.

Свет… яркий свет… падение во тьму.
Ей было 37, ему…