U - порно старье

•
Достать путевку было, как и предупреждала Наташа, очень сложно. Но Татьяну подстегивали слухи, что этот сезон – последний, и база на будущий год работать не будет. Всю семилетку она работала как проклятая, брала трупики на дом, и там, при скудном свете единственной лампочки, расчленяла их на составляющие.
Когда подошло время ее пятидневного отпуска, она робко постучалась в дверь кабинета товарища-господина Ю, ее не-наглядного.
- Войди! – пролаяло за дверью.
- Добрый день, Ю-сан! – робко присела на краешек табурета Татьяна.
- Ну? – четырехмерная харя Ю в упор уставилась на нее.
- Товарищ Ю-сан! – затараторила, ни на что не надеясь, Таня. – У меня отпуск подошел. Последний перед изменением… Мне ведь двадцать девять.… Вот… Путевку…
- План?! – оборвал ее Ю.
- Четыреста расчленений в месяц, по две туши взрослых, или по три, возрастом до пяти лет! – за производственные показатели Татьяна была спокойна, по расчлененке ей не было равных. Ю это знал, и спрашивал скорее для проформы.
- Позиция?! – задал Ю еще один ритуальный вопрос.
- Член общества «Дао Мао» с первого года Нового Времени. Поддерживаю. Преклоняюсь. Участвовала в кампании «Предательство любви». Предала трех подружек, недостаточно уверовавших…
- Пошла на ***! – перебил ее Ю. – Путевку получишь в пятом кабинете.
Потрясенная тем, что все так удачно получилось, Татьяна упала на колени и приложилась губами к краю расшитого золотыми образами Мао халата Ю-сана.
- Иди-иди! – оттолкнул тот ее носком сапога.
Не веря в свою удачу, она зажала разбитые губы носовой тряпочкой, и выскочила из кабинета.
Путевку она получила в тот же день.
«Три дня! Целых три дня!» – стучали счастливые мысли.
… Сборы длились недолго. Да и что брать на базу Любви? Так, всякая мелочь: трусики, плавочки,  лифтики, носочки. Самое главное – не забыть таблетки! На транспорт кредита не было, добиралась пешком. На это ушел первый день. Вскоре, сквозь крыши редеющих городских бараков, предназначенных для проживания псевдокоренных не-людей, она разглядела зеленую крышу базы. Сердце в груди забилось часто-часто. Еще через пять минут она подошла к воротам, на которых красной краской был выведен иероглиф «наслаждение», и несмело постучалась.
Небольшое окошко в воротах приоткрылось, оттуда высунулась костлявая рука, и старушачий голос беззубо прошамкал:
- Путевку!
- Вот! – торопливо прошептала (голос от волнения почти пропал) Татьяна, протягивая розовый квадратный клочок бумаги.
Рука схватила путевку, окошко захлопнулось на несколько томительных минут. Наконец, ворота распахнулись. За ними стояла древняя, лет пятидесяти старуха, из славян. На ее лбу багровел иероглиф «измененная». Рядом с ней стоял мальчик, лет пяти от роду. Зеницы его были прихлопнуты. Татьяну неприятно поразила его ухмылка, какая-то всезнающе-неопрятная и до омерзения похабная.
-  Заходи! – пробормотала старуха, не поднимая глаз.
- Здравствуйте, бабушка-саи! – приветливо поздоровалась Татьяна, оглядывая территорию базы. Десять пустых одноместных конур, прилепленных к внутренней стене забора, прохудившийся навес над выгребной ямой в противоположном углу. На  центральной части площади базы стояло единственное кирпичное строение, без окон, но с тяжелой металлической дверью, усиленной поперечными полосами из нержавейки. На его крыше гордо развивалось  Кровавое знамя Китайской Народной Империи. От жилых конур к зданию тянулись уверенно протоптанные тропинки.
- Зовут меня El-вира Давиговна. – заученно-монотонно забубнила старуха. – Жить будешь там. - Она кивнула головой на угловую конурку полуодноместного барака. – Все равно, не сезон, ты одна приехала. Питание в путевку не входит.
Татьяна быстро-согласно закивала головой.
- Мыться негде. Зверь посередине. - Последние слова она дополнила обреченно-неопределенным взмахом руки влево,
- Держи ключи! Твоя хата – с краю. – Она кинула Татьяне тяжелую связку. – Таблетки-то взяла?
- Взяла, взяла! – испуганно, боясь, что ее сейчас выгонят, запричитала Татьяна.
- Ну, смотри… - стала разворачиваться старуха.
- El-вира Давиговна! – окликнула ее Татьяна.
- Чего тебе? – она неохотно остановилась.
- А вы сами… пробовали? Со зверем?! – девичьи щеки Тани залила невесомая крас ная ка.
- На *** мне это надо?! – ухмыльнулась старуха. – Я не кровлю уже пять лет. Да и Петя у меня есть.… Выручает!
Она положила сморщенные коренья правой ладони на лоб мальчика, ухватила его за чуб и, с силой дернув, потащила его в сторону своей конурки. Не смотря на очевидную боль, которую причинила ему рука старухи, лицо мальчика не изменилось, по нему блуждала все та же ухмылка.
По тому, что он все время спотыкался, Татьяна догадалась, что мать его – из славян. Словно прочитав ее мысли, мальчик на миг оглянулся и приоткрыл глаза. Под веками матово блестела ярко-розовая пыльца рубцовой ткани. Татьяна вспомнила, как около трех лет назад, сама, еще не зная, для чего, она, на живых биоманекенах, разрабатывала оптимальные способы энуклеации. Ситуацию прояснил закон от 5-го года Нового Времени, о принудительном повсеместном ослеплении лиц мужского пола славянской национальности.
«Ну, в конце-концов, объективные законы развития мира, социума… Кто виноват, что Россия проиграла жесточайшую геополитическую битву, проебала все свои возможности, бездарно растратила все, что имела.… Ведь в борьбе всегда бывают жертвы, и смерть – обычное явление. Все умирает, но одна смерть весомее горы Тайшань, а другая – легковеснее лебяжьего пуха» – отвела глаза Татьяна от обезображенно-прекрасного личика мальчика.
- Про таблетки не забудь! – спиной уловила она шелест губ старухи.
Татьяна улыбнулась и пошла к крайней конуре. Встав на четвереньки и отодвинув картонку двери, она заползла вовнутрь.
Внутри конурка была довольно уютной: относительно ровно утоптанный земляной пол, тюфячок с прошлогодним сеном, осветительная плошка с прогорклым салом. Окон не было. Не приставляя к лазу картонки, заменяющей дверь, она запалила сало. Стало немного светлее.
«Сейчас переоденусь, и сразу – к зверю!» – немного испуганно подумала она.
Закрыла дверь, скинула синюю униформу, щелкнув сумочкой, достала ни разу не надеванные белоснежные трусики. Они остались ей от матери. За три года до Великого Бескровного передела мира, она купила их в дорогом магазине женского белья, и таинственно прошептала Татьяне на ухо в день ее шестнадцатилетия: «Оденешь, доченька, когда к жениху пойдешь…»
…Последний раз Татьяна видела мать в проеме переполненного товарняка, уходившего под стоны провожающих, от здания вокзала Псевдоачинска туда, за горизонт, в удушливую вонь трупоперерабатывающей фабрики…
И вот, похоже, этот день настал! Трусики были немного тесными и больно врезались в районе промежности.
«Ничего.… Терпеть недолго! Что мыслимо – то осуществимо!» - весело улыбнулась Татьяна, нащупывая в сумочке стандарт из трех красно-коричневых таблеток. На полупрозрачной  коробке красной тушью был выведен иероглиф «Отрешенное терпение».
Она распечатала стандарт, вытряхнула одну таблетку на ладонь и, зажав ее между большим и указательным пальцами, стала задумчиво покачивать ее шероховатое тельце.
«Любовь… - думала она. – Что это? Благодать, или мучение? Свобода, или смерть? Это мука, неизлечимая болезнь, навязчивая идея найти двойника, и, как следствие – жестокое разочарование, оплеуха реальности, удар о стену небытия.… В любом процессе, если в нем существует много противоречий, всегда имеется главное, которое играет введущую, решающую роль, тогда как остальные занимают второстепенное и подчиненное положение. Необходимо отыскать главное! Только терпение и отрешенность спасали меня от паранойи, от завистливой асуры. Молодцы, все таки китайские фармацевты! Сначала эта гениальная идея с продуктом ♥(см. прим. 1), подмешанным в экспортный вариант лапши, за пять лет äï Первого Предупреждения затем эти вот таблетки.… Полностью я не освобождена, но все-таки…»
Она проглотила таблетку, и как была, в одних трусиках, выползла из конуры.
На улице смеркалось. Стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь хлопотанием Кровавого знамени, да отдаленной трескотней конвейера смерти. В вечернем полумраке она с трудом разглядела центральное здание и, не вставая с колен, поползла к нему.
«Господи! – текли по щекам слезы. – Ведь я сейчас держу на плечах половину неба!»
Уткнувшись лбом в холод металла, она на мгновение замерла, прислушиваясь. Из-за двери раздавалось тихое сопение.
«Он ждет меня! – подумала радостно. А дрожащие пальцы уже искали ключом скважину замка, гладили под намокшей тканью трусиков опухшие от семилетнего вожделения губы. – Он хочет меня. И я его хочу. ****ь! Сейчас я познаю!»
Ключ повернулся в замке. Дверь открылась вовнутрь. В ноздри ударил запах. Сопение переросло в рычание. Темнота.
Из ее недр вырвались четыре мощные лапы, метнулись к ней, как четыре молнии, схватили  и затащили в плотный запах берлоги Зверя. В низ живота ткнулась сопящая, мокрая пасть. Обнюхала. Две шершавые змеи языков скользнули в трусы, спереди и сзади. Все-все-все вылизали, распробовали.
Татьяна боялась пошевелиться, и стояла, замерев, руки по швам.
Лапы приподняли ее, перевернули, бросили на четвереньки. Два горячих стержня глубоко вошли: один в девственную ****у, другой – в rectum, разорвали нежное мясо, и  время прекратило существование.
Неназываемое. Непознаваемое. Неописуемое. Единственное. Неделимое. Бесконечное. Вечное. За гранью Всего. За-абсолютное. ****опространство. Иное. Отражение отражения пустоты. Нелокальный квантовый контур. Деперсонификация.
Очнулась Татьяна от сырости и холода. Она открыла глаза, и обнаружила, что лежит возле своей конуры. Судя по тому, что целостность ткани воздуха не разрывали автоматные очереди, она поняла, что времени – около 4-х часов утра, обеденный перерыв на расстрельном пункте. Все тело, а особенно низ живота страшно болели. Она опустила руки вниз, и с удивлением обнаружила, что трусики так и остались на ней, только спереди и сзади зияли две огромные,  словно прожженные дыры. Из влагалища вытекала флюоресцирующая жидкость с каким-то болотным запахом. Она с трудом поднялась на четвереньки, замерла, боясь потерять сознание, и собралась, было встать, как почувствовала, как сзади кто-то осторожно трогает ее боль.
- Кто здесь? – испугаться, тем более после того, что с ней произошло в последние восемь часов, она не смогла. Тем не менее, она вскочила, и, обернувшись, увидела, что сзади стоит Петя, старухин мальчик.
- Чего тебе? Уже поздно. Иди домой. – Скороговоркой произнесла она, прикрывая руками то, что смогла прикрыть.
Мальчик в ответ что-то пробормотал. Татьяна смогла разобрать только, что он хочет полежать.
- Иди домой, Петя. Там и лежи. – Бессильно прошептала она.
Мальчик, ничего не ответив, не поднимая головы, прыгнул на нее, повалил на землю. Татьяна попыталась оттолкнуть его, но сил почти не осталось, да и мальчонка по своему физическому развитию, явно обгонял свой возраст. Они барахтались на земле около трех минут. Татьяна была готова заплакать от очередной необъяснимости. Мальчик все время восторженно повторял:
- Полезать! Полезать! Полезать!
…когда Татьяна очнулась, она обнаружила себя лежащей на спине. Перед ее носом белела трогательная в своей испачканности матерью-землей, детская пяточка.
- Полезать! Полезать! Полезать! – щекотливо доносилось из темноты в районе ее израненной промежности.
Она приподнялась на локтях и увидела мелькающую между ног, резко контрастирующую с вороньей кучерявостью черного треугольника, белокурую головку мальчика, который торопливо, но тщательно, слизывал светящуюся слизь Зверя с Таниных ляжек.
- Петя, когда ты закончишь, проводишь меня домой? – прошептала она.
Мальчик повернул на нее личико с застывшей глумливой улыбкой, все в светящихся потеках слизи, и произнес полным ртом:
- Угу.
«Он нашел меня по запаху!» – догадалась Татьяна, прежде чем потеряла сознание, на этот раз от мощнейшей волны оргазма. Лизал Петя хорошо.
Проснулась Татьяна около 9 утра. Последний раз она просыпалась так поздно на каникулах, после окончания второго курса, еще до всего этого. Была Россия, как небесная, так и земная. Были конкретные планы, расписание… 
  В голове еще шумели обрывки сна, отражения (или эха) неорганического тоннеля реальности: в компании каких-то людей Татьяна шла куда-то. Бесплодные  земли, вселенская свалка. Их цель – находящееся на горизонте строение, вход под землю, туда, где еще сохранились обрывки человечества, и того, что называется «нашим миром». Путь туда очень опасен. Но он почти завершен. До строения – рукой подать. Тут одна из спутниц Татьяны, протягивает руку:
«Смотрите!»
Все смотрят туда, куда показывает девушка. Под горочкой, на которой находится вход в спасительное подземелье, «оральный контур биовыживания», колышутся неописуемые сущности. В дрожащем мареве серебристо блестит группа гибких, блестяще-прозрачных «треугольников». Воздух, трепещуще, до зуда в ушах, пронизывает издаваемое ими неслышное скрежетание и гул. Они общаются.
«Они пока нас не заметили. – Думает Татьяна. – Но, пока не поздно, надо съябываться!»
«Подождите! –Кричит девушка,  заметившая их первой. – Это не страшно! Это коллективный нейрогенетический контур!»
Она срывается с места и бежит в сторону «треугольников».
Татьяна понимает, что сейчас придут π–здарики.
«Бежим!» – изо всех сил кричит она.
Вся группка, кроме убежавшей девушки, срывается в строну входа в подземелье.
Стальная дверь в подземелье закрыта. Татьяна, спиной ощущая приближение безумия, лихорадочно вертит стальное колесо, открывающее дверь. Наконец, дверь открыта. Компания втискивается в узкий тамбур. Навстречу им выходит охранница. Господи, какое облегчение, какое вселенское счастье испытала Татьяна в тот момент! Все страхи и ужасы позади! Но тут она вспоминает об оставшейся снаружи девушке, и о мистических «треугольниках».
«Надо скорее спасать девушку!» - умоляет она охранницу.
«Поздно! – с грустной улыбкой отвечает та. – Они ее уже «разорвали».
Татьяна плачет.
Охранница ее утешает:
«Рай не достигается трупом. Его вырывают, покрываются потом, на мгновение, на час. Потом – агония. Потом – еще час…»
Охранница падает на колени и ногтями начинает рыть яму, прямо под ногами Татьяны. Земля твердая, дело продвигается с трудом. Вскоре, на дне ямы проступают контуры лица сбежавшей девушки. Оно все разорвано на мельчайшие треугольники. На Татьяну накатывается приступ тошноты и ее рвет прямо в яму, на лицо девушки. Как только первые капельки рвоты соприкасаются с лицом, глубину ямы разрывает ярчайший агонь. Все тело Татьяны покрывается липким потом.

Второй день Татьяна посвятила борьбе с внутренним диалогом. На одной из стен конуры, красной охрой, был нарисован треугольник. Таня смотрела на него до двух часов ночи.
Что-то смутное пробивалось к ней из потустороннего: Любовь, Любовь, Любовь.… Не знающая границ и противостояний, отрицающая понятие смерти, обнаженно-обиженно танцующая у врат Вечности, как в яркий и солнечный летний день, когда мама, чуть поодаль собирает грибы и ягоды, на берегу тихой таежной речушки, вдруг заблестит тонкий и идеально ровный фрагмент льда, приминающий луговое разнотравье. И ты восторженно подбегаешь к нему, ласково удивляешься его необъяснимой прозрачности и холодности, пытаешься взять его в руки, чтобы показать, удивить маму чудом – лед, такой странной формы, здесь, в жаркий летний день! Но лед ломается, поднять его невозможно, а вдалеке уже горят черные костры, и ветер доносит запах паленой трупятины…
Что взять со льда, ведь даже солнце погаснет через сорок миллиардов лет!
Вечна только любовь!
Неосознанно приняв решение, в эту ночь к зверю она не пошла.

Утром третьего дня Татьяну разбудила Давиговна и напомнила, что к 23. 00, конура должна быть свободной.
Она неспешно содралась, морщась от боли, натянула то, что осталось от трусиков и села в уголок подумать.
Думалось хорошо. Она перебрала в памяти всех своих знакомых, встреченных ею на пути из Вечности в Вечность, проговорила знаки Числа до двадцать третьего, вспомнила о слиянии человеческих лиц в Раскраску.
Наступил последний вечер.
Татьяна задумчиво выковыряла последнюю таблетку из картонки и стала ее рассматривать, надеясь из коричневого космоса ее атомов, получить единственно правильный ответ.
«Симульное принятие решений не обеспечивает выбора единственно верного варианта развития событий. – Думала она. – Но, тем не менее, по- другому мы не можем. Вот я сейчас сижу и размышляю: есть таблетку, или не есть. Да, или нет. Если съем – поебусь сегодня  последний раз в жизни. Завтра уеду домой, а там – изменение.… Если не съем, то влюблюсь в Зверя,  а что будет дальше – неизвестно. Хотя, впрочем, финал все равно – один. Смерть. Единственная константа. Различны только пути ее достижения»
Она разжала пальцы. Таблетка упала на земляной пол. Татьяна встала с колен и пошла к Зверю.
Дверь в логово была открыта. Запах отсутствовал. Татьяна поняла, что влюбилась. Она зашла в непроницаемую темноту логова и солнце погасло.
- Любовь!?– полувопросительно выдохнул Зверь.
- Любовь! – жарко прошептала Татьяна.
Железные руки обняли ее, хвост туго сдавил шею, оба *** вонзились в только переставшую ныть ****у. Горячее, острое и мокрое впилось в ее губы. Татьяна успела на мгновение понять, что Зверь ее целует, и тут же пронзительная боль перекрыла остальные, менее важные мысли. Зверь оторвал ей верхнюю губу.
- Любовь?! – три желтых глаза смотрели в душу, и немного дальше.
- Любовь! – прошипела, захлебываясь кровью, Татьяна.
И Зверь заговорил. На незнакомом языке, разбрызгивая слюной и причитая неведомыми, страшными словами, испепеляя мир, всю ****ую объективность, весь мировой холод. И Таня поняла, что вечная – только Любовь. Во всем Мире, не только «нашем», а во ВСЕМ. Слева и справа. Сверху и снизу. Позавчера и послезавтра.
- Я люблю тебя! – у-porno шептали полуоторванные губы.
- Я люблю тебя! – вываливались из ануса зверя полупереваренные уши, язык и глаза.
- Я люблю тебя! – слабела хватка m. sphincter ani externus, labium maius и minus vaginae, обнимающих двойной *** Зверя.
- Я люблю тебя! – отлетала душная тушеная душонка туда, где нет ответов и вопросов. Туда, где только любовь. Всеотрицающая, всепоглощающая, всеразлагающая.
Вечная.