Аль Хазред Дамаск, 750г

Я встретил джинна на перекрестке,
Я джинна встретил у входа в пустыню.
Я на курганах, где рыжая глина,
Встретил горящего черного джинна.

Я говорил с ним до тени рассветной,
В старом могильнике с ним говорил.
Там, у засыпанных инеем склепов,
Там, возле дна, у забытых могил.

Мы обсуждали строение света,
Мы говорили о света лучах.
В самом конце, в завершении лета,
В черной пещере на белых камнях.

Он подносил свои руки мне к векам,
Он мои руки к глазам прижимал,
Джинн песни пел, верещал, обещал,
Перьями крыльев меня обнимал.

Я – лишь вопросы ему задавал,
Грудой вопросов его засыпал.
Джинн удивлялся, не зная ответов,
В рот мне смотрел и хвостами вилял.

Мы говорили о тьмы страшных тайнах,
Мы рассуждали о бренности тьмы
И замолкали – подобное долго
Нам обсуждать слишком страшно в тени.

Я размышлял о природе Вселенной,
Джинн долго думал о жизни цветов,
Так мы узнали основы основ,
Так мы узнали круги паутины.

Так. Мы пришли по дороге, по длинной,
По серебристой, по полной зубов…
Джинн промолчал и поскреб средь рогов,
Землю погладил он лапой звериной.

Мы были с джином той ночью над бездной.
Он рассказал все, что было полезным,
Все мне поведал о том, неизвестном,
Что запечатано шапкой снегов.

Я прочитал ему старые сказки,
Сотни историй о странах за морем,
Множество южных горячих мечтаний,
Летопись долгих бесцельных скитаний,

Книгу уснувших богов на пороге,
Тысячу тысяч ночей на балконах,
И миллионы, и черное солнце,
И виноградник на северном склоне – просто История вместо историй.

Мы говорили о женщинах, ветре,
О небесах, о холодных кометах,
Про тишину, про скрипящие ветви,
Про города и рыбатские сети.

Джинн удивлялся и спрашивал больше,
Чаще смотрел на часы на запястье.
Я отвечал, я летел через чащу
Странных вопросов. Не мог слушать дальше.

Больше и глубже, плотнее, чернее,
Джинн встал с поклоном с сухого скелета,
Я – с саркофага, я знал, с минарета
Кто-то кричит о прибытии света.

Так мы расстались у входа в пустыню,
Так мы расстались на перекрестке.
Так он оставил, забрал мое имя,
Так джинн ушел, и спасать меня поздно –

Я задавал ему сотни вопросов,
Он в темноте заострил свои уши,
В качестве платы – забрал мою душу,
Будет ее теперь в сумраке слушать.

Будет теперь только ей удивляться,
В танцах безумных скакать над песками –
Там, где бушует безбрежное пламя,
Там, где шайтаны мерцают глаза.

Будет ко мне возвращаться лишь снами.
Так будет здесь. И жара над домами,
Возле могильников, возле курганов
Я засыпаю, паря над костями.