Грядущее - клином

Еще в Перми Миша написал стихотворение, которое было прочитано моей подругой:
 "И путь мой не длинный.
И плоть моя - глина.
И слезы - озера.
Грядущее - клином.
Прошедшее ливни
По пеплу разора..."
Подруга сказала:
- Этот тот случай, когда мастерство играет против автора, потому что он пишет не от жизни. Вот если бы это сочинил какой-нибудь автор из Латинской Америки, можно было бы признать гениальным.
Подруга жила лакированной обложкой советского образца и не знала, что мы как раз и есть Латинская Америка, только... хуже. Через несколько лет она положит на стол партбилет со словами:
- Никакой вины за то, что творилось в стране, у меня быть не может. Я этого не знала.
Михаил видит гораздо больше, потому что смотрит снизу вверх, а вся нелепая общественная громада на него давит. Он уже давно убеждает меня, что из тюрьмы вообще все видно лучше. Именно поэтому считает, что пребывание в тюрьме для осознания общественных истин для него было необходимо. Только вот... многовато.
Тюрьма как сгусток общественного неблагополучия. Слепок нелепостей. Много лет спустя он напишет посвященное мне стихотворение:
"Пора - к исходу все, к исходу -
Уму и сердцу моему
В твою тюремную свободу,
В мою свободную тюрьму..."
Мне это покажется почти обидным:
- Почему это моя свобода - тюремная?
- Потому что ты тоже в зоне, только оградка подальше и вышек не видно.
И он был прав. Человек должен распрямляться и становиться свободным  изнутри. И тогда, в тюрьме, Миша был уже духовно гораздо свободнее, чем я, идеологизированно воспитанная.
Понять, что творится в мире, со скованными руками, можно. Только вот некому. Народ-то там... темноватый, не пробуженный. А с другой стороны - лучше и не будить, зверя дикого узришь. А потому -
"И хлопала
Большая
Малой зоне,
Чтоб мелодичней лился
Звон оков".
Многие лирические стихи (начиная с конца семидесятых годов) раздражают, по меркам того времени кажутся почти оскорбительными. (Сопин вообще в течение всей своей последующей поэтической биографии будет раздражать, хотя по жизни - полная противоположность).
"Не убежать, не защититься мне
От вечного заката на окне,
От алчности персон и персонажей,
От дотов, камер,
Моргов и светлиц,
От модных тканей,
Вытканных из сажи,
От маринада чувств,
От грима лиц,
От модных морд
И от безликих мод,
Отравленных лесов, полей и вод,
От униформ,
От вечных
Норм
На корм,
От нюхающих газ слезоточивый,
От братьев пьющих,
От неизлечимо
И беспробудно
Трезвых
Дураков".
(1984 год)
Эти стихи, конечно, никто и не думает печатать, а "на кухне" говорят:
- Миша, ну откуда ты все берешь? Смотри на жизнь светлее!
Комментаторам и в голову не приходит, что здесь налицо последующая история страны в свернутом виде. Обратимся к сегодняшему дню. "Алчность персон и персонажей?" - кто же от них сейчас не страдает! Доты, камеры и морги... к сожалению, больше чем достаточно. "Нюхающие газ слезоточивый" - нет, уже не газ - анаша, героин, а вот сейчас, говорят, очень модным становится кокаин. Вот на счет норм на корм и тканей из сажи - пожалуй, изменения в лучшую сторону налицо, заграница помогла.
Просто удивительно, как поэт постоянно опережает время. Так, стихотворение "Враги давно друзьями стали и нам на нищенство дают..." появилось за несколько лет до того, как Россия стала получать гуманитарную помощь от Германии. Помню, я тогда еще возмутилась: "Друзьями, может, и стали, но что дают на нищенство - это уж слишком". И тут же немцы стали давать нам на нищенство.
В конце восьмидесятых на выезде вологодской писательской группы в Череповце преподавательница профтехучилища чуть не за грудки схватила Михаила за прочитанные им перед ребятами строки:
"Вы куда разбрелись,
Исторически нищие мальчики,
На прилюдном безлюдьи
Свои растеряв голоса?!"
Опасаясь за неправильное воспитание подопечных, она тогда искренне выкрикнула на весь зал:
- Мы не исторически нищие!
Прошли годы... Увлеченные бизнесом, сексом и еще Бог знает чем, молодые люди все меньше интересуются прошлым страны, попирают святыни, а некоторые регионы бывшего Советского Союза и вовсе откололись, вытесняя русскоязычное население по странам ближнего и дальнего зарубежья.
Публика накидывалась на поэта за "чернуху". Но можно ли винить автора за то, что прозреваемая им ситуация в стране оказалась столь тяжелой?
Увлечение социальной тематикой слишком привязывало стихи к быстротекущему моменту, и я говорила:
- Их ждет печальная судьба. Время бежит так быстро вперед, что строки, которые звучат сегодня как прозрение, назавтра появятся в передовицах газет. То, что тобой выстрадано, другие скажут в порядке конъюнктуры с большим литературным умением. А ты так и останешься для историков литературы... если кому-то будет не лень потрошить архивы.
- Ну что ж, - отвечал поэт. - "Для нас - по-человечьи умирать, коль жить по-человечьи невозможно".

*    *    *
Безлюдье. Суда без причала.
Мне горестно, друг мой, до слез.
Давно ли здесь правда звучала,
Как тяжкий поклеп, как донос?
И снова звучат марш-парады,
И снова затравленность фраз...
Не надо встречаться, не надо
С толпой, отражащей нас!
Раздумья, раздумья...
Мир зыбок.
Все то же:
Вот - мост,
Вот - ручей.
И та же двоякость улыбок.
И  те же зрачки стукачей.
И вновь всепокорные люди.
И тот же призыв, что звучал...
Ужель мы всегда у прелюдий?
Мы - общество вечных начал?