Одесские похороны

В Одессе хоронили Рабиновича. Его Соня плакала навзрыд и, срывающимся от причитаний голосом, рассказывала всему городу, каким мужем был её покойный Исаак. Плакала скрипка, и слепой шарманщик крутил ручку своей шарманки, поглаживая мартышку, сидящую на правом плече. Одесса скорбела.
- Вы не знаете, каким хорошим человеком был мой Исаак, - продолжала причитать Соня. – Бывало, придёт домой после вечерней молитвы и скажет: “Соня, золотце моё, почему сегодня опять нет бульона из курицы? Ты забыла сходить сегодня к резнику, или у тебя в кошельке были только крупные деньги, и ты не хотела их менять? Я понимаю, что крупные деньги навевают мысли о безбедной старости, но, чтобы до неё дожить, не мешало бы, хотя бы в субботу выпить полстаканчика крутого бульона с отварным пупком”.
Ах, мой Исаак, ты всегда был таким внимательным, добрым. Ты никогда не бил меня своим талесом поперёк спины, так как считал, что это осквернит твой талес, а брючный ремень мы так и не выбрались тебе купить. Ты всю жизнь любил меня одну. И, даже сквозь сон, называл меня только ласковыми именами – Розочка, Голдочка.
Ты был честным, порядочным человеком. Когда Хаим, купив у тебя кусок материи своей Хае на блузку, не доплатил тебе восемь копеек, ты только тихо сказал ему: «Ничего, Хаим, завтра я возьму у тебя два десятка яиц, и мы будем в расчёте”. Хаим чуть не расплакался от твоей порядочности.
Исаак Рабинович лежал, закутанный в саван, и думал: “В следующий раз надо будет умереть через пару месяцев. Дольше без доброго слова моей родной Сони мне не выдержать”.