Старик

Был теплый майский вечер. Старик вел экскурсию по Освенциму. В его дрожащем голосе было столько скорби и сострадания, столько боли и мучений, будто он, пытаясь помочь сотням тысяч замученных и сожженных здесь, забрал всю эту боль себе. Скорбь навечно разлилась в его больших серых глазах. Глаза эти, казалось, были насквозь пропитаны страшным черным дымом и пеплом...
Он говорил и говорил. Голос, вопреки всем законам природы, шел не из гортани. Слова вылетали прямо из сердца. И люди, стоявшие вокруг, слушали его не ушами, а сердцами. Наверное поэтому, иностранцы, подходившие сюда, понимали все до единого слова. Ведь сердца у всех людей говорят на одном языке.
Группа переходила от барака к бараку, и в этих шагах гулким саднящим эхом отдавались шаги тех, кто шел по этой дороге тогда. Шел по этой дороге без возвращения...
То и дело процессия останавливалась, и звонкий рыдающий голос с новой силой вырывался из сердца гида. Голос поднимался высоко-высоко над бетонными столбами, между которыми педантичной рукой аккуратными рядами уже многие десятки лет была натянута колючая проволока, и свободной птицей летел в необъятную даль.
Тучи заволокли небо. Экскурсовод сложил свои худые старческие руки на груди. В этой маленькой сутулой фигурке собралась вся горечь, которую только может вобрать в себя человеческое существо. Но вот голос снова вылетел из сердца, поднялся высоко в небо, и среди сгустившихся мрачных туч начал пробиваться с новой силой краснеющий луч закатного солнца.
Стоял тихий майский вечер. Старик вел экскурсию по Освенциму. Это была двадцать пятая весна в его жизни.

4 мая 1999, Освенцим
11 мая 1999, Могилев