Одна моя извилина... тавось...

Одна моя извилина… тавось –
Дать дёру навострилась из избушки.
Просила заменить её, - авось
Побег не обнаружится в психушке.

Но как достойно план осуществить,
Когда иные помыслы и… тело;
Дыру в мозгах газетой не прикрыть.
И всё же принялАсь она за дело.

Собрала вещи-клещи: бутерброд
(на всякий случай), книгу, склянку с ядом…
И, верную подругу чмокнув в рот,
Пошла к дверям, покачивая задом.

Ей вслед смотрела целая толпа
Идей и мыслей с сильным прибамбасом.
И плакала какая-то, клопа
Давя своим обосанным матрасом.

А этот клоп – огромный санитар,
Любитель поиграть к тому ж в пятнашки.
Вопила мысль бредовая «Пожар!..»
Из тесных врат смирительной рубашки.

А в городе буянили дожди,
Хлестали в окна с редкой передышкой.
Немного успокоились вожди.
У Цезаря термометр под мышкой.

– Она ушла!.. – заплакал Ганнибал.
Наполеон заел конфету солью,
И произнёс: - Объявлен мною бал!
Танцует каждый с собственною болью!

Поднялся тут бригадный генерал,
Одёрнул френч, бравируя болячкой.
Бал состоялся - он с ней танцевал
(не более), довольствуясь подачкой.

Другие тоже, талию обвив
Руками ей, вальсируют ногами…
Боль млеет, свои жертвы отпустив,
На этот раз, любуясь дураками.

Эйнштейн же (Вова) прямо со стола
Клеймит в сердцах больничные порядки:
– Одна у нас извилина была
Нормальная, и та ушла на ****ки!

Здесь, господа, ужасный произвол.
Не очень-то весёлые делишки.
И вот пример: обиделся посол
Английский, и стянул с себя штанишки.

Недели две стоял переполох.
Звезда ль о полнолунье спотыкнулась?
Но, вдруг, - оцепенение и вздох… –
Извилина разумная вернулась!..

Я рад и одновременно не рад.
За горло взяли «Новости» и «Вести».
В конце концов, кто чем сейчас богат,
А я, - что все извилины на месте.