Стихи. 1995 - 1999

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА
Я роняю слова на заплеванный снег
Под сегодняшней жизнью Луны;
Где-то водят по струнам чудовищных рек,
И поют голоса тишины.

Где-то руки деревьев вздымаются «за»
И хватают за бороду дождь,
И уже где-то хочет взорвать небеса
Чей-то громкий, невидимый вождь.

Где-то, разум нехитрых поэтов пленя,
В грязном небе висит зодиак;
Отмечающий вскрытие мертвого дня,
Где-то пьет новогодний дурак.

В стопроцентных лучах, посреди середин
Что-то празднует Облачный Дед;
Где-то демоны свой одинокий камин
Топят связками радостных лет.

И всю ночь, и всю грязь дуновением губ
Нарумянил московский Аллах;
Новогоднее счастье обмыто, как труп,
И висит на фонарных столбах.

Ухмыляется вонь средь каскадов и пен,
Взгляды режут часы, как пирог...
Я роняю слова, и уносит их день
В Новый год на подошвах сапог.
31.12.95

СОН ИОСИФА
«И видел Иосиф сон..»
Бытие, 37, 5.
Иосиф Бродский умер 28 января, во сне.

1.
Нью-йоркский асфальт зернистую гладь
Освежил шелестом звездных век.
Если не грех человечеству спать,
Значит, бодрствовать грех.
Значит, пускай священный старик
Посылает с небес карателей рать:
Ибо достоин костра еретик!
Аминь. Подпись. Печать.
Разгневан всевышний и мечет угли:
«Ишь, видят что-то там в зеркальцах луж,
А утром находят в настольной пыли
Ксерокопии душ.
Вот ведь: люби их до боли потом
Спускай им с Синайской горы скрижаль!..»
...Океан этажи обдает кипятком,
Легкие Бруклина простужая.
Непечатная речь сотрясает Олимп,
Осыпаются мелкие боги и кирпичи,
Под багровою плешью колеблется нимб
Фонарем в нью-йоркской ночи...

А для гнева уже и нет причин:
Спят поэты, оставя наброски.
Рыщет спящий Иосиф, стережется пучин -
Бродов нет, видно, день небродский.
Упадают дожди остриями рифм,
Унося лучи золотых форелей,
И поет обвал первобытный ритм
Для святых равнин целлюлозных изделий.
И листы язвит непростая кровь
Изо рваных ран от осколков фраз,
Затекая внутрь, под лихую бровь,
В белоснежный ноль фарисейских глаз...

2.
По землям обетованным Альфы с Омегами
Гасят свет, что вокруг голов.
Оглушенный Нью-Йорк, миллионно обеганный,
Ожидает невиданных снов:
Чтобы розовый крем из блестящего бара
Бесконечностью литров рождая струю,
По нагретому камню в пирах Валтасара
Начертал: Happy Birthday to you!
Чтобы грянули, слившись, звезды и полосы
Что-нибудь из Синатры, и чтобы - all right...
...По Бродвею блуждая, разбуженный голос
Откликается эхом на Брайтоне.
Сотни глаз, отворившись, глядят в неолит,
Мылят горсти снотворных молчанием ртов,
Исчезая... Но сны - не для тех, кто спит,
А для тех, кто достоин снов...

Пенный Фавн у трельяжа, единый в трех лицах,
Не по-божьи зевает, демонстрируя небо.
Утро. Дрожь первых капель-самоубийц,
Что, зажмурясь, бросаются с крыш-небоскребов.
29.01-5.02.96

СТИХИ ПОД ТРЕМЯ ЗВЕЗДАМИ
1.
За стеклом неизбежная родина,
Как сосуд для усталого голоса
Третий Рим - гениальный юродивый -
Расправляет лохмотья и волосы.

Рассыпается утро дублонами
В грязной шапке неназванной площади,
Нищий ветер с земными поклонами
Глухо шепчет: «Шпаси тебя, господи...»

Усмехаются, злы и нечищены,
Под мостами пустынные лодочки,
И фонарные тени ручищами
Собирают полушки «на водочку»...

Неказистые первенцы города,
Неживые от штампов бессонницы,
Умывают безбрежные бороды
В сотнях тысяч оконных Солнц.

С нами день! Беспокойные пальцы
Рвут затишье безумной палаты,
И в асфальтовых трещинах скалится
Стольный град - городской бесноватый.
24.01.96

2.
Я сорвался... (не в духе был древний фетиш,
Проводник мой не вовремя запил),
Так срываются вспять с непогашенных крыш
Поколения бронзовых капель...

Я сорвался, сорвав свое тело с моста,
В неожиданно ласковый хаос,
И предрек мне из «нет» направление в «да»
Фонаря указательный палец.
1-3.03.96

3.
Царство глиняной массы, в белые формы влитой,
Дышащего сырья для Раннего Бога, что лепит
Этнос, способный злобно курить и, спускаясь в лифтах,
Напоминать лицами сдавленный оттиск на лептах.
4.03.96

СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(Через 200 лет)
Шрифт из книжек для неопытного возраста
Исключил геометрию надгробия.
Неуместнее меня - посланца бодрости -
Из полей встает вулкан клаустрофобии.

Единицей, вавилонскою святынею,
Выстрел-тень швырнув на луг, оврагом вспоротый,
Здесь не грех она, быть может, ибо ныне я -
У подножья перевернутого города.
В кислород впиваясь вычурными Альпами,
Он гнетет меня и здесь глухими сводами,
И на склепах отпечатанными скальпами,
И незримыми домами-антиподами.

4.03.96

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕЙ
(Из поэмы)
День начался задолго до себя,
Родившись в глубине овальной чаши,
В секунду бытия когда, сидя,
Бледнеет ночь... Но свет еще погашен
На канделябрах труб, в акульих пастях гор,
Что зримы сквозь контрастную беззубость
Окна, чей круглый рот, впитав созвездий сор,
Разверзся, пораженный ими, глупость
Забыв сокрыть от взоров... Впрочем, чьих,
Когда по виллам - плоть? Шагов лишь груды,
Окаменевших в виде кладки мостовых -
Процентов в гневе брошенной посуды -
Единственное бремя в этот час
Постигшее дороги. На конце их
Жизнь нынче не предвидится, и глаз
Ваш странствует, не ведая о цели
Сих странствий. Между тем, от дальних крыш
До ближних тянет светом, как из щели
Под дверью или над - неважно; лишь
Он здесь - как на разгромленных постелях
Зрачки, еще слепые, из-под век
рождаются, подобные светилу,
Встающему из вод, святой ночлег
Срывая с тел его паникадилом.
...И драгоценность доказав клеймом,
Отбитым на доверчивой клетчатке,
Оно встает нещадным сапогом
Над италийской обувью печальной
Под скользкий ропот Лар вверху качнулся торс,
Озвучен петушиным менуэтом,
И, в предпоследний раз, сквозь слух на Юг пополз
Собачий лай, в сердцах задушенный рассветом.
7-10.03.96

КЛИНОПИСЬ
1.
В этих стенах -
полуживой, но и выживший Ной,
(Не из ума,
только из рук, что молились усердно на факел)  -
Так и травлю
жерло свое цианистой кофейной струей,
Сам себя -
вечный Нерон, и любезный палач, и Архангел.
8.03.96

(Яуза)
Медная сеть,
должная нас ограждать от воды, неотличима
От узелков
собственной тени, что делит собою пространство
На кислород
и nevermore, на который имеем мы зуб, не имея причины
Оный иметь...
И застревает в руке черная шишка, как голова африканца.
12.03.96

(Кремль)
Обожженное яростью глины, так тело монаха-афонца,
Вечной святости место не дремлет и не бывает пусто.
И Васильевский храм - угловатым ожогом на фоне Солнца,
Словно четвертая, смертная степень шестого чувства.
13.03.96



СТАНСЫ НА ПОСТРИЖЕНИЕ
Вышел разумным животным, а возвращаюсь бюстом -
Снова я мертв, снова меня изваяли.
Я идеален, чтобы геройски бросаться на бруствер,
Иль озарять профилем скользкое тело медали.
Я извлечен метким пинцетом погоды из дымного круга,
Вновь удостоен шагов, улиц высокого слога...
Нынче я - зримая запись последнего звука,
Что издает шестиногая жизнь под пятой гарнизонного бога.
14.03.96

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ НЕСПЯЩИХ
1.
Ночь расширяет зрачки освещенных подъездов
Это уже не жизнь, но и не повод для реанимаций:
Анабиоз, словно волшебный фонарь, развлекающий
плясками в бездне,
Вас заставляет дышать, а будильник - натужно смеяться.
2.
Ночь - негатив дня, апофеоз возмездий,
Время, когда небо - везде: недоступнее рыбы
В пальцах творится рассвет, и живут фонари-эпигоны
созвездий -
Вечнее «нет!» темноте, сатанински глядящее с дыбы.
15.03.96 (ночь)

ПРОБУЖДЕНИЕ
Что делать?!
Восставший из мятого ада с вкраплением тела,
Из мела
Глухим звероящером, апофеозом господних изделий  -
Я ангел постели,
Ее неизбежный подтекст, словно в воздухе - гелий,
Как гений,
Зажатый мечтой меж строками седых цитаделей,
Чей белый
Парик, превратившийся в кость из застывшего геля,
Пастелью
Привычной выводит на стеклах автограф недели...
Как «девять»?!
И вновь я снаружи: изыди изысканный сеятель сеять.
Что делать?
17-19.03.96

КОМЕТА
Ты сегодня на дне. Как тусклое верхнее «ля»,
Исчезает вверху твой побег от рояля неба;
И мои минус восемь до твоего нуля
Простираются осью, кроша раскаленным хлебом -
Чтоб лететь к праотцам, по закону сменившим знак
На беззубую свастику - лучшую часть прицела,
Заставляя меня повторить в безвоздушных снах
Этой странной симметрии - это земное тело.
23.03.96

НАБРОСОК
Мы забываем названия, звания избранных,
Мы называем забвение Божией волею.
Бог триедино царит над углами да избами.
Воля, не жалуя Бога, роднится с неволею.
Болью в неволе, в углах, и соседствуя, стало быть,
С Чистою силою, что дополняет Нечистую,
Корчатся строки в агонии почерка - старою,
Новою, среднею, вечною, этою истиной.
Истина есть: за углом, вон, видали в полтретьего.
Истины нет. Но недавно была, исповедалась  -
С рифмою, все как положено: снова, как медиум,
Некто заносит  подлунную письменность в ведомость.
В видимость. Тень от смычка посредине безмолвия -
Взрыв, меж зрачком и листом порождающий трещину
В виде строки - называется Божией волею.
Сном называется. Чудом. Как правило - вечностью.
Вечность граничит по берегу строк со Вселенною.
Карта им - сгусток извилин, зажатых в руке...
Как не признать, что и мир, полный тьмой и Селеною
Движется к точке.
К финалу строки.
К точке.
К
.

30.03.96



МОНОЛОГ ПОКИНУВШЕГО ДУШ
Быть. Существовать без времен, словно знак препинанья.
В день же седьмый - возвращаться туда, откуда ты вышел,
О предчистилище, мир, уместившийся в шар, принимаемый
Вскользь, но всерьез - за причину того, что родимся и дышим.
В воду. С туманной, но необсуждаемой целью:
Нагрунтовать свое тело, как холст перед мастерской кистью
Времени. Здесь ощущаешь себя подмастерьем,
Трущим яичную темперу в собственной жизни.
Вас первозданного нет. Нагота - разновидность одежды.
Мы недоступны  в последнем, а в первом нас не дозволяется видеть.
Мыло вокруг -  предисловье к Венере, но прежде -
Явитесь вы, сам себе и кусок минерала, и Фидий.
И, наконец, предоставив себя вертикальным потокам,
Падая в мир, столь сухой, сколь и окаменелый -
Слушать шаги удалившейся влаги, жестоко
Внявшей минутным урокам тепла и двуногого тела.
7.04.96

ЗЕРКАЛО
Взгляд в зеркало быть вечным принужден,
Как вал - девятым...
Как рукопись, мне профиль возвращен
Уже измятым.
Он - память от свечного острия -
От центра ночи,
Пристрелянной в десятку; чья струя
Обычно и соединяет точки
Лица и света, в каждой опознав
Свою вершину.
И свой конец. И свой обратный знак-
Первопричину
Всего, что составляет новый день,
Бредущий через...
...Так на лицо отбрасывает тень
Грядущий череп.

10.04.96

ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ
Передо мною тот, кто нынче пьян -
Первопрестольным воздухом, иль им же,
Не сжиженным до состоянья жижи,
Способным пахнуть, отягчать стакан,
Как приговор - наличием глотка
Все той же влаги в трепетном желудке,
Что вам сулит шестнадцатые сутки.
Круг замкнут. Не без помощи УК.
Он - тот, кто, обогнав теченье зим
и лет, - не смог догнать себя по кругу,
Случайного устал затылок друга
Осознавать навязчиво своим.
А потому -   избрал тропу войны
С кругами вообще, всесущий вектор
Струи в гортань, и в грань, где вы - есть Некто
В лучах геометрической луны -
Нуля, что исполняет из угла
Роль пустоты, прислужника на пире,
Однако вас с е2 на е4
Привычно переносит из тепла
В иное на шкале температур
Понятие. Так холод возвращенья
Ему знаком, как овдовевшей тени -
Прообраз. Будто гипсовый амур,
Он замирает в ней. Она одна,
Его постель, она - его же слепок,
Как взгляд с небес на миллионы щепок,
Что спят на дне бутылочного дна...
16-17.04.96

ПУСТОЙ ПЬЕДЕСТАЛ НА ЛУБЯНСКОЙ ПЛОЩАДИ
Здешний кипящий воздух дает миражи,
Для сознанья - шанс бежать от конца, от знака
Скорбного препинанья, (о коем собака
Знает, и воет о ком) - и оно бежит...
Здешнее небо - цвета здешней травы,
(Кто под кого маскируется, неизвестно) -
Сущий простор домовым, водяным, древесным
Страхам. Сатирам. Всадникам без головы.
И это - уже скульптура. Извечный мавр
(При всем-то богатстве на расы!) - пустяк, банальность.
Радушный хозяин при плахе - всего лишь формальность.
Лабиринт Минотавра - уже Минотавр.
Дверь всегда противоположна стене,
Так же, как воздух - Некто на тягостном звере.
Воздух - апофеозом стены - не приемлет двери:
Тем объяснимее то, что последней - нет...
Может быть, память о небе. В опере кресло
Для Мефистофеля. Бюст вдохновения. Или -
Памятник бегу бегущей в тумане кобылы...
Но - после того, как она исчезла.
21.04.96

* * *
Я, августейший.
Это - скорее беда, чем окрик
Лавра с вершины чела, недоступного даже
Собственным мыслям; с той благородной охры,
Что ослепляет хрусталик зеркала, делая влажным
Глаз…
<Апрель 1996>

НАТЮРМОРТЫ
1
(Дворник)
Звуки утром - как игла в тонзуре
Пластика, - спят в миллиметрах вальса:
И метла - видение фигуре -
Словно кисть в неразличимых пальцах.
2
(Дерево)
На взгляд со дна - ты состоишь из гнезд
 И звуков, давших смысл шумерской фразе
Ветвей; страниц - исписанных до слез
Творцом. И им же скомканных в экстазе.
28, 29.04.96

1 МАЯ 1996. ЛУБОК
Звуки марша, соскользнувшего на чарльстон.
Красный день календаря. Среда. Погода.
Тем сильнее ощущаешь государство,
Чем ничтожней о тебе его забота.
Дети. Голуби. Отцы семейств. Их жены.
Тенью дома - на асфальте дремлет стая.
Населенье, глядя невооруженным,
Большей частию лишь там, куда пускают.
А пускают - лишь туда, где населенье:
К парадоксам вообще пространство склонно,
Ибо столь необъяснимо от рожденья,
Как валун, впитавший бдительность Горгоны.
1.05.96

РАЗГОВОР С ДЕРЕВОМ
Если и есть черты
Лиц, или оного
В этих ветвях - то Ты
Смело зовись: «Его»,
Или же: «Их», «Тобой» -
То есть, смени лицо.
Это и будет твой
Взгляд в небеса отцов.
Взгляд - поворот и взмах
Век (через свой же мрак)...
Это и будет знак
Непревращенья в прах.
Это и будет вихрь -
Знак, что и я, избрав
Слово - как вид любви -
Не был уж так не прав.
4.05.96

ПИСЬМО
Оставьте все. Оставьте все, что есть:
За нами, в нас, над нами, перед нами.
Оставьте все: как музыку, как месть
Жестокого стекла оконной раме.
Оставьте все. Оставьте прежде свет -
Во всех его телах: в свечах, и возле
Свечей, и возле тех, которых нет,
Но - надо полагать, что будут после.
Оставьте все. Оставьте день - для глаз,
Его конец - для губ, сказавших «Amen».
Оставьте ночь: она запомнит вас,
Забыв себя, заполненную вами.
И все останется. И лишь часы,
Спеша вперед, зашепчут: Альфа, Бета...
...Омега. Все. Оставьте росчерк - и
Оставьте Свет. Но не гасите света.
10.05.96

К СТИХУ
Ты не можешь покинуть меня, о, моя незаметная часть,
Потому что и я не смогу отпустить на дорогу
Твое странное тело, не нужное ей, и подчас
Незнакомое мне, и еще неизвестное Богу.
Ибо лишь для того, чтобы стать таковым. - рождено.
И не сетуй, что жизнь удалась недостаточно бурной:
Некто жаждет во сне досмотреть окончание снов...
В результате чего - пробуждается в чреве Сатурна.
Что и есть окончание. Лучше прийти к нему, стих,
Через черную лестницу, дабы избегнуть хотя бы
Поклонения слуг, как волхвов - но настолько святых,
Что на юрких телах незаметна расцветка Каабы.
18.05.96

* * *
Больница в начале сна -
Такая же, как в конце,
В забвении. Ни одна
Черта не живет в лице.
На миг отстранив от глаз
Пургу или прядь волос,
Увидишь все тот же пласт
Безмолвия. И мороз,
Как речь, донесет до стен
Признательность в виде двух
Знакомых цветов, систем
Любви. Черно-белый слух.
Вычерчивай, без ума,
Рисунок в карандаше
И думай, что эта тьма
Лежит на ее душе.
И между ветвей, небес,
Антенных крестов и труб -
Действительно Бог, но без
Приметы. Как ночь к утру.
<Май 1996>


Е.С.
Да будет мне позволено признать,
На дне эпохи мучимому жаждой,
Что телу твоему, Им через «ять»
Написанному - не возникнуть дважды.
Поэтому тебя в моей судьбе
Взор ищет так свободно, хоть нескоро:
Лишь то и оставляет по себе
Сбежавший хор, что волю дирижеру.
И тишину. Смолчавшая в ответ,
Она царит, где я (читай: без выгод) -
Где смерть не значит столько, сколько свет.
 И вход не значит столько, сколько выход.
24.05.96

ПОЛЕТ ЯНДАРБИЕВА
Все кончилось, кажется. Сделав широкий жест
От локтя к прикладу, крыло самолета с шасси
Не могут сойтись в направлениях, изобразив
По поводу «кажется» крест.
И кажется, в этом лишь правы.
Действительно: вверх или вниз,
Направо и влево - симптом неспособных к паролю.
И тень фонаря расползается кровью, и из-под контроля
Выходит, как сепаратист.
27.05.96

ДОЖДЬ НОЧЬЮ
1
Ноты расстрела с небес тотчас вызывают взрыв:
Бегство света от тени, поставленной к стенке.
Бог, не зная вашего имени, или уже забыв -
Употребляет звук, похожий на «ты» оттенком
Голоса - более, чем односложностью. Ваша плоть -
Довод бессмертной души в споре о вашем
Существовании в мире; однако, вплоть
До самой нее - вы состоите из влаги, доселе спавшей
Где-то внутри: может быть, в складках стен,
Или в балконе - мысли небес о камне,
Или в кустах, смолкших от недостатка тем.
Где-то внутри. Между дождем и вами...
27.04.96
2
В споре с окном лицо попадает в сеть
Собственных взглядов, брошенных раньше на милю
Вглубь. И на щеке записей вечности не разглядеть,
До тех пор, пока время щетиною  ей не исправит стиля.
8.06.96

* * *
Тягу к словам и здесь
Не объяснить без слов.
Стало быть, буква (месть
Гордиевых узлов
Нам за развязку) - не
Жалуясь, не любя -
Терпит нас. Ибо вне
Нас - узнает себя.
25.06.96, Коленцы.

МОЕМУ ИМЕНИ
Репетируя Дух, сын с отцом оставляют меня одного,
Как забытую реплику - наедине с одураченным ухом.
И уже не вопрос означает спина, принимая автограф его,
А скорей - запасную тропу, чтоб надежнее скрыться от звука.
От любого. Теперь и ему здесь - какое житье?
Разве лишь обнаружить себя, наполняясь до горла на тризне.
Что и есть окончанье, виньетка: ответ забирает свое,
И орхестра, познав одиночество, за ночь становится жизнью.
Только некому жить. И осталось глядеться извне
В ниспадающий двор, где листву, точно пальцами Листа,
Подбирает июль. Да маячит в случайном окне
Удивленный Господь, четвертованный за триединство.
2.07.96

* * *
Я нес перед собою свет  -
Фонарь ли? Нимб? Фитиль?
Он был один, скрепляя две
Моих руки, но был.
И был лишь потому, что знал:
Пока нас двое - ртуть
Еще в дороге; не финал,
И не пролог, но путь.
Но путь (исход) знаком лишь нам,
И на испуг чету
Не взять: каков ни есть - он там,
Без грима на свету.
…Он будет первым: им нельзя
Не быть. Свеча? Киот?
Кто б ни был он. Кто б ни был я.
Кто б ни был тот, кто ждет.
13.07.96 (ночь)



С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА
Я жил в Рязани. Что и есть как раз - ни меньше,
Ни больше - к перемене мест охота мест же.
Там воздух. Ветер. Кроме них   - пробелом крыши.
Там видишь все, как строки книг - лишь свыше.
А что исчезнет - то вина полей, пространства,
Его: вещь между не видна Его простраций.
Искать? (Особенно слова) - ни слов, ни слуху,
Ни духу... Раз уж голова и та - два уха.
22.07.96


ШЕСТНАДЦАТОМУ ГОДУ
Не стойте за шторой. Вперед: я сегодня свободен;
Мне вправду шестнадцать, как чудится Богу и вам.
Не то, чтоб я рад с вами встретиться, не по погоде
Одетым. Но вы мне завещаны - с Ним пополам.
Я жил постоянно - в полшаге от «вечно»; бессменно,
Пожизненно, впрок, круглосуточно. Плюс ко всему -
Я понял бессмертье на ощупь, поскольку бессмертным
Одним лишь и стоит года завещать. Точно вам и Ему.
К чему я клоню? Я не рад вам, но надобно встретить;
Причем, не надеюсь на более нежные чувства к себе
От вас, ибо знаю: мы нынче одно. Только третий
Опять не явился. Опять - и на радость судьбе.
24.07.96

ПОВОДЫРИ
1
Не память - пророчество: страсть перелистывать главы;
И змеи кусают не хвост, а неузнанный тыл...
Не случай забыть остальное, но повод и право
Оставить на совести времени все, что забыл.

2
У дня только сутки на то, чтоб исчезнуть, передавая
Даты и годы - как сверток в ладонь, да «прощай» в уста.
Ночью в постели даешь круги - типографский валик,
Только и смогший всосать, что жизнь с молоком листа.
3
День недели и месяц забыты. Кривой забор
Не имеет конца, ибо тот обратился вишней,
Что сестра Фаэтона; а дальше поля - с тех пор,
Как Творец из путей к бесконечности выбрал ближний.
24.07-3.08.96
Москва - Коленцы

* * *
Лет нам всегда хоть сколько-нибудь да есть.
В память об этом нам лишь и осталось жить -
С тайной мечтой не забыть их числа, как месть
Будущему. И со льстивым рывком - продлить.
Так мы и топчемся по снегу, не зная, кто
После - с оглядкою: сколько набили дыр?
Не замечая его, уже шлющего взор плато -
Чистый, как сам адресат, как мысль, что замело следы.
Так и глядим с недоверьем, будто боясь узнать
Или поверить в то, что редеет лак
Нашего кресла, и что потолку - плевать
В нас, и часы не решаются произнести «тик-так».
Так мы бросаемся к окнам. Неважно, что там: война,
Мир ли. Раздвинуть шелк, оказаться возле.
Годы уже не летят, но выкрикивают имена -
В качестве тоста, в качестве жизни после
Них. А она существует. Иначе что
Нам понимать, если вдруг раздается «Боже»?
И как нам начать, найдя среди ночи то,
Что зовется бессмертием? Смертью? Ложью
Этих двоих - чтоб отвлечь, заслоняя дверь
Полем, куском стены, подворотней, далью,
Взгляд на себя... Взгляд, что слыхал «поверь»
Чуть ли не больше раз, чем ему шептали.

8.08.96

САНКТ...
(фрагменты путеводителя)
«Что будет завтра?» Комната пуста
Для вздоха улиц, посланного. Чтобы
Добить мой сон - поскольку и в устах
Честнейшего он предварит «Ну что вы...»
***
Вода живет и умирает стоя.
Для сна - листая век, от скуки -   дни.
На что они ей - шум? Она на что им -
Движенье мимо и помимо них?
***
...И мы затихаем, не слыша оваций. И деспот
Не морщится в ложе, как будто. Но  - лишь бы не вдаль!
Для этого - камни. Поэтому - «здесь! Да, вот здесь мы
Когда-то и были!..» И время нам вторит: «О да!»
***
Взгляд, сбереженный небу, знает, где
Его предел - на лестницах, что рвутся
За фонари, монетами в воде
Оставленные Богом, чтоб вернуться.
***
Вправду конец, если помнишь, когда встречали.
Поезд дрожит, словно ближе к воде - весло,
Чувствуя город, что бродит в окне со свечами,
Вытянувший оставаться: всегда везло.
Санкт-Петербург, 14-17.08.96

НОЙ
Одиночества нет. Лишь сознание смерти других,
Или собственной - это для вас одинаково плоско.
Только Бог и остался, оставленный мозгом, - как штрих
Для себя: чтоб не крикнуть про землю об этой полоске.
Память знает о времени то, что не видит в окне,
Но успела прочесть между «здравствуй» и брошенной трубкой.
«После нас - хоть потоп», как заметили те, что на дне.
Как заметит душа, возвращаясь обратно голубкой.
25.08.96

ОСЕНЬ
Я не думал дожить до тебя - так и стало, не дожил.
Если что-то выводит рука, в том вины ни ее, ни моей
Ни на грош: только долг. Я мучительно помню и должен
Все - своей же душе. Все, что сказано было при ней.
Поворот, поворот. Пахнет свет? Или улица тоже -
И слегка молода, и настолько в обрез коротка,
Что при первой возможности рвется на запахи, точно
Пес - во тьму с поводка.
Мостовая и ночь - как набор существительных в речи,
Скачут: младшая бросит - другая, спеша, подберет,
Устремляясь обратно все больше на ощупь, все реже,
Чем трамваи вперед.
Пятница, 13.09.96

СТИХИ НА ПУСТОЙ КОРОБКЕ
1
Коробка есть модель всего, что нам
Захочется представить в этом виде.
Нам от нее (в противовес штанам):
Двуличья мало. Плюс - она не видит
Ни наших действий пасмурных, ни лиц.
И мы, когда потребуют ответа,
Заплатим наше, как еще Улисс
Платил, - за все. Но только не за это.
2
Итак, модель. Допустим, наших лет.
А что? Вполне: четыре грани, вроде
Зимы и прочих; крышка, чтя эффект,
Глядит пророком сверху. Так в уроде

Прошедшем наш барахтается глаз.
При этом табуретка «Не похоже!»
Уместна на три дня - покуда нас
Не застают у зеркала в прихожей.
3
Да, зеркала! Бесспорная мишень
Для наших неглиже - плодов упадка
Душевных сил, и доводы ушей
Ван Гога - в пользу прежнего порядка.

Да, зеркала. Наш ларчик, в амплуа
Всеобщей мерки, выполнит и эту
Дрянную роль. И, в сторону плюя,
Не доказать, что в недостатке света
4
Или тепла - причина пустоты.
Но, придавая профилю свой разум,
Мы чертим им прицельные кресты
И выпускаем дробь - в обоих разом.

Однако. Сундучок - к тому же тир?
И можно заглянуть (смотреть - жестоко),
Как дует в рог да лупит из мортир
Судьба, ни к месту сделавшая стойку.
5
Наш короб вправду прелесть. Зная, где
Его Тартар - под крышкою, мы можем
Искать снаружи день. Поскольку день
И есть лишь то, что чувствуется кожей.

Спи, спи. И пусть бродяжничает рот:
Кто лучше может знать об этой муке,
Как не слова, что клянчат, будто мот,
Заранее истраченные звуки.
6
На то и балаган, чтоб видеть сны.
Как весть идет в окраинную волость -
Появится стена. Из-за стены
Не подадут - не только руку - голос.

Потом уже не смогут. Камень ждет,
Пока умеет. После режет угол,
Стремясь наверх и выпустив вперед,
Как кошку, - крест, чтоб напророчить купол.
7
Меня, я вижу, тянет вниз да вниз.
Что только поиск панциря, как будто:
Того гляди - дверной проем, карниз.
И негде встать, и некуда... Вот тут-то

Покуда и задержимся: во тьме
Нетрудно спутать скорости на ощупь.
При этом сделать шаг, держа в уме
Карнизы и проем - безмерно проще,
8
Чем ничего не делать. Просто ждать,
Пока войдут и, не простясь, исчезнут -
Поскольку не заметили. Как знать,
Оставят ли слова - о том, что бездну

Признания способна предсказать
Лишь из-под ног украденная почва.
Конечно, ложь. А значит - шанс назвать
Обратный адрес этой скромной почты.
14.09.96

ФРЕСКА
Мне впору молчать. Стихи
Мои потекли: весна.
Стремлюсь не подать руки,
Но чувствую, что узнал.
Я прячусь за спины, за
Колонны, за бюсты - и
Стою, закатив глаза.
Мне больше к лицу, чем им.
Они не спасут: их мрак
Укроет на миг от глаз
Своих же, и делать шаг
Оттуда - мне в первый раз.
Им - хуже. Всему виной
Боязнь (топора? пера?):
Творимое за спиной -
К добру, Но не от добра.
И зла - ни на грош во мне:
Мой челн не потянет двух.
Я так измельчал, что «вне
Себя» - я всего лишь дух.
А значит - стерпеть, свернуть,
Считай, не пришлось. Гляди:
Вот лист. Отыщи мой путь.
Там где-то и я вблизи.
17, 18.09.96

* * *
Иду вперед, и ничего взамен.
Так выставленный вон - перебирает
В уме ответы. Мы почти в зиме,
И ставим ночи в двух шагах от рая.
Балконы, сны, ладонь поверх лица -
Стремятся прочь, как посланные встретить.
Ад далеко, и голос подлеца,
Швыряя тело с табурета в стремя,
Обратное повешенью, дрожит.
Петрушка пьян без малого неделю,
И сам себя освистывает жид,
В свиное ухо скрученный метелью.
29.09.96

ЧЕРЕЗ ГОД
Е.С.
Предав тебя и исказив сей жест
Позднейшей ложью - я способен помнить.
До чисел и до имени тех мест,
Вина и книг, расположенья комнат.
Их сумма из обоих нас не даст
Ни одного. Но, выбравшись из вьюги,
Мы видим, что никто не передаст
Честнее снега нашу мысль о юге.
Смотри, смотри! Я сызнова простил
Себя. Но это лишь способность речи
Поверить в то, что, может, упростив
Свершившееся, - мы отыщем нечто
В грядущем. Так решают спор о дне
Постройки дома, о трубе бассейна.
О памяти;  потом - о нас над ней,
Как над столом с остатками веселья.
Мы помним то, чего нам поздно ждать,
Нельзя любить и недосуг бояться.
Поскольку память нам нужна как ****ь.
По крайней мере - как замена ****ству.

5.10.96
 * * *
Если поднять глаза - горе, скорей всего,
Станет листвою, городом или небом.
В этом и суть, ибо кто же опричь его
Сможет избегнуть удачней огня и гнева
Свыше, где (как нам известно) живет Добро?
Кануть в пейзаж стеклышком, всплеском фары,
Будто оно - радость, или тавро
Слез, что сотрет платок - вместе и скальп и варвар?
5.10.96

* * *
Петли скрипят. Комната входит в дверь
Следом за мною, на цыпочках, ради Бога.
И исчезает внутри: заходи, проверь -
Нет ли кого? У окна, что одето в тогу
Тяжких гардин, не спросить, где она теперь.

Нам ли узнать обо всем, если включим свет?
Самое большее - хаос вещей, посуды.
Все - без записки (о том, через сколько лет
Ждать). И следы ее ног, бегущие отовсюду,
Позже окажутся полом: у вас паркет.

Если загнется Ягве, то промолвит: «Ной».
Будет ли прав - неизвестно, поскольку вето
Не наложить никому. За моей спиной
Только пейзаж. Но поймать себя вдруг на этой
Мысли - и значит для вас оказаться мной.
6, 13.10.96

 СТАРИК
Ветшающие линии границ
Между лицом и воздухом настолько
Приблизилось к согласию, что птиц
Не хватит небесам на неустойку
Его окну.
Закройся, не смотри
Покуда вьюга беглых слез не смоет
Бессильным парку и скамье внутри -
Такой же белой, как и все зимою.

18.10.96

 * * *
Мой черный стол диктует мне союз
С толпою развороченных бумаг,
В которые заглядывать боюсь,
Как в письма от сошедшего с ума.
Я словно постоянный адресат
Для этих груд, хоть в зеркале двойник,
Пейзаж в окне, и время на часах
Идут ко мне, опережая их.
Почтовая ошибка? или знак
Ноги  на их нетронутом снегу? -
Я лишний здесь, но мне нельзя никак
Исчезнуть: не умею, не смогу,
И не привыкну, и уже свою
Испытываю память, а не страх,
Валяясь по измятому белью
За полночь у бессонницы в ногах.
23.10.96

КАПРИЗ
Все, что вокруг меня -
Неповторимо. Тень
Не искажает дня
Копиями, и день
Счастлив отдать стене
Той, что напротив глаз -
Свет, лишь поняв, что мне
Так же не смочь сейчас.
Дом и окрестный двор,
Точно через стекло
Лупы, почти в упор
Видят мой приступ слов -
В силах помочь лишь тем,
Что принимают вид
Всех его версий, тем,
Мостиков, пирамид,
Улочек,  где идти -
Мало, и грех бежать.
Боже мой, как найти
Силы не подражать?
26.10.96

ИДИОТ
Если Парка окажется шельмой
И отложит мой профиль пока,
Я забуду, как некий отшельник,
Этот город. И только река -
В мостовых, как в скорлупке ореха -
Будет детству и жизни сродни
Истекать, ибо память о реках
Двухконечна. Как сами они.
Я закрою на тяжкие ставни
Вид из окон, где время идет.
И внутри будет двигать листами
Незаметный лишь мне идиот.

27.10.96

НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;
 и кто захочет судиться с тобою
и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду;
и кто принудит тебя идти одно с ним поприще, иди с ним два.
Евангелие от Матфея 5:39-41
Спаситель не знает ни имени, ни села,
А значит - не может судит, и твоя взяла.
Лицо, и одежда, и ступни при всех пяти -
Достойны руки принуждающего идти,
Судящегося и бьющего: он не тать,
Поскольку берет только то, что ты рад отдать, -
Не больше. Но если от Бога бежать - беги
От поприщ, одежды, и левой своей щеки.
30.10.96

ПУТЕШЕСТВЕННИК
Дощатый пол с губительною свечкой
Лишь только и могли тебя зачать.
Кому иначе эту бесконечность
Восьмеркою колес обозначать,

И слышать, вопреки неповторимым
Законам, утром плеск воды к бритью,
Да Троицу считать неоспоримой,
У жизни обучаясь не житью,

А цифрам, - словно маленькие деньги,
От скуки кем-то пущенные в рост, -
Уже привыкнув к лишнему оттенку
На наволочек найденных волос.

1.11.96

 * * *
Я лег за полночь. На поднос
Поставил чай, прошелся кругом
И к выключателю поднес
Благословляющую руку.

Погасла люстра, но окном
Напротив стали стекла полки.
Не спал, и поделиться сном
Мне было не с кем. Или долго.

Так  лепят в боги нас. И цель
Ясна тому, кто после верит -
Не требуя креста в конце,
Ни клятвы Гиппократа перед.
11.11.96

ГАДАТЕЛЬ
Твой дом посреди зимы
Так черен, что это знак
Пришествия князя тьмы.
К столу накрывают так.

Пути потому пусты,
Что ждут; и ведут не в Рим.
Считай, что к тебе. Что ты
Заранее найден им.

Укрыться нельзя: не глаз
Тебя обнаружит здесь.
С тобой это в первый раз,
И в этом одном - ты весь.

13.11.96

* * *
В городе нет горизонта: последствие взрыва,
Что порождает миры. Сумма веток и стен
Ночью на грани экстаза и нервного срыва.
Выбор Творца не зависит от выбора тем.

Стоит ли знать о причудах небес дымоходу?
Или, Везувию местному, хватит ему
Только составить компанию громоотводу
На ночь за картами окон в ничейном дыму?
16.11.96

 * * *
Я уеду из дома,
Не услышав от стен
Ни добра, ни худого:
Насовсем, насовсем.

Будет ветер и пусто.
Мне идти одному:
Я последние чувства
Все оставил ему.

Через арку направо,
И вперед до огней.
Вот мой Реквием - браво! -
В перелетном окне.

Десять тактов навстречу
Голубям на карниз, -
И вприпрыжку на плечи
Переулка. И вниз.

Брось печалиться, ужас
Пережди. Не дрожи
О консервах на ужин,
И не бойся за жизнь:

Там, за парой балконов,
Различимых к утру,
Тело станет законным.
Значит, я не умру.
18.11.96

СМЕРТЬ ОЛЕГА КАГАНА
Не позволь себе большего. Ты
Ведь не хочешь; не надо.
Не заметить каемки, черты
Скоростям твоего пиццикато.

Ты внутри у кувшина. Там нет
Ни вина, ни фигур: мы упорно
Видим красное только на свет.
Преимущество умерших - в черном.

Преимущество, ибо отдать
Больше нечего: темь. Почивая,
Наконец прекращаешь искать.
И тебя лишь искать начинают.

Эту ощупь с твоей не сравнять,
Потому что различные мифы
У обеих: надежда обнять,
Или смерть от скрипичного грифа.
 -
Ошибись хоть разок, эмпирей.
И тому, кто не ведал ошибки,
Допусти отозваться скорей,
Чем закончатся струны у скрипки.

24.11.96

Е.С.
Что я тебе напишу на коленях у сумерек,
Страшная девка без адреса и без примет?
Смейся, пора: я почти объясняюсь в безумии.
Будем считать, что и это сойдет за привет.
Вся моя комната в ужасе - если б ты видела! -
От перекрестных шагов. Или мы не вдвоем
Бедное чувство с шестым миллиардом в делителе
По единице секундам теперь отдаем?
Или один я? И некуда с эдакой бездною
Деться: всерьез не покинешь себя-старика.
Разве что память спасет: ты не самая честная,
Я же не гений. Ну вот мы и квиты пока.
Как назову? Хоть по первой строке, если хочется.
Не принимай за стихи: это только прием.
Стихотворение ждет. И пока оно кончится -
Кто бы мне высчитал, сколько мы лет проживем.
26.11.96

CТАРИННАЯ ЖИВОПИСЬ
Предместье Тициана. Мешковина
С картофелем из высохших долин,
Полуокно. И свет наполовину.
И тьма в глазах. И Бог преодолим.

Пожалуйста! Давай остудим глину,
Октябрь на красный свет перебежим.
Два выхода: Творцу найти причину
Или себя почувствовать чужим.

Язык не кисть. Не ждет переворота:
Меж фраз его всегда найдутся те.
Но если нет - то хлопнут не ворота,
А воздух на распоротом холсте.
29.11.96

(ЕККЛЕЗИАСТ)
Я лежу на диване. Передо мной
Стол, покрытый бумажною белизной
В декабре. Но единственная белизна
За окном - это цвет моего окна.
За окном - декабрь. А за ним - январь.
Птицы движутся, время стоит. Календарь
Разминулся со снегом, застрял в пути.
Или некуда больше ему идти.
Из рта навсегда вылетает речь,
И покой наш уже ни к чему стеречь.
Сняв халат, удаляются от одра,
Охладевшим надеясь найти с утра.
Снега нет. Нам нельзя потерять тепло:
Мы испортимся. Будто бы бьет в стекло
Постоялец - и видит еду, ночлег.
Мы не можем открыть, нам не нужен снег.
Мы уверены: это стучится он,
Не оставив следа от голов и крон,
Все, помимо себя, заменив собой -
Как умели лишь мы, и никто другой.
Мы в снегу. Если Бог попадет в метель -
Философия сгинет. И как постель
Будет выглядеть Рай (или Ад - как знать,
Коли смерть занесло, и не нам умирать).
После снега уже не мозги его
Объяснят: что есть серое вещество,
Как не сам он? Под силу понять ежу.
Снега нет. Небо счастливо. Я лежу.

6.12.96

ГЕОГРАФИЯ
Кому, как не тебе - по ремеслу
Родиться в глубине земли усталой,
Где пол определяют по веслу
Иди штыку в глухой руке у статуй;

По фонарю: когда погашен - день,
И ночь - когда разбит. По тени дома -
Что дом еще отбрасывает тень,
И смерть не ждет в конце второго тома

Всех писем, что оставишь по себе,
Всех адресов (все адреса так узки!),
Всех песен, где меж строк - лишь Бог и бег,
да Нобель, окликающий по-русски.

7.12.96

* * *
Я графоман. Мои листы лежат
Везде, где их согласно видеть око:
Не слишком низко, и не так высоко -
Чтоб я всегда был им открыт и рад.
Они страшны. Особенно когда
За них войну зима ведет бесчестно:
Казалось бы, протянешь провода
Среди бумаг - и комната исчезла.
Едва за дверь - для них уже побег;
Они зовут, и этот голос томный
Не отогнать, и в келье полутемной
За полночь выпадает новый снег,
В другие дали открывая вид.
Возможно, там - за церковью и лесом -
Над лампою еще один стоит,
И эту связь не удивить железом.
8.12.96

* * *
Примитивный пейзаж
В половину листа,
За который не дашь
Ни окна, ни холста;
Безопасная даль
В половину руки,
Но рука и печаль -
Как они далеки!
Если выйти за дверь
И направо взглянуть,
То напрасно теперь
Открывается путь:
Половина зимы,
И дороги бледны,
И оттудова мы
На ладони видны.
Потому что и там
И, как правило, здесь -
Мы не в тягость богам.
Ибо мы-то и есть
(Глядя издалека -
Чтоб достал карандаш)
Фонари и река,
Примитивный пейзаж,
От неблизких картин
Отстраняющий плоть:
Чем он дольше один,
Тем он больше Господь.

13.12.96
ПОЧТА
Я полюбил свободные размеры:
Как тога, или брюки без лампас,
Они дают мне легкие манеры;
Но тощ для них словарный мой запас.

Должно быть от болезней или горя -
Слепого и невидного извне,
Я бросил стих. И, по привычке, вторя
Моей судьбе, он изменяет мне.

И на столе, как следствие измены,
Я нахожу конверты от него:
Уж распечатаны и непременно
Надушены бессилием его.

Теперь я болен службами иными,
Но, видно, не поддался мятежу
И, будто из укрытия, за ними
Со дна мизантропии я слежу.

Но все, что мне нашептывает ворот
Колодца, все, что сочтено в уме -
Я с ужасом и нетерпеньем вора
Прочитываю поутру в письме.
15.12.96

ЗИМНИЕ КУПЛЕТЫ
Снег убирает очевидцев. Наспех
Сопротивляясь нашему концу,
Житейский чих и благородный насморк
Нам пурпуру добавили к лицу.

Хвороба века, подбираясь к носу,
Как пастор к оренбургским мужикам,
Нас учит европейскому прононсу,
Дневному сну и кружевным платкам.

Вот просвещенный царь! В минуту строги,
Или степенны, мы уж не бежим
Вослед трамваю с воплем по дороге:
Как нам идет постельный наш режим!
Как кстати нам горячечный румянец:
Штудировавший дома Хохлому
И Сурикова, тощий иностранец
Прославит в голос «русскую зиму»!

17.12.96

 * * *
Не вставай: я пришел со стихами,
Это только для слуха и рук.
Не мелодия гибнет, стихая -
Гибнем мы. Да пластиночный круг.

Потому что - поймешь ли? - у смерти
Нет вопроса «Куда попаду?»
Нет Земли: только Бог или черти,
Только рай или ад. Мы в аду.

То есть гибель - не администратор,
И не распределяет ключи:
Все мертвы. Она лишь регулятор
Этой громкости. Хочешь - включи.

Поразительно, как мы охотно
Поворачиваем рычаги!
Между ними - и этот. Погода
Ухудшается. Снег. Помоги.

17.12.96

 * * *
Выйди хотя бы  к окнам. Помимо стола и прошлого
В комнате существуют зрачки и виды -
Затем, чтобы вычесть из большего еще большее,
Чтоб жизнь утомилась, и ты бы не знал обиды.
Ты выдумал петь на чужих языках, и, видимо,
Ты прав, потому что лишь так убивают зависть.
Но зависть - как топка. Дровишек осталось, видишь ли,
Чуть-чуть, -  но их хватит на то, чтоб тебя обесславить.
Из ведомых граней творца (вспоминай стаканы)
Гармония - некуда легче: и будь поэтом,
И славь понемногу того, кого хошь - пока он,
Воздавши тебе не по должности, не пожалел об этом.

25.12.96

ЧЕТЫРЕ СЮЖЕТА ДЛЯ ПРОЗЫ
1
Я задаю вопросы, Сатана.
Кто б ни был ты - не принимай на веру,
Не принимай на смелость эту меру
Безделия в отчаянных тонах.
Бессмысленная, снежная страна
Скрывается за трубами в тумане,
И если мы кого-нибудь обманем
С тобой - то только наши голоса,
Летящие от скуки в небеса:
С охрипших берегов ума - в Колхиду,
Безверие, безбожие, обиду
И бесконечность в дар приобретя.
Все это говорит тебе шутя
И не подозревая, что он скажет
Через строку, больной москвич. Москва же,
Как многое, - тебе принадлежит.
А значит, весь мой слог не подлежит
Хотя бы переводу, мне на радость:
Без слов - дорога вверх, но грустно падать
В твой многообещающий карьер,
А проломить языковой барьер.
Ты все молчишь, а я, глядишь, рифмую,
Хоть мало пользы от того уму и -
И сердцу, как сказал бы здешний бог,
А больше б ничего сказать не мог.
Ты знаешь, суеверие упорно
Лишь в том, что не имеет ясной формы.
Простим ему: he  speaks  before he thinks
Другое дело - мы не грек и сфинкс,
У нас не те века, не те задачи,
Меж нами - все. И только наудачу,
Да разве что вслепую - приступлю.
Бес выслушай.
Бес, я тебя люблю.
2
Погибшие в беспамятстве, во лжи,
В крови, в противоречиях, и в смерти
По самый рот бредущие - поверьте:
Каких мы слов на стих ни нанижи,
Вы рветесь в каждой паузе, в тиши
Победы, и пока мне было ново
За переплетом скрывшееся слово -
Я знал его на вашем языке.
Вы - груз, что держит лодку на реке, -
Не столько снизу, сколько даже сверху -
Подобно небу, песенке и смеху
Присевшего на весла божества.
Граница, за которую листва
Не каждым октябрем переступает -
Тропинка ваша. Гибель наступает
Не как удар, немедленный и злой -
А словно гость. И неизменно свой,
С вином, в позавчерашнюю газету
Укутанным, и целому-то свету
Трезвонящий о даче под Москвой,
Да севший против лампы, как живой.
Все это вы. И в пламени камина,
Куда глядишь, - другая половина
Всей вашей смерти (будто сквозь стекло):
Ненужных рук свободное тепло.
Без памяти, без боли, без0 начала,
Завертывая раны в одеяла -
Мы корчимся заснуть в госпиталях,
А снег без сил ложится на поля,
И оба - навсегда. Навечно: то есть,
Их не поднимут - хоть война и совесть,
Хоть санитар из красного Креста,
Застреленный в ночи у блокпоста.

3
Без темы, и неведомо кому
Я посвящаю эти строки. Строки
Переживут меня, и потому -
Они слабей, хоть менее жестоки.
Я верую, что только одному
Лишь мне их удается ненавидеть:
Другие просто предпочтут не видеть
Того, чем успокаиваюсь я, -
И тем сильнее ненависть моя.
Я жил один, и прямо предо мною,
За тонкой, белоснежною стеною,
Под самой крышей жил совсем иной -
И без крупицы общего со мной.
Я рифмовал, склоняясь вечерами
К столу, и беспокойными шагами
Искал дорогу в мебельном лесу -
Чем портил ночь тому, кто жил внизу.
Он был честней, а сны его - спокойны.
Там, у себя, он вел едва ли войны
Без крови и без сна за падший ямб:
Пролетом ниже это делал я.
Сказать по правде, я его не слышал,
Хоть, сотни раз войдя к себе, я вышел
Не меньше - и ни звука от него:
Пока сполна он не отдал всего.
В тот день его монашество сменилось
На дружеский визит (как гнев на милость
Меняет царь - и виселица вдруг
Меняется на годы рабских мук).
Я был один, и чем слабей - тем ближе
Был он. Магнитофон (я это вижу),
Как Прометей, приставленный к стене,
Глухие ритмы посылал ко мне -
Слепые и убийственные волны.
Я утонул и плавал сверху, полный
Мне чуждых, умножающихся сил.
И океанский ветер доносил
Один лишь новый гул. И в этом ветре
Я оставлял балласт: все рифмы, метры,
Все перья, а потом забыл слова -
И пересек тропинку божества.
4
Зима в Москве - скандал и Боже мой.
Чуть полдень бил - а загорятся плошки,
И номер семь увозит на подножке
Комедию мольерову домой.
Да явится суббота за средой,
От вечной ночи позабывши время,
И слабый день прощается со всеми,
Как в оспу. И не узнаешь с утра
Своих стихов, написанных вчера.
Стоят сюжеты и покойны души.
Смирив глаза, пурга стремится в уши -
Мы прячемся в дома и видим сны
Про яркий шум - и этим отмщены.
Зима, конец дорог. Не время помнить.
Толкаешь дверь, готов себя восполнить,
Готов войти - и опрометью вон
Бросаешься. И снегом занесен.
Конец окна - не время торопиться,
В приемной у грядущего толпиться.
Зима в Москве - пора простых вещей:
Ты видишь снег? Он и везде. По всей
Твоей земле, и на любой горбатой
От горя крыше, и в подслеповатой
Реке, и на мосту, у фонаря.
А реки замахнулись на моря,
Моря теснятся и находят тропы,
И в путь идут (а по краям сугробы).
Быть может, там, куда они ушли, -
Не нужно нас, нет места для земли.
Они идут, и голубеют версты
На небесах, и снег, зажатый в горсти
Последнего из долгой череды,
Едва успеет замести следы -
Как самому лететь в слепые дали,
Чтоб нам другие зимы передали
Свой вечный цвет - как письма от него,
Где только подпись: только и всего.

В своей жизни я написал две законченные поэмы, хотя прочитал их значительно большее число.
Неумышленно сокращая этот разрыв в пользу написанного, я убедился в собственном бессилии. Теперь у меня нет ни поэмы, ни сил завершить эти отрывки. Название «Четыре сюжета для прозы» - такая же моя капитуляция, как и это отступление. Надеюсь, что она, если и не послужит окончанию поэмы чужими силами, то, по крайней мере, сделает подобные попытки законными. Что до меня - то я опускаю руки, и не желал бы для своего произведения лучшей судьбы, чем какая-нибудь другая.
19-23.12.96

ОТ МИССИОНЕРА
Государь и отец. Твой народ от тебя отвык.
Ворожат, соблюденье поста возмещают свинством.
И язык им подстать: то ли веруют в постовых
Или в рака с горы, то ли Господа кличут свистом.
Их поля ненавидят лишь их, а не твой режим.
Твоих методов, мудрый, по сану я не приемлю,
Но мне кажется часто: они бы сумели жить,
Только если мы сгинем, навечно оставив землю.
Не прошу о деньгах: и без них меня здесь убьют.
Через день или месяц - не знаю, но мне не важно.
Я бы только хоте, чтобы ты мне нашел приют
Среди этой земли, если вновь она станет ваша.
Чтоб я верил тебе - приходи в этой край войной
Только после меня: так нам будет верней и проще.
Ты не любишь людей, ну а смерть обсудить со мной -
Не спеши, ибо смерть, слава богу, проворней прочих.
25.12.96

ЛЕКСИКОН
Ты рядишься в слова. Потому, слава Богу, свободен
От любого позора - включая обычную порку,
Ибо снять с тебя что-то (в особенности при народе)
Не удастся, поскольку все дело напомнит уборку
Твоего кабинета, бумаг на столе или в кресле,
Переборы в шкафу и последний пробег по роялю:
Ты останешься гол, как и был. Но, послушай-ка, если
Это так - почему бы тебе не просить подаянье?
Это было бы смело. Ты б стал идиот для соседа,
Идиот для жены, для друзей - «А не слышал, что этот
Идиот с собой вытворил?» То есть - простая победа:
Регулярные деньги плюс малоизученный метод
Перебранки с планетой. Когда диогеновой бочкой
Попрекнут - не теряйся, но все же помедли с ответом.
Посмотри им в глаза и скажи прошлогоднюю строчку:
«Да, я умер для мира, но был и остался поэтом».
После этого ты прослывешь пошляком и, возможно,
Шарлатаном, тебя отпоют почитатели  -ова
И твоих подражаний ему. Вот  тогда, осторожно
Отвернувшись к стене, засыпай. Ты не отдал ни слова.
28.12.96

1997
Повторяются числа, которыми ты
Отмечал свою нежность у края листа.
И никак не понять: то ли снятся листы,
То ли снег занимает на кровле места.
Ты стоишь у окна и не можешь никак
Защититься рукою от времени – чтоб,
Поднимаясь от труб и от воротника,
Дым тебя не заметил, и твой полуштоф
Новогодний остался нетронут внутри –
Словно место в минувшем тебе уступя,
И газета, не взятая из-под двери,
Превратилась наутро в привет от тебя, -
Чтоб следы по паркету вели не к окну
И не к выходу, но – как в смятенье, во сне –
Громоздились в тени, оставляя одну
Только пыль на себе – будто память по мне.
31.12.96


 
ТРУБКА
А что нам будет, если заглянуть,
В цилиндр, опустошенный изнутри,
Настолько близкий глазу, что чуть-чуть -
И зренье возгласит: Vive la patrie,
Забыв меня (как дети - пришлеца),
Вечерний свет, что с паузой горит,
Забывши на галерке у лица
Язык, с которым ложа говорит?
Что вправду мы увидим сквозь дыру?
И что увидят в нас издалека -
Вложивших возраст и перо в игру
С трубой у близорукого зрачка?
Какую чушь они вообразят
При мысли, что такая голытьба
Как  я, глядит в трубу - в чем им сквозят
Болезнь или несчастная судьба?
На взгляд с другого кончика, кажись,
Ему еще не дашь и двадцати.
И это значит - впереди вся жизнь,
А жизнь прожить - не поле перейти.
Переходя же, если посмотреть
Сквозь трубку в оба глаза (как всегда) -
Так можно верно налететь на смерть.
Она с краев - где пыль и провода,
А дальше - рожь и поворот судьбы.
Но прелесть перехода в том, что как
Не повернись - все виды из трубы
Невольно за пределом большака.
Там только лес, репейники в степях,
Да церкви: к двадцати ты уж пророк,
Что очень вскоре сделает тебя
Слепым. Или приводит на порог
Пустого дома, чуждых голосов,
К соседству с голубятней и рекой,
Где иней оседает на засов
К утру, и перья дремлют под рукой.
А пьяным ты садишься у стены
И смотришь на садовую тропу,
Пока дрова трещат из-за спины,
Сменив тебя у выхода в трубу.
4.01.97

МОЦАРТ
Я слышал, есть собор
На юге, где свеча
Не гаснет до тех пор,
Пока не закричать.

Как тонко ни извлечь
Гортанную струю -
Ей счастие увлечь
Свет за черту свою.

Секундой наступя,
Она горда лепить
Мадонну не с себя,
Не для себя убить.

Я осквернитель жен,
Полей и сел, всего.
Как только звук рожден -
Я умертвил его.

Мне это крови знак,
И надписать над ним
Плиту - скорей никак,
Чем именем моим.

6.01.97

* * *
К полуночи я дважды изможден.
Со мною чай и положенье в кресле,
Пустые мысли, присказки. И если
Протяжный день окончился дождем -
Я думаю, что это обо мне.
И близкий шорох (тополь поднимает
Листву) меня печально занимает -
И больше получаса я вовне.
Мне будто незнаком обычный строй
Книг за стеклом и пятен на обоях.
Я вижу зеркало, но в нас обоих
Не чувствую себя. Зрачок пустой
В смятении, но словно даже рад,
Как сплетне, - неожиданной работе;
Снует и скоро гибнет в повороте
На зеркало, где поджидает брат.
И эта смерть подхлестывает ум:
Давно готов размер - лишь дайте тему.
И тишина выдерживает стены,
Как подвиг на себе, и всякий шум
В такой тиши - как голос божества
Незваного, неправильного. Плотно
Пигмей меня объял - и неохотно,
Как кошелек, я достаю слова.
И вскакиваю. Кресло, шевелясь
Еще секунду без меня, однако,
Живет - и переносит на бумагу
Моей рукой своих плетений связь.

8.01.97

* * *
В темноте штукатурка одна
Не смешается с черным, не выдаст.
Что за счастье, когда у окна
Бесприютный, готовый на вынос -
Все же есть, и топорщится стол.
И хотя не скудеют чернила -
Стол, мое вдохновение, стой:
Ты настолько меня изменило,
Что в чертах удалого лица
Не сумеешь оставить примету.
Как беседка рукой пришлеца -
Я тобою испорчен за эту
Невеликую ночь. И вдвоем
(Ты поймешь это!) мы неподсудны,
Потому что на суд отдаем
Не команду, а мертвое судно
Да приветы от тех, кто в нем был,
Помаячил в дверях, и вернулся.
Знай, что если я что-то забыл -
Это тот, с корабля, оглянулся.
9.01.97

* * *
Переходя, передвигая тень
От света ламп к оконному проему,
Я вижу сразу несколько частей
Пространства, обозримого из дому.
Другие (трети, четверти ночных
Предместий) - заслоняются от глаза
Ладонью Бога, и толпой печных
Московских труб, неисчислимых сразу.
А кто-то хоронится за спиной
Больницы, одноглазого барака,
И не до страха, кажется, одной
Лишь ночи - просто выросшей из страха,
Из возраста, когда боятся рук
Чужого, заглянувшего за полог
Кроватки. Я описываю круг
По комнате, касаюсь книжных полок,
И чувствую похожую на все -
На вдохновенье, на печаль и воды -
Истому от мелькнувшей карасем
И скрывшейся без тягости свободы.

10.01.97

EINE KLEINE NACHTMUSIK
1
Ночью снятся стихи, не написанные никем.
И летучие строфы, при помощи музы-дуры,
Переделываешь в свои посредине седых Микен:
Отпускной не дождешься от русской литературы.
2
Как обеденный мельхиор за плечами, они звенят
И текут между пальцев, не ведая полумеры:
Вдохновенье и есть неудавшийся плагиат,
И поняв эту истину - щупаешь лоб Гомера.
3
Этот яркий подлог ставит все на свои места:
Ты - и некто вверху, как Харибда напротив Сциллы.
И, в потемках склоняясь от дремы на грудь листа, -
Не тревожишь того и свои сохраняешь силы.
4
Вы способны к дуэту, покуда разведены,
Словно некая стража - со стороны снежной ночи.
Для тебя он - заранее Болдино, край страны,
Где зимуешь и чувствуешь дрожь, закрывая очи.

5
А открыв поутру, вместо комнаты видишь две.
Атмосферные игры не столько мистичны. Сколько
Неуместны. И в темных Сокольниках голове
Нужно это понять, чтобы телу покинуть койку.
14.01.97

* * *
Ломая лед в полубреду
Двора ночного,
Я скоро, может быть, сойду
С пути земного.
Когда один (нельзя двоим)
Спущусь глубоко -
Кто станет ангелом моим,
Кто будет Богом?
И почему - на высоте,
Внизу и между,
Мы вынуждены в простоте
Питать надежду
На некий разума предел -
На область духа?
Набат как будто не гудел,
Да слышит ухо.
Как нацию не выбирай -
Она режимна.
Известно, хаос (как и рай)
Недостижим, но
Не в этом дело. Потому
И в мыслях пусто:
Не доверяющий уму -
Теряет чувство.
15.01.97

Е.С.
Как ты чуяла тишину, исходившую из моих
Удивленных речей, или бывшую вместо них!
Как могла сочетать этот слух с глухотой, с нуждой
Дирижера прервать мое соло, сказав: Ну, что
Так и будем молчать? Я смолкал, и осколки слов
Возвращались на кухню. И у четырех углов
Появлялась возможность им вторить - но и они
Скоро тихли, заметив, что вновь говорят одни.
У молчания не было тем, и я думаю: как узка
Тропка для толмача - за отсутствием языка,
И какой же проспект мы оставим для семьи
Приблизительных смыслов безмолвия, для семи
Дней недели, прошедших той осенью - чей парад
Завещал мне лишь боль, как оставленный транспарант.
Как ты трогательно ничего не хотела знать
О молчании. И я был счастлив, когда ты (знать,
Неспроста) отплывала на тесный балкон - курить,
Ибо видел, что больше не в силах тебя смирить.
Как я все же ценил твою смелость! Никто до тебя не смог
Оценить эту форму любви, не приняв комок
Безотчетного в горле - за комплексы или стыд.
Я признателен тем, что я верен тебе. Простит
Или нет мне мой разум, но и до сих пор, храня
Эту верность, я тверд - и никто не узнал меня
Так, как ты: за столом, где слова еще ни к чему,
И в беседу мешается чайник, как памятник молчуну.
17.01.97

ОТКРОВЕНИЕ
Для второго пришествия день
Не настал и, боюсь, не настанет,
Ибо если ума не достанет
У богов - то займут у людей
И отсрочат прибытие. Дом
Слишком стар, чтобы вынести гостя.
Дело вовсе не в старческой злости
И не в злости наследника: в том,
Что излишний, как только войдет,
Будет смешан с другими в прихожей.
Стариковское зренье похоже
На обойный рисунок, и ждет
Лишь момента, чтоб дернуть за шнур,
Включающий люстру. Кто б ни был
Ты, сулящий убыток и прибыль -
Ты, отчаявшись, выйдешь понур:
Не замечен, не узнан, не принят,
Не обласкан и им не отринут -
Ты уйдешь. Этот путь на сей раз
Не отыщет евангельских фраз.
17.01.97

ЭЛЕГИЯ ПОТЕРИ
Памяти Иосифа Бродского
1
Была зима, и горд утопал
В мечтах освободиться от халата.
Больницы плыли в сумерках, и в латах
Шли поезда, уже не чуя шпал.
Легчали елки. Цифра на щеке
Календаря впустила единицу
И замерла от страха разрешиться
Уродливым ребенком; и в руке
Хозяйки замаячили счета.
Домой брели, как будто уступая
Дорогу - ибо где-то шла слепая,
Но знавшая о будущем Тщета.
Спаситель вырос: девятнадцать лет
И сорок дней, помноженные на сто.
И детский шаг по утреннему насту
Вовсю хрустел - и оставался след,
Ведущий по известному пути:
Из будущего - в прошлое. И рядом
Плыла Нева с одним сплошным фасадом -
Медлительна, но вечно впереди.
И как бы с виду ни были просты
Глухие окна, брошенные гнезда,
И на ладонь ловившиеся звезды,
И на ночь разведенные мосты -
Все это не для нас принесено:
Динарии машинных фар и блюда
Вечерних площадей, кристалл кино,
И в небе очертания верблюда.
Не в нашу кухню привела звезда
Через пустыни Финского залива
Горсть путников, идущих торопливо,
Идущих прямо, знающих куда:
Туда, откуда слышно «Спи, сынок»
На голос неоконченной кудели.
Пустая даль, пустые колыбели,
Арабский шелк, от лихорадки ног
Дающий рябь, а временами - шторм,
Созвучный волнам ленинградских штор.

2
Они пришли и стали полукругом,
И в каждой бороде плеснула ругань,
И каждый думал. Что еще сказать.
Родился шаг - и все пошли назад.
Шли по следам, уничтожая вехи.
Снег бушевал и налипал на веки,
Тюки брюхатил, гибнул в бороде.
И каждый думал о своей беде.
Боль множилась, и вывела из ночи;
Снег перестал, они открыли очи -
Как будто сняли календарный лист.
И каждый понял: мир, как ясли, чист.
Потеря есть материя. Она
Сама предмет, поскольку вызывает
Из памяти предметы, высыпая
Шкатулку существительных до дна.
Потеря сохраняет вещество
Потерянного, выдавая вместо
Лишь некий ключ - а не пустое место.
Я верую, что будет существо,
Способное понять невозвратимость
Как вещь; вернее - как необходимость
Не возвращаться, зная исподволь,
Что эти слезы - вечность, а не боль.
20.01.97


НАЗАД
Я знал свой дар - и в осторожном тоне
Молился укороченной строке,
И жил, как шум в опустошенном доме,
Волной на позабытом молоке.

Росла в небытии и глохла в мире
Бемоль, неразличимая вдвоем,
И ловкость пальцев, странную на лире,
Я слышать стал в сознании моем.

И ощутил, как временность и вечность
В бегах от глаз - образовали звук.
И злым дуэтом скорость и беспечность
Листы марали без участья рук.

Я не читал написанного ночью:
И разве что, оплошно находя
Среди бумаг былые многоточья, -
Их суеверно прятал, уходя,

Чтоб память не оставила улики
Для тех времен, когда я, сквозь слезу
Увидев увеличенные блики,
К бессилью на карачках доползу.
23.01.97

ВДОХНОВЕНЬЕ
Когда над миром, пущенным под гору,
Я возвышаюсь и гляжу с высот -
Я вижу новый мир, и он мне впору,
Как время - ходу комнатных часов.

Когда и эту область я миную,
И вон спешу, от наблюденья скрыт, -
Я чувствую, что знаю жизнь иную,
Чей торс трудом старательным изрыт.

Я слышу, как работают лопаты
И льется мат пришедших до меня
И после: я бывал и здесь когда-то,
Здесь пьют, мои куплеты помяня.

Я жду угла, где их не слышен голос -
И мой от них настолько вдалеке,
Что стих уже свою не чует скорость,
И в чистый лист вступает налегке.
31.01.97

ХОР
Памяти Иосифа Бродского
1
С тех пор, как он вдел в ушко
Суровую нитку, мы,
Поняв, что не лет ушло
Полсотни, а две зимы
Возвысились вдалеке,
Как новый для нас маневр, -
Мы можем быть налегке.
Мы можем сказать о нем.
2
Покойный был мизантроп
От возраста и сигарет,
Сын злейшей из всех утроб
Европы, еврей-поэт.
В церковь его внесли,
Руку к руке сложив,
Посланцы чужой земли,
Где ждали, пока был жив.
3
Его стихи, говорят,
Были гордость равнин.
Кончил он всем подряд,
Виршами для именин.
В орудие языка
На смех себя произвел,
Ибо нашла тоска.
Вот и конец пришел.
4
Жук и кухонный бог,
Машинописный Феб -
Он расплетал клубок,
Бегал и сеял хлеб
В ссылке, куда попал
Божески: вместо «пли».
Пил, по затылкам шпал
Шел, и куплеты шли.
5
Боже, теперь зима.
Голубя не спасти,
И забегает тьма
В русский курсив к шести.
Гений, он знал про смерть
Малое, но сумел
Выдать свой страх-и спеть
Душу отдав зиме.
6
Когда он читал их, все ж
Было обычным: рот
Дергался, веко тож.
Голос лишь был не тот.
Вместе не родились
Горло и желтый жид.
То ли не видим в близь,
То ли сам Бог дрожит.
7
В страхе от мертвеца -
Кони исчезли вдруг.
И не отнять лица,
Как наглазников, рук.
Остров похоронил
Лучшую из обезьян.
Чувства прилива сил  -
Горе, а не изъян.
8
Жмуриком унесешь
Больше, чем знаешь, в ад, -
Больше, чем должен. Ложь
В свете твоих лампад
Мигом отбросит тень
Нужных размеров, форм.
Не выбирать путей -
Словно команде в шторм.
9
Это не я шепчу -
Это я слышу. Звук
Шепота жжет свечу,
И на стене я двух
Сгорбленных вижу. Тень
Тем и приятна. Что
В ней не узнать людей.
Это и есть Ничто.
10
Сколько листу ни жить
Будет ему предел:
Замер же тот мужик,
Взвился и улетел.
Все, кто имеет гроб
В качестве запятой, -
В Этой скупятся: чтоб
Не экономить в Той.
11
Кто бы ни продавал,
Дни не растут в цене.
Время плохой товар
Для хранения вне
Жизни. Где (по всему) -
Рай, и нельзя страдать:
Время для тех, кому
Нечего больше дать.

* * *

12
Давайте помянем их,
Выброшенных на дно
Слов - в недомолвку, в стих,
Слитых для нас в одно.
Встанем. Наш полуштоф
Их не готов вернуть,
Но станет сигналом - чтоб
Мы не теряли путь.
13
Встанем. Отсель туда
Не долетает свет,
И у травы пята
Не оставляет след.
До срока нельзя во тьму,
И не нанять гонца
Кроме Врага: тому
Платят за два конца.
14
Встанем, и в полный рост
Вытянемся в окне -
С рюмкой, с букетом роз,
Статуей на коне:
В этот просторный миг
Влага у наших глаз
Тенью падет на них,
Светом падет на нас.
15
Блик, поглотив толпу,
Скопище книг, рояль,
Встанет бельмом во лбу -
И перед нами даль
От протянутых рук
Не отвернет лица -
Хоть и смутится вдруг,
В жестах узнав слепца

16
Боже! метель, метель.
С полночи снегопад.
Выглядит как постель
Опустошенный град.
Это - для зренья знак,
Символ пятна, бельма.
Кровли заносит так,
Что наступает тьма.
17
Мир исчерпал свою
Стойкость во тьме теперь.
Улицы, как в Раю,
Неразличимы. Дверь
Заперта и честна.
Бродит, ломая наст.
Ночь - и  она одна,
Может быть, видит нас.
18
Не поймать на бегу
За полу Зла, Добра.
Сидя на берегу
Комнатного ковра,
Ты  от света глаза
Пальцами скрыл, и тот
Берег тебя назад -
Через моря - влечет.
19
Знай, что любая часть
Света иль хоть стола,
Та, куда божья власть
Нас еще не послала -
В принципе, «смерть» и есть.
Все-то различье в том,
Что смерть - не теперь, не здесь:
Черти когда. Потом.
20
Кабы нам знать момент!
Это бы нас спасло
От похоронных лент,
Ангелов, баб с веслом.
Ведь избежавший мук
Почести воздает
Не гибели - своему
Ужасу от нее.
21
Ужас или восторг -
Плод удивленья. Бог,
Ежели и жесток, -
То в том, что в секрете срок
Смерти хранит от нас.
Иль у Отца и чад
Разные взгляды на
Время и важность дат?
22
Или, по простоте
Яркость ценя во всем,
Выбрали мы не те
Дни для своих систем
Мира и нам искать
Надо не между двух
Цифр нашу жизнь, а брать
Новый аккорд на слух?

* * *
23
Думаю, мы живем
В странном миру, и жить
Высшие силы в нем
Нам не могли разрешить.
Кто принимал сей хлев?
Кто был наш ОТК?
Общество - первый блеф.
Главный итог греха.
24
Общество состоит
(По изобретателю) в том,
Что знающий боль и стыд -
Не допускается в дом.
Дом разросся, и он
Перевалил за пять
В девятой. Посланных вон -
Также не сосчитать.
25
Дом слишком полон. Теперь,
Чтоб на порог ступить -
Нужно долго терпеть,
И выдержать тест: убить.
Лучше всего, себя -
Получишь свободу, грин
Кард. Но дом не судья,
Коль обойдешься другим.
26
Во-первых, - тем больше прав
На освободившийся стул,
На освободившийся шкаф
Для пиджака. Вздохнул
Свободнее и балкон.
И парк со скамьей внизу.
Общество знает, в ком
Подозревать слезу,
27
В ком - не подозревать.
Ради Бога, пойми,
О чем говорит кровать
В ночь, кто скрипит дверьми
Днем, что за дым в трубе,
Какая течет вода -
Там, где свобода для Б
Есть освобожденье от А.
28
Вот механизм смертей,
Верней, - оправданье их:
Смотрит из всех частей
Их конституций, книг
С их лирикой, чей метр
Неровный основан был
На том, что на километр
Суши - есть два могил.
29
Все это я затем
Ночью в поту кричу,
Чтоб не бранили «систем»
После меня. Ильичу
Не поставишь на вид;
Славен князь Меттерних.
Шалашик не ими свит:
Наоборот, для них.
30
Это гнездо - их щит,
Здесь их ясли. Звезда
Лишь о творце молчит,
Указывая, куда
Идти, чтоб увидеть плод -
У чьих возложить колен
Дары и себя. И тот,
Кто чертит в углу «НН»,
31
Не обязательно свят:
Уже по боязни злой
Вдруг осчастливить взгляд
Избранного - собой.
Две тысячи лет держать
На обещаньи прийти
Мозг, что привык читать
Веру как детектив.
32
Все наши беды - от
Этой привычки сов
Развернуть переплет
Ночью, под бой часов -
Мечтая под этот клич
Искреннее всего
В книге конца достичь
Раньше, чем своего
33
Раньше, чем остальных
Благ, что оставил дом.
Зимний день на стальных
Крыльях с большим трудом
Поднимается вверх,
Видимый в золотой
Капле, что кран изверг
С воплями на ладонь.
* * *
34
Некто спросил творца:
«Боже, зачем печаль
Селится нам в сердца?»
Бог не отвечал:
Этим и знаменит.
Загодя обречены
Все, кто его затмит
В области тишины.
35
Чтобы сильней смолчать -
Надобна божья власть:
Дабы к устам печать
Не запросто прижилась,
Но испустила бы вдруг
То, что над тишиной -
Отрицательный звук,
Лучший ответ земной.
36
Все печали и стон
Опечаленных - здесь.
Бог заключается в том,
Чтобы оставить весь
Мир без ответа: там,
Где тот и начался.
Бог - это слух. Рукам
Вмешиваться нельзя.
37
Руки всегда грубей,
Чем их замыслы. Всяк
Стрелянный воробей
Знает. Что это так.
Руки растут из тьмы,
Дома у них - ни зги.
И через век умы
Не победят руки.
38
Руки всегда быстрей
Глаз, и всегда в тени.
Если умрешь скорей,
Чем обещали дни -
Знай: за судьбу решил
Палец. Никто другой.
Ягве рукой лепил -
Чтоб убивать рукой.
39
Видишь перед собой
Руку? Взгляни: рука,
Будто знакомый, свой,
Хрусталику дорога.
Взгляд не имеет дна.
Значит, прельстит глаза
То в руке, что она
Не имеет конца.
40
Лишь для того, заметь,
Все ее пять чудес,
Чтобы заочно иметь
Численный перевес:
Только перед одним
Парки затормозят -
Перед дуэлью, где им
Тоже концы грозят.
41
Видишь, какой размах?
Как это просто, как
Точно! Вся жизнь в умах -
Гибели в двух руках
Не одолеет, не
Стоит - и не прочтет,
Ибо в простой войне
Нужен простой расчет.
42
Смерть берет простотой.
Арифметикой, за
Которую лишь ценой
Правильного лица
Можно нам заглянуть.
Помните класс? пока
Доску не перевернуть -
Ждешь, что там - не доска.
43
Гибель, по существу,
Очень вульгарна. Нас
Выучили веществу
Смерти. Как свет и газ -
В дом поступает то,
Что не имеет труб
Спуска: в конце поток
Просто выносит труп.
44
И что бы ему тогда
Ни встретилось на пути -
Толпы, февраль, вода -
Он не спешит идти,
Он повернет назад,
Выскочит на рожон,
Зная, что лишь в глазах
Может быть отражен.

* * *
45
Мы сидим на полу,
Перед нами свеча.
Книгам, теням, столу
Не объяснить, для ча.
Их душа далека
И от Бога. И от
Глаза   - и так легка,
Что нас не возьмет на борт.
46
Мы сидим на полу,
Нам не видать окна.
Ночь шевелит золу -
Будто бы борона
По паркету прошла,
Сунули черенок
В землю  - и вот зола
Ночью легла у ног,
47
Чтобы удобрить рост.
Хлопья вечерней тьмы!
Как ритуал ваш прост -
Прост, как и сами мы:
От свечи по кольцу -
К стулу, к дверям, окну,
Чтобы сказать концу:
«Мы не идем ко дну.
48
Мы начертили круг.
Так и вертимся, как
Учит он: круг - наш друг,
Прямоугольник - враг.
Прямоугольник - гроб,
Яма - ему квадрат,
Прямая - одна из троп
Прямо до райских врат».
49
Тени идут, идут.
Свети горят. Лишь мы
Неподвижны - к стыду
Нас породившей тьмы.
Перед нами черта,
И ступить за нее -
Значит весь мрак у рта,
Капающий на белье
50
Воск - далеко внизу
Бросить и позабыть.
Ночью вода в глазу
Значит, что либо плыть
Нужно, либо сойти
На берегу любом,
И отыскать в пяти
Пальцах тропу и дом.
51
Осень справляет марш,
Стоя, как Бонапарт,
Вне наблюденья. Ваш
Город встречает март
Со слезами - как сын,
Ждущий у трех дорог
Гроб отца - и один
Дол перед ним широк.
52
Он затопит камин,
Проводив суету,
И сквозь глухой кармин
Будет смотреть на ту
Точку, что для души
Глаз подобрал предел,
Где ощутишь в тиши
В гибели - новодел,
53
То, чего никогда
Не было, блеф и страх.
И зашумит вода
На городских дворах,
И балкон удивит
Кованным чугуном
Слезливый конъюнктивит
Глаза. И за руном
54
Ресторан отплывет
В мартовских фонарях.
И несравненный год
Будет стоять в дверях.
За дверьми, на полу -
Мы смотрим на воск в упор.
Видим лишь мел. В мелу
Появляется хор.
55
Он говорит: «Ты здесь!
Правда, я знал, ты здесь.
Где же еще? Ты весь -
Жизни и жизни смесь.
Жизни и жизни: дней,
Запахов, сквозняков.
Ты написал о ней
Столько! таких стихов!
Столько большой воды
Бросил! Такой предел!
Если бы только ты
Знал, как ты славно пел;
Как ты умел идти,
Прятать, маскировать -
И не выдать пути.
И о конце смолчать».

Январь, февраль 97

 * * *
Снег, снег всю ночь - но не сравнишь ни с чем,
Поскольку  темнота. И слышно только,
Как на столбе дрожит фонарь: такая
Здесь тишина, что сам фонарь не светом
Тебе, отгородившемуся шторой, -
А этой дрожью озаряет мрак.
И ты уже готов писать картины:
Так ясно все. Под фонарем, бесспорно,
Колеблются пятно и часть ограды,
Пятно - из света, из пятна - ограда,
И подле появляются кусты.
Ночь близится к концу, и зренье терпит
Метаморфозу, как и свет снаружи:
Напор деталей. Видимо, хрусталик
Не созерцать, а прозревать готов -
Но что-то держит за нос. Так бывает,
Когда листы разложишь, слышишь трепет
Фонарика - и будто видишь нечто,
Закрыв глаза, но нету ничего,
И щелкают часы: число сменилось.
7.02.97

ЧИСТАЯ СЕРЕДИНА В СТАРОЙ ТЕТРАДИ
По январскому снегу - как раз и придешь на листы
Позабытой тетради, которые так же чисты
От заметок ушедшего, как его память - от них.
Две страницы случайных! Когда бы все дело в одних
Было вас! Но забвенье предметов не ищет себе -
Только ширится в уровень нам: по плечу, по судьбе,
А потом - и по камню. И тот, кто желал бы  почет
Усмиреньем снискать - лишь его на себя навлечет.
Это было со мной; и теперь я не вижу для вас
Горя легче, чем эти ряды забываемых фраз,
Продиктованных разве что тем. что охота чертить -
Дальновидней и проще призвания в небо чадить.
Я явился на ваш разворот по прошествии трех
Странных лет; вам, я думаю, слышен оттудова брех
Волкодава и ход всполошенной отары вокруг пастуха:
Я - начало шумов, и страшней не содею греха.
Я не то что бы жажду покой возмутить, или слух
Демократии мной оскорблен, - но содействие двух
Моих тяжких недугов меня увлекает на дно,
А мольбы о спасенье - некстати тревожат мирское судно.
Двух болезней моих в том и правило, что не меня
Испытуют - но тех, кто поблизости. Обременя
Их заботою: вдруг приподнять мое ложе, снести мне воды, -
Обе ратуют мне. Да прославятся эти труды.
Годы, данные вами взаймы, наперед, на небось -
Я кладу в разворот. И, пока восклицает «не бойсь»
Моя рифма - мой первый недуг и второй мой недуг, -
Я стою в стороне -там, где место слепцов. Повитух.
Место времени - где-то вне дома. Пусть будут ему
Неповадны другие: мы прячемся в этом дому.
Пусть мы встретимся с ним на земле, где не выстроишь дом.
Пусть нас будет немного при встрече.
И пусть мы исчезнем потом.

11.02.97

К ЛИЦИНИЮ
Лициний. Раскрыв саквояж,
Я вижу свой город: больницы,
Скрепленные ветром. Пейзаж
Бессилья в пределах глазницы.

Мне кажется, именно то,
Что мир не скупится глазом, -
Нас мирит с пространством, на сто
Процентов спасая нам разум.

Дома (вместе с тем, что внутри) -
Для зренья не цель, а примета.
Она сообщает: смотри!
Есть нечто помимо предмета.

Дома не кончаются там,
Где глохнут мансарды и крыши:
Они равноценны кустам,
Дорогам... И если нам свыше

Смотреть - то едва ль разглядим
Различие в обществе линий:
Они - адресат. Ты один
За всех это знаешь, Лициний.
14.02.97
ПРОРОК
К двадцати Алкивиад постарел.
Только двадцать! а стало привычно,
Что из рук наконечники стрел
Ускользают без воли; и бычья

Непроворная шея, слегка
Уступив, распрямляется снова;
И ладонь, не смиряя быка,
Треплет губы для кашля и слова.

Но не этим ты даже смущен,
А сознаньем, что глаз, будто воин,
В мире глубже других опущен,
Ниже всех - и на дне успокоен.

Конь невнятен до стука колес,
И орла не приметишь до срока -
Будто видеть за вычетом слез,
Толща моря препятствует оку.

Будто пеной и волнами дом
Отстранен от деревни в засуху.
И собрат, различимый с трудом,
Говорит непривычное слуху -

Непонятным твердит языком,
Уважительно встав за порогом,
С сыновьями и медью кругом,
На колени пред старцем пророком.
23.02.97
Е.С.
Я теряю мелодию. Губы дрожат, и детство
Возвращается, как Одиссей, со слезами в дом.
Вопреки одиночеству, знай, я избрал соседство
С расстояньем таким, что и глаз-то берет с трудом.
Голова, что верблюд, незабвенной деталью вьючна.
Никакому в бесплодные ясли мои не дойти лучу,
Потому что была ты мне горше испуга - и так созвучна,
Что себя в этой смеси и сам я не различу.
27.02.97

Е.С.
Стих клубится над чашками в доме,
И когда я распластан на льду -
Он меня подзывает ладонью,
На которой я просо найду.

Если слух твой не знал изобилья -
Наблюдай через доски сама,
Как петушьи короткие крылья
Над привычкой парят без ума.

Нас Творец не учил диалогу,
Презирая двойное вранье.
Мы же видим из окон дорогу:
Дай нам Бог что-то знать про нее.
4.03.97

* * *
Представьте: старый друг к вам возвратился -
Настолько старый, что уже не друг.
Что ваш (вполне естественный) испуг
И на его лице отобразился.
Не шелестя десятками годов,
Не поминая ни зимы, ни лета, -
Вы вспомните об умерших, а это
Знак, что Харон к отплытию готов.
Кого из вас не примет он на борт?
Кто слишком легок для его балласта?
Чей вес чужую смерть вбирал нечасто?
Кто движется в куда как ближний порт?
И где гарантия, что ад и бриз
Меж них не заключили договора
(И направление одно, коль скоро
Желанный гость пускается в круиз)?
Все это рассчитать за полчаса,
И двух минут не уступив без бою -
И есть хорал, разложенный судьбою
Для праздника на ваши голоса.
5.03.97

* * *
1
Я говорю десницей, а не ртом,
И более молчу, чем говорю,
Поскольку в слове только обертон
Небывшего с улыбкой повторю:
Нет вдохновенья от войны и ран,
И пережитых сердцем неудач.
Стих затаен, как дом, где спит тиран -
И только ото тьмы бывает зряч.
2
Как часто радость и вино
Усугубляют горе наше;
Как стыдно в основанье чаши
Нам видеть вновь пустое дно,
Поскольку эта пустота
Печальной жизни не созвучна,
А только с нею неразлучна -
И запечатаны уста.
12, 13.03.97

НОВОСТИ
1
Пока ты спишь, приходит поздний март,
Не разобрав путей в пространстве пегом. -
И реализм становится поп-арт,
И каждый выступ обрастает снегом,
Святою речью, из-под поздних ног
Взлетевшим духом, что колеблет гнезда;
И в сотне окон, видимых в одно
Из них, зрачок угадывает звезды.
И, трубы водостока позади
И землю безнадежно оставляя,
Глаз исчезает по тому пути,
Где гибели не создано, ни края.
И эта новость ждет спуститься вниз,
Как марафонец, чтобы только грузом
Своим соединить, простершись ниц,
Нас и невозвратившихся союзом.

2
Теперь я вижу и другие дни
Из глубины бессилья и порядка,
И чувствую, что никогда до них
Так не желал духовного упадка.
Упадок в том, что обладаешь им,
Как дорогою вещью или славой,
Листая левой строфы прошлых зим,
Пока перо не выскользнет из правой.
Упадок в том, что я принадлежу
Календарю, как штемпель на конверте.
Я не скажу «так проще», но скажу,
Что это не обязывает к смерти. -
Поскольку превращаешься в снаряд,
Не чуя цель по мере приближенья,
И видишь гибель как пространный ряд
Ее примеров - в виде расширенья,
Не видя в ней потери. Этот ход
Дарует смерти качество кометы:
Мы можем жить, а если что придет -
Оно придет само. Мы знаем это.

21, 31.03.97

ПОСВЯЩАЕТСЯ БАЙРОНУ
Лондон дышит. И в дыханье этом
Что ни вздох - к бессилию шажок.
Муза, возвращаясь от поэта,
В мысли оставляет сапожок.

А наутро вновь переобута:
Вовсе не стесняясь наготы,
Точно в срок является, как будто
Ждать ее способен только ты.

Все, что появляется с Востока -
Солнце. Все, что чудится в тиши -
Лишь она. Все, чтимое с восторгом -
Ложь и ложь. Но даже и при лжи -

Это связь. И как ни брей щетину -
Дальнозоркости не избежать,
Ибо взгляд, до слова ощутимый,
Только ей и мог принадлежать.
4.04.97

ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА
Нам памятные числа в ряд
Выстраивают время: десять,
Пятнадцать, сорок, пятьдесят -
В надежде нас точнее взвесить.

Мы начинаемся тогда,
Когда по чьей-то смерти минут
Определенные года,
И Землю к нам на шаг подвинут,

Чтоб твердость подгадать стопе,
И мозгу в маленькие мысли
Плеснуть словарь, и на пупе
Связать нас в узел, чтоб не висли.

Когда же разум обретет
Для цифр достаточную крепость,
Нам снова подвернется год,
Как неразборчивая редкость, -

И нету смысла полновесней,
Чем том, каким она полна.
И нету сил смешаться с песней,
Которую поет она.
13.04.97

* * *
Не правда ли, боимся пустоты
От полного отсутствия метафор
На эту тему? Будто с нею ты
Не азбука, а звук - как имитатор.
14.04.97

ПАРКЕР
(Мои чернила)
Я говорю: я не прерву письма
До черных дней, до пиццикато Парки, -
Но ты -  мой черный день, флакончик Паркер.
Какая за тобой настанет тьма?

Какая чернота, ты скажешь ли,
И что за глушь, не знающая вилки,
Быть может действеннее замутненной мглы
Твоих следов на горлышке бутылки?

Ты, о флакон, ты не бываешь пуст.
И я, как Ив Кусто, в твои глубины
Всего на четверть обнаружил путь.
Даст Бог - я опущусь до половины.

Даст Бог дождя, даст ночи - я приму
И на себя частицу океана;
Даст горя, Паркер, - и в густую тьму
Мы вступим вместе, как в дурные страны.

Ты знаешь их. Ты мне переведешь
Их крики и питейные рассказы,
Пока и сам за мной не перейдешь
На тот язык, что за пределом фразы.


Где Паркер мой? Я многого хочу.
Перо не смыслит крохотной головкой.
Я только море звукам обучу:
Оно черно. Как след руки неловкой.
16.04.97

* * *
Решимость перейти из кресла на диван
является одетая строкою:
Воскресный гул двора переполняет жбан
С тяжелым, как строительство покоем.
Все тяжко в тишине, и жернова картин
Опережают дымовые трубы,
Как будто звук дает всем веществам один
И тот же вес - но чувствуют лишь губы.
В любой апрель Москва растворена в окне,
И смотришь будто на сосуд с тритоном:
Как перепонкой лап, окраины ко мне
Несут туман и гонят дальний гомон.
Как трудно небесам! Но здесь не крикнешь «как»:
Излишний шум квартир - с отчетливым и нежным -
Остыл на проводах, и восклицанья знак
Засел в часы маховиком и стержнем.
Трамвай со стороны реки, из полусна
Зовет парчой завешанные залы,
Где пальцев юркий класс спешит налить вина
В стакан для головы - как ты сказала.
Нет смысла подниматься над чертою глаз,
Чтоб это обозреть, поскольку город сверху
Нам виден сквозь других, и узнается в нас,
И в точках птиц глядит надземной меркой.
19.04.97

* * *
Я чувствую как много впереди
Ни звуком не оправданного гула -
В которых есть миры, но посреди
Которого не плачет Мариула.
А значит, сам он только адресат
Наружных слез, летящих отовсюду.
Я знаю, что меня не воскресят,
И потому не осужу Иуду.
21.04.97

ПРОВИНЦИЯ
Городок, городок... То и дело
Словари, спотыкнувшись, плюют
На бесовское место; и мелом
Побелен придорожный уют.

Как личинка заводится в Боге
(Не спеша: весь орех впереди), -
Переводишь бессмысленно ноги
И теплу доверяешь пути.

Вот как сделано счастье России,
Счастье мук и земного кольца:
Будто мы дурачка упросили
Нам ни меры не дать, ни конца.

Вот что сделала даль: бесполезный,
Потому и единственный жест.
Мы не спорим - как век наш железный,
Все занявший, не требовал мест.

И беспечность - избыток кромешной,
Для которой и души тесны,
Тьмы и бедности - только поспешный
Крик с вершины, что мы спасены.

Три часа не хочу оторваться.
Будто в лжи откровенье нашло
То, что вслух побоялось сорваться,
Но и в истине жить не смогло.

Небо движется как-то толчками.
Гибель - спешка, густой недосуг.
Все, что нужно, мы делаем сами -
Лишь у горя не тысяча рук.
21, 22.04.97

ЭТАЖИ
Сгустились толпы. Надо жить в домах,
Которые не стенами, а телом
Соседа ограждают каждый взмах
Твоей судьбы в своем пространстве целом.

Как всякая естественная связь,
Мирская теснота не смотрит в лица.
И дом - живая изгородь для нас -
Несет плоды и может шевелиться.

Но эта жизнь, ежевечерний шум
И молоток пустяшного ремонта
Мне стыд полов и крыш холодный ум
Передает, как рукописи с Понта.

Ладонь жилья конфетами полна.
И, баловням, лишенным сна и слуха,
Нам кажется пейзажем из окна
Его любовь гнезда - к яйцу и пуху.
22.04.97

КАЛЕКА
Урод сидит напротив, и сложенье
Тяжелой головы, как метеор,
Притянет глаз и высветит для зренья
Невидимое в мире до сих пор.

Щадя его, взор не преступит кромки.
Но мы не в силах так жалеть сердца,
Как это могут хрупкие обломки
Уроненного с высоты лица.

Он на закорках рослого несчастья
Встречает любопытство площадей.
Его беда - приближенная к страсти,
И не черты отталкивают в ней,

А только сила, сжатая ударом,
Предметы движет от греха во тьму.
Поэтому мы не узнаем даром
Того, что ведомо за нас ему.
24.04.97

Е.С.
Я берусь за бумагу и ставлю две буквы, которым
Столько горя принес, что они перевесят язык -
И условленный стих остается намеренно хворым
И лежит в пеленах, будто азбука кроит парик.
Я сегодня узнал твое точное время рожденья:
Это год, нас обоих создавший, толпе уступил.
И полсотни недель поднимают свободное пенье,
И бегут две судьбы, от стыда не касаясь перил.
Эта пара сильна. То ли время нас вместе погубит,
Не желая простить нашу пляску в желудке своем,
То ли общий вопрос, что обоих так тщательно любит,
Донесем до конца - как и нужно для ноши - вдвоем.
Мой восторг небеса передали сегодня погодой:
Вдруг цифирь обрело то, что завтра вернется к нулю.
В гулкой скуке моей каждый звук обращается одой -
Я и вправду свой голос удвоить пространство молю.
24.04.97


* * *
Мы охотнее примем за мир
Все, что плещется над головами,
И в слепой без глазницы эфир
Вознесемся бесправно словами.

И ближайшие руки для нас
Будто временны - будто кочевье
Против воли нас гонит сейчас
Через лица, дома и деревья,

Где у времени только черты
Путевого журнала, в котором
До сих пор остаются листы
И слетаются под руку хором:
Настоящая ценность его -
Близкий топот соратника в беге
К месту сбора, где нет ничего -
Как в глазах у закрывшего веки

Больше нет ни торшера, ни стен,
Словно ночь, что в себе их вместила,
Даже тьмой не соседствует с тем,
Что до утра внутри наступило.

Нет вещей, и застыли дела,
Как вода в зимовавшем стакане,
В форме дна, где их нежить нашла -
На бумаге, на теле, на ткани.

27.04.97
ОСТАНОВКА
Как кружатся кварталы на Солянке,
Играя с небом в ножики церквей,
Так я пройду по видной миру планке -
Не двигаясь, не расставаясь с ней.

Дома летят, не делая ни шагу,
Попутчиком на согнутой спине.
И бег земли, куда я после лягу,
Не в силах гибель приближать ко мне.

Танцует глаз, перемещая камни,
Но голос Бога в том, что юркий глаз -
Не собственное тела колебанье,
А знак слеженья тех, кто видит нас.

Среди толпы Бог в самой тусклой маске,
Чтоб фору дать усилиям чужим:
Чей взор богаче на святые пляски?
Кто больше всех для взора недвижим?

30.04.97

ДОЖДЬ В МОСКВЕ
Немногие увидят свой конец
Таким, каким я вижу этот ливень,
Где медленно из облачных овец
Вдруг молния высвобождает бивень.

На улицах спокойно. Полных вод
Хватило для того, чтоб все колеса,
Все фары, каждый каменный завод,
Все небеса - удвоились без спроса.

И время ненаказанным бежит,
Но розга не впустую просвистела.
Во всем, к чему он сам принадлежит,
Глаз не находит собственного тела.

А значит, все на месте, все с тобой.
Жизнь и разлука с ней неразличимы,
Но первая отходит от второй
На полшага: мы делаемся зримы

Самим себе и миру самому.
Таков последний миг, но не расплаты.
Мы вытесняем, погрузясь во тьму,
Свет в последождевую кутерьму -
На плиты стен и кровельные латы.
1.05.97

ПОТОМСТВУ
Как стар я ни кажусь себе один -
На людях старость пустят за уродство.
За то, что с телом с ними я един -
Двойным расплачиваюсь инородством.

Лишь в худших мыслях и в легчайших снах
Я отделял себя от их  народа.
Но прежде, чем минута на часах
Пройдет, наш круг дополнится природой.

Я двигаюсь. Движение мое
По комнате, судьбе - не сила тренья,
А злое производное ее -
От вашей новой массы отделенье.

И треньем масс, а не земли и стоп,
Закон впускает чудные поправки.
Не верю времени: в нем глаз находит то,
Что нужно для спасения от давки -

Слепую протяженность. Я не дам
Пришедшему за мною руководства:
Нет будущего. Не решить годам,
Чье превосходство или первородство.

Но только от вины остерегу
За споры о своем предназначенье:
В вас воля, от которой я бегу,
Мне внятная через чужое зренье.

Для вас я бессознательно примкну
К противовесу - к вашей вечной муке.
Но только заодно мою вину
Хочу признать, тем развязав ей руки.

Сквозь нас вы видите, что мир не нов,
А плавает, как скорлупа, в прошедшем:
Меня считают выходцем миров,
Но ни один не называл Вошедшим.
3.05.97

* * *
Слышишь? Ночью так хочется пить.
Значит, кончено с новой зимою.
Нам дано и в молчании жить,
Как не могут ни реки, ни море.

Майский черный - как молотый сорт -
Черный час налегает на веки,
Но сознанье поставит рекорд -
И проступит окошко в прорехе.

Далеко ли теперь до него?
Тишина расстоянью не мера.
И в обеих для нас ничего
Не оставлено: воля и вера.

Ночью слово само по себе.
Мы находим в беззвучии место -
Это вера диктует судьбе
Непонятное силою жеста;

Это воля - ты знаешь ли сам? -
Божья матерь, материя, милость
Так же тихо сопутствует нам,
Как Эдипу в молчанье открылась.
4.05.97

* * *
Случайный том, как разбирают печку,
Моя рука достала из других,
И медного заглавия насечку
Лучом не тронул будущий мой стих.
Чугунные не встрепенулись кони,
И перед богом не раздалась мгла.
Но пыль запомнила толчок ладони,
И в мозг минутной тяжестью легла.
Я все забыл. Но, отразившись в речи,
Тот мелкий жест определил другой.
Мы лепим из секунд стихи и печи,
Чтоб было им, где шарить кочергой.
5.05.97

* * *
Прикрыв от тяжести лицо,
Я передал его ладоням -
И только голое яйцо
Сидит на теле постороннем.

Но видеть продолжал зрачок,
Но слышать требовали уши, -
И только наблюдать я мог,
Как мир младенцем рвется в душу.

По прихоти его стеклись
Такие силы отовсюду,
Что недостойную причуду
Я принял за слепую высь.

И миг оформился в слова,
И ринулся в ее пустоты.
И давит честную зевоту
Нетронутая голова.

7.05.97

РУБЛЕВ
Мне чудится счастье, не данное мне,
Когда посторонним пятном на стене
Я вижу богиню и сына ее
И тело теряю свое.

Мне кажутся знаки их временных бед
Навечно влитыми в мой собственный свет,
Как будто узла этих лиц тождество
Дало мне мое Рождество.

Здесь два расстоянья меж них сочтены.
Одно - сокращенное взглядом жены,
Второе - Ему в складках мглы золотой
Открылось доступной чертой.

И воздух сгустился. И трещины дал
Трагических судеб единый овал,
И мимо две жизни прошли, и года -
Как им и хотелось тогда.

И слезы встают за пропавшей спиной,
Минутой терпенья скопляясь за мной.
И в недрах земли, где минуты не жаль,
Со звоном сломалась деталь.

8.05.97

ТОМАСУ МОРУ

Барка сызнова на море,
Шлюпка ждет у берегов.
Но, пока я здесь, Том Мор -
Ради Бога, будь здоров.
 
Шлю мой вздох друзьям и стужу
Всем, кто смерти мне хотел,
Да любому року - душу,
В чье бы небо ни глядел.
<9.05.97>

* * *
Живущему, как прежде, на Земле,
Отравленному, как ни разу прежде, -
Мне кажется, что вещи на столе
Все те же, и изъяна нет в одежде.
В кармане звякнет (если протянуть
К нему в живот неласковую руку):
Так было утром. И полдневный путь
В окне купе не обновил округу,
И свежестью спасают не слова.
Привычка к ним нас убедит в обратном:
Стежки у хирургического шва,
Они ценны в повторе многократном.
<10.05.97>

* * *
Как будто правда создает стихи!
Вот правда: два стола и стул меж ними,
Да время перед девятью ночными
Часами сна - лежи и стереги
Родные тени стула, двух столов,
И собственные полминуты блажи:
И ничего от этого (ни даже
Бездушия) в квадрате новых слов.
<10.05.97>

* * *
В мгновенной и чуткой отваге -
Вот словно по зову блесны -
Я ощупью лезу к бумаге
И не узнаю белизны.

К сплетению равных волокон
Пытаясь добавить свой след, -
Вот я отшатнулся от окон,
Когда зажигается свет.

Вот копится пыль на деталях
Ребенком разобранной тьмы,
И мерно качает усталых
Движенье гранитной кормы.

И буквы выходят из пальцев,
(Я сделал, и лег на живот)
Как будто бы племя страдальцев
Во мне неизменно живет.

Что звезды, их ласковый лепет
Лишь ночью на слух различим -
Ручной и заемный мой трепет,
Как смерть, не имеет причин.

Бумага - их смертное поле.
Спускаясь в последний приют,
Их зрение рыщет на воле,
Не зная, что встретит их тут:

Вот ночь, как зовущие блесны,
Вот мы остаемся одни,
Вот пыль, вот и окна (как просто!),
Вот свет - вылетают они.

10.05.97

* * *
Прежде, чем его сны заклюют,
Горемыка снял с тела печаль
И повесил на плечики тут,
Чтобы я ее к телу прижал.

Нас не боль забирает в тиски,
А примерки портновская нить,
Но сукно стопроцентной тоски
Щегольство не дает нам сменить.

Где ты, Божие веретено?
Что угодно мы станем беречь -
Только бед дорогое сукно
Не истлеет на тысяче плеч.

Потому что дано за него
Слишком многое первой рукой
И незрячее наше родство
В том, что платим мы долг круговой.

Я стою на крыльце темноты,
И от ясности время дрожит.
Я не знаю, что думаешь ты,
Наш портной, наш примерщик и жид.

Это ты подобрал мне мой путь.
Благодарность не так велика,
Но от платья свой клок отщипнуть
Не поднимется эта рука.

И до рубища не оботру
Благородных обид рукава
Ни в тиши, ни на гнущем ветру -
Пусть их тяжести сносят слова.

Знаю, что принужден испытать
Все до дна отдающий поклон,
Но хочу приодевшись узнать,
Чем еще я с плеча подарен.
11.05.97
 
* * *

Я только что мой тихий кабинет
Два реза пересек и сел на стуле -
Но тех шагов уже на свете нет,
И шторы теми легкими вздохнули.
Как радость тех бесплодных двух минут
Свободной паузой отделена от этой,
Перерожденной в летопись и труд,
Ее наследницей переодетой!
Глазница та же. Вид жилища в ней
Не просиял и вдруг не стал темней.
Но в том, что ничего не изменилось,
Я вижу только аккуратность дней -
От нас оберегаемый музей,
Тесемки чувств и послаблений милость.
Исчезновенье на моих руках.
Здесь целый мир нескладною газетой
Клевал шаги и чистился в словах,
В двух половинках сущий, и никак
Не различающий меж той и этой.
18.05.97

24 МАЯ 1940
Год, как я вижу недолжное, лишнее;
Праздную  чуждое мне.
Будто сегодня все мертвые ближние
Пляшут в настольном огне.
Или сознание делает сотую
Злую версту за чертой -
Будто я вижу твой берег за Охтою,
И абажур золотой.
Что там на стенах? Какие за стенами
Звуки доступны тебе?
Кто ты, покуда немыми сиренами
В грубой влеком скорлупе?
Кто тебе дал по канону сочельника
Нимб твоих рыжих волос -
Смутную радость жужжащего пчельника
Будущих слов? или слез?
Чей ты Иосиф? Где братья соседские,
Где же волы у яслей?
Эти вопросы последние детские
В жизни, покуда мы с ней.
Это для нас любопытство, ребячество -
Но и для Бога простой
Способ повыведать: что обозначится
В Нем этой малой чертой.
Ибо Он знает: пока не отпрянули
Мы к рубежу своему -
В мыслях и голосе, поздно ли, рано ли -
Мы обратимся к Нему.
Это уже Рождество и Успение.
Выберешь сам наугад.
Слышишь за стенкой непрочное пение
Граждан своих, Ленинград?
Души случайные, тени печальные
Слабо выводят сквозь сон.
Город портов, пять утра, и причальные
Блоки затеяли звон.
И исчезает святая окраина
Вдаль над провисшим бельем.
Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,
Выпьем и снова нальем.
25.05.97

ЧЕРНАЯ ЛЕСТНИЦА
Конец весны в предместие больниц.
Людей как не было, две-три машины,
И голоса таких незримых птиц,
Что словно купы бесом одержимы.

Нельзя запоминать вас наизусть,
Кварталы детства. Дом для пешехода
Уже постольку означает грусть,
Поскольку в нем тот знает оба входа:

Парадный первый, видный исподволь,
Как будто боль его внутриутробна -
Но вещь сама перерастает в боль,
Когда второй предвидеть мы способны.

Исчерпывая кладку стен собой,
И завершая дверцею жилище -
Он боком входит в память, как слепой,
Который трость потерянную ищет.

28.05.97

ГРОМ
В ложных сумерках всякое горло в Москве
Говорит о грозе в полный голос.
Есть, где ужаса взять помутненной листве;
В буйстве форток читается гордость.

И плывут по короткому небу пловцы,
Как в купальные дни на запруде -
Тяжелы и упруги, как все жеребцы,
Все машины, все купы, все люди.

Меркнет дом - будто бы за спиной беглеца
Уменьшаются образы вышек,
И соседского в раме не видно лица,
Хоть и знаешь, что к ливню он вышел.

И клубящийся гром в близорукой траве,
Как ладонью, находит початок:
В мыслях неба, в курчавой его голове
Остается родной отпечаток.

Но с глазницы спадает виденье дождя,
И встаешь у долины при входе -
Как слепые певцы себе жаждут вождя,
А на грех только зренье находят.

Глаз увидит, как начатый в ливень стишок
Обратится посланием с Понта -
И сознание опустится вниз на вершок,
Словно те, кто достиг горизонта.
4.06.97

ДЛЯ ПУШКИНА
Я буквой начинаю стих,
Когда мне хочется начала -
И в черных записях моих
Найдутся три инициала.

Они не значат ничего.
И вздор под ними ими правит,
Но имя бога своего
Им каждый облак предоставит.

Один из них избрал я сам
Для поклонения дурного:
В двух буквах обратится к вам
Мой неуспешный Казанова.

Второй выходит на крыльцо,
Как будто вонь избушки гонит
Его наружу, но лицо -
В любом Пегаса с места стронет.

Обоим словно ведом код,
Что позволяет внутрь пробиться -
Но только третий каждый год
Ко мне просителем толпится.

Я слышу гомон у дверей
И жду колеблющимся ухом
На промелькнувший тут хорей
Настроиться коварным слухом.

И в почерневших небесах,
Чужая нашему испугу,
Проходит буря на глазах
У мира к розовому югу.
6.06.97

* * *
Встали поздно, перед самым жаром полудня,
И следили, как колеблется сознание.
Ум не знает, горячо ему иль холодно,
И на помощь призывает мироздание.
Он тревожными догадками оденется
И сомненьями свободно опояшется,
И внутри словоохотливая пленница
Отворит окно и молодцу покажется.
Сколько слов у языка перебродившего,
Чтобы выбрать среди раковин погибшую!
И печаль свою невыгодно излившего
Узнаешь по обращению к Всевышнему.
Голоса пересекаются безгрешные,
Лишь покуда есть глухие да неумные,
Лишь покуда есть ущербные, нездешние
Перепонки барабанные и струнные.
На любой вопрос ответ летит заранее,
Потому что он один на всю губернию:
Любопытству откликается незнание,
Будто лоб произрастающему тернию.
Те -  поэты, для кого одно сравнение.
Кто умеет угадать сквозь мглу попарную,
что для этих двух придет соединение -
Очевидности отчаянье суммарное.
Неизвестно, что на свете тяжелее снесть.
Но молю, чтобы услышать не случилося,
Как поется на два голоса благая весть:
Настоящее выпрашивает милости,
И из будущего глотка огрубелая
То ли требует к себе, то ли прощается.
Только прошлое упрека мне не сделает,
Потому что лишь оно не возвращается.
11.06.97

* * *

В великую грозу - и я при деле:
Ее бессилье мне передалось,
И те движенья пробуждает в теле
Что кажется - у нас одна с ней ось.

Почуяв странное своей природе,
С набегу оземь бросилась вода -
И уголок пера в чумной погоде
Клюет основу так, как никогда.

Но спешка здесь не гений обнажает -
Я профессионально ей грешу:
Рука едва за ливнем поспевает,
И я, боюсь, на память рай пишу.

14.06.97

* * *
Я легкости хочу; пускай я брежу,
Что Пушкина мне прояснит она,
Но я по крайней мере обезврежу
Себя от разума, как от вина.

Когда рука погонится за словом,
Разбрызгивая грязь чернил вокруг, -
В обличье кратковременном и новом
Я обрету мой золотой досуг.

Сравнения, неравные природе,
от вольной скорости неясный тон
Я различу в случайном песен сброде,
Который никому не подчинен.

Восторг очей не будет переменным,
Поскольку слабости найдут в нем кров.
И стану я читателем отменным
Чужих, несносных, но живых стихов.
16.06.97

ЛЮБОВЬ
Е.С.
В молчании, в словах и в жесте
Погибнул дорогой предмет;
И ум уже отведал мести
Несбывшихся благих примет.

Течение двух жизней равных
Спокойствием вдовы полно,
Но редкий миг печалей давних
Делить нам поровну дано.

Таков мой домысел. Тирады
Без адреса лицом рябы.
Мы оба знали: от досады
Расчувствовавшейся судьбы

Могло спасти одно покорство -
Но вслух клевещут на нее
Мое разумное упорство
И простодушие твое.

Все было слишком поздно? рано?
Кто отступился - я или ты?
В прошедшем словно истукана
Я вижу грубые черты.

Он прост; и в храмовом приделе,
Где он хранится - держат тьму.
Туда пускают на неделе
В особый час по одному.

И вот текут. Что только могут
Изобразить лицом - все тут.
Здесь в равной степени тревогу
Со смирною тоской несут.

Все благодарно примет глина -
Воспоминаний детский флот,
И тост во славу исполина,
И в кулаке зажатый счет:

Хотя моленье не подложно -
Перун для глаз неколебим,
Но вера лишь тогда возможна,
Когда ты был унижен им.
16, 17 июня 97

Е.С.
Я видел в эту ночь тебя.
И ради появлений этих
Я буду рад сказаться в нетях,
Изъяв из мира сам себя.

Я буду рад лишь видеть сон,
Недоблестный, но павший воин,
Поскольку был бы недостоин
Узнать, что он осуществлен.

Без смысла в комнате стою:
Два года я того не ведал.
Я оскорбил тебя и предал
Чужой земле судьбу твою.

Не знаю, что произошло.
Меня спасут твои набеги:
Твое проклятие на веки,
Как ангел радости, сошло.
18.06.97

ПОХОРОНЫ БРОДСКОГО
Мне самозванство запретило
Делить с чужими власть мою,
И венецийскую могилу
Я издали осознаю.

Воссоздаю печальный опыт
На лицах дворни записной,
И снизу доносимый ропот
Бредущей обуви земной.

И в шествии фаланги стройной
Своих и зрительских цепей,
И в блеске урны неспокойной,
И в тучном ходе голубей.

И в глухоте окружных башен,
И в сотрясении воды -
Встает Орфей, велик и страшен,
Идет, и пробует лады.

Он шел, одет случайным шумом,
В другую сторону, один,
Навстречу однозвучным думам
И гулу движимых картин.


Как много шло в потоке мимо
И ложных, и прекрасных сил!
Но он борьбу и гибель мира,
Невидимый, не ощутил.

И был он большему созвучен:
Не различая свет и тьму,
И равенством нежданным мучим,
Он молча следовал ему.

22.06.97

НА ГИБЕЛЬ АЛЕКСАНДРА ЗАХАРОВА, ФИЗИКА
Не чудо, что рука живая
Все съест - и живо, и мертво.
И я над мертвым уповаю,
Что не позорю дух его.

Как сделалось, что остальными
Словами я теперь незрим,
Что мне понадобилось имя,
При жизни нужное другим?

Но для него освобожденье
Вершится свыше или тут,
И горестное сообщенье
Из фразы рвется, как из пут.

И мир в движение бросает:
Его оторванная часть
Так быстро судьбы назначает,
Что нет им времени совпасть.

Кому она придется в руки
Как воскресение свое?
Кому солжет? Кому даст муки?
Кому нет дела до нее?

25.06.97

КРЫЛЬЦО
Поэты разны. Мне от роду
Не впору бойкое перо.
Оно, как давнее тавро,
Не тяготит мою природу.
Мои напевы мудрены
И костенеют год от года,
Но не боятся кануть в воду,
Поскольку сердцем сложены.

Я был бы рад казаться миру
Живым наследником твоим,
О Пушкин, Божий псевдоним,
Чью ненастойчивую лиру
Мой карандаш вплел в сотню грив
Стихов нечесаному клиру
И после возвратил кумиру,
Все струны лыком заменив.

«Но что есть толку в переделке? -
Вы скажете, мой судия, -
Искусством слога вы и я
Равно от боткинской сиделки
И от «Полтавы» далеки».
Но подражанья и подделки
Я не равняю, хоть и мелки
Меж них различия ростки.

При родственных чертах и сходстве
Им силы чуждые даны.
Не чувствующая вины
В окружном горе и сиротстве,
Подделка тянет соки их,
Без мук рождая шум и скотство -
Но только стыд за злое сродство
Дан подражанью на двоих.

Покуда робкою строкою
Она крадется на листы, -
Лишь им питаются персты
Знакомых с лирой и тоскою,
Небритых, чуть живых творцов,
И рифмой с древней бородою
Поют стада покрытых ржою
Литературных праотцов.

И сводный полк названий строгих,
В шкафах сомкнувшийся в ряды,
Собой затмил его следы -
Следы своих падений многих.
Им жили тьмы переводных
Романов и стихов убогих -
Солдат словесности безногих,
И взводы гениев лихих.

И я, в селе подвластный небу,
Сбирающий малину в горсть,
Один поэт на двести верст -
Лишь в нем одном являюсь Фебу,
Как в престарелом пиджаке.
И речь моя понятна склепу
Лесов, и кирпичу, и хлебу,
И светлым волнам на реке.

Чужой направленный рукою,
Я вижу в два свои окна,
Как ночь стремится быть вольна
От высшей силы и покоя:
То в листьях прошумит она,
То стен дотронется рукою  -
Но умолкает вновь с тоскою,
Тому подобию верна.

Коленцы, 7.07.97

 * * *
Все знают, чем прекрасно заточенье
Для летней скуки праведной души.
Ей кажутся целебными движенья
Недель и трав, и бабочек в глуши.

Но от спасения нескромных взоров
Рассудку не укрыться в деревнях,
Среди печей и радужных узоров
Небытия на многолетних пнях.

Я отвлечен от городских трудов,
И сердца запоздалое усердье
Ночует в небе конченного дня.

Гляжу без зла. Минуй мой бедный кров.
И словно мудрость или милосердье,
Яви свой лик: не беспокой меня.

Коленцы, 8.07.97

ДЕРЕВНЯ
О, как нетрудно было догадаться,
Что сил не хватит на земную рать,
И здесь урочной гибели дождаться,
И мир упреками не волновать.

В простых предметах видится бессмертье,
И высший дух окутывает ум.
Как в сказках языку доступны черти -
Так зло забавно ходу сельских дум.

Здесь нет восторга - нет и примиренья.
Речь тянется по ветру наравне
С душой сожженных листьев, и у зренья
Нет повода принять пейзаж вполне.

Здесь ясный свет; и трюки мирозданья
Приобретают прелесть на глазах.
В наличниках нет русского сознанья -
Как нет богов в прекрасных небесах.

Коленцы, 10.07.97.

ПОМИНАНЬЕ
Передо мной идет семья других,
И каждый в ней опаснее, чем я.
Их речь сильна; и лишь сквозь торсы их
Ко мне спешит единственность моя.

Там всякий мелкий жест неразличим,
Но общее для них небытие
Подаст свой голос, если перед ним
Стоять в молчании, как в одном белье.

Тогда не будет шума. И никак
Себя не обнаружит страх земной.
И пробуешь ногой осевший мрак,
И слышно «прочь», но чувствуешь: «за мной».

Спрячь этот сон. Ты видел все в бреду.
Молчанье под беседой утаи.
Ответь, что был кошмар: стоишь на льду,
Глядишь - следы, и узнаешь свои.

27.07.97

* * *
В дурном углу, под лампой золотой
Я чту слепое дело санитара,
И легкий бег арбы моей пустой
Везде встречает плачем стеклотара.

Живая даль, грядущее мое -
Приблизилось: дворы, подвал, палата.
Всеведенье и нижнее белье
Взамен души глядят из-под халата.

Тут всюду свет; и я уже вперед
Гляжу зрачком литровой горловины;
И лишний звук смывает в толщу вод,
Пока строка дойдет до половины.

Я счастлив, что нащупал дно ногой,
Где твердо им, где все они сохранны.
Я возвращусь, гоним судьбой другой -
Как пузырек под моечные краны.

11-13.08.97

ПЕСНЯ САНИТАРА
Жизнь моя адова! Что тебе сделал я?
Как тебе мало других,
Кто уж не вынул из рубища белого
Рук неповинных своих!
Фартуки набок, поденщики вьючные,
Вверх не глядящий народ.
Двери проклятые, скважины ключные!
Кто вас еще отопрет.
Ухо, что воем страдальцы наполнили!
Худо тебе у плеча,
Если плывет - чтобы мертвые вспомнили -
Зов гражданина врача.
Клети звериные, дни дезинфекции!
Пусть вас не будет в аду,
Где, отрешенный от сна и протекции,
Я по настилу пойду.

12.08.97

 * * *
Если кто по дружбе спросит,
Точно ль бросил я стихи -
Отвечайте: разве бросят
Кукарекать петухи?

Разве городская птичка
Бросит каркать из гнезда? -
Бесполезная привычка
Нам дается навсегда.

Это все равно, что плакать,
Ковырять в носу, кряхтеть,
Старичку плести свой лапоть,
Бабке - рядом с ним сидеть.

Слушайте, как ноют слоги,
Как в их северный напев
По кадык врастают боги,
С головой уходит гнев.

Пусть поймут: нельзя оставить
То, что не было трудом,
И другому предоставить
То, что есть и так в другом.

Как бы ни казался скушен
Путь к родному маяку, -
Сизый гребешок послушен
Своему кукареку.

Что ж до месячной разлуки
С ним в преддверие зимы -
Пусть поймут, что жгут нам руки
Грозные считалки тьмы.

13.10.97

ФИНАЛ
Семнадцать лет, как черная пластинка,
Я пред толпой кружился и звучал,
Но, вышедши живым из поединка,
Давно стихами рук не отягчал.

Мне дороги они как поле боя.
Теперь другие дни: в моем бору
Я за простой топор отдам любое
Из слов, что не подвластны топору.

Подняв десницу, я готов сейчас же
Отречься от гусиного пера.
И больше не марать бумагу в саже,
Которая была ко мне добра.

Я здесь один: никто не может слышать,
Как я скажу проклятому нутру,
Что выберу ему среди излишеств
Покрасочней застольную игру.
17.02.98

* * *
Кто создал вас - леса, поэты, кони?
Я здесь один - взываю к вам и жду:
Черкните имя этого Джорджоне,
Кто так решил минутную нужду.

Сухая кость, высокое паренье
И легкий гнев: труд меньше, чем на час.
Ему было плевать на озаренье,
И бег Его преобразился в вас.
<1998>


<МОНАХ>
(Отрывок)

Монах:
Монах и дождь - одна и та же вещь.
По крайней мере, оба мы оттуда.
(смотрит в небо)
Собачий лай и беспокойство кур
Предсказывают наше появленье,
А как появимся - нас проклянут,
Поспешно запирая дымоходы
И ставни окон в случае дождя,
А в случае монаха - дверь на кухню
Или заветный ящичек бюро.
Нас радостно не встретил ни один,
За исключеньем слепня, и на свете
Нам все знакомо кроме трех главнейших
Вещей - покоя, сытости и правды.
К тому же, всякий дорого бы дал...
Проезжий:
... за мудрое решение вопроса:
Как нам проехать в монастырь Клюни?
Монах:
Изволили меня спросить вы, сударь?
Проезжий:
Да, мой отец. Я еду с вами рядом
И до сих пор не мог решиться в стройный
Храм ваших рассуждений постучать.
Монах:
Вы слушали? Ну-ну, не отпирайтесь.
В Клюни нам с вами будет по пути.
Монах Огюст - я тамошний келейник:
Был, так сказать, в миру.
Проезжий:
Еще монахи странствуют и в наши дни?
Монах:
Что ж? Хлебом не ссужают небеса.
Однако овцы в этом не отстали
От пастыря: мошна моя пуста.
Проезжий:
Я думал, для служителей господних...
Монах:
... телесная провизия суть тлен?
Я с вами в этом полностью согласен.
Возможно, мы вдвоем могли бы также
И мой желудок в этом убедить.
Я сам два дня стараюсь: все напрасно.
Проезжий:
Шутливость выдает благополучье.
Монах:
Благополучье духа; а его
С благополучьем тела тот равняет,
Кто собственным примером убежден...
<1998>

* * *
Ничего не пишу, потому что не чувствую
Ничего, что хотелось бы записать;
Потому что все мысли какие-то устные,
Или просто их нет. И нас…ть.
Я хотел бы представить все так, что склоняюсь к безумию,
Или смерть я зову, или Бога зову,
Но все эти слова, при значительной сумме их,
Выдают - и кладут на траву.
Дать подписку себе: о невыезде грифелем
За пределы пустой, белоснежной канвы.
Я оттуда. Тот мир - он не так удивителен,
Как, им пользуясь, может, подумали вы.
9.06.98


<ОТРЫВОК>

* * *
Сейчас уже второй час ночи.
Поэтому, без дальних слов,
Приступим. Если кто не хочет -
Пусть он уйдет. Приятных слов.
Народ считает, что поэмы
Должны писаться десять лет,
Но это домысел. Проблемы
Долгописанья нынче нет.
Она исчезла. Годы, лета
Сдались неделям и часам,
Поскольку тяготить планету
Недолго остается нам.
Нужны ль поэты-вестовые?
Сам род людской за них летит,
Столбы считая верстовые,
И математиков плодит.
-
Дух времени сейчас - движенье.
А где же тишина, покой?
Где память множит сбереженья
Неторопливою рукой?
Чтоб меньше длился наш период,
Скажу: на Фрунзенской, внизу,
Стоит квартал. Он как бы привод
К испорченному колесу:
Ремни пылятся, паутина
Фламандской сеткой облегла
Уже лишенную тепла,
Но не умершую картину.
Деревья, пыль. Холстом покрытый
Пикап - скорей всего ничей.
И протянулись волокитой
Дома, что делают врачей.
Масонской ложей пахнут виды;
Кварталов киевских тоска -
Безлюдный вход, плющом обвитый,
И с объявлениями доска.
Как будто ты стоишь в приемной,
Ленивый летний пешеход,
И в окнах шмель свершает томный
Микроскопический полет.
На вахте сторож застекленный:
Зеленый стол, тридцатый год.
Несомый греческой колонной,
Слегка подмокший небосвод.
Налево в рамке расписанье
Несуществующих затей,
И воздух черен от сознанья,
Что все вокруг полно людей.
Уже июнь, еще не август.
Кой-кто слоняется вдоль стен.
Щелчок: выходит доктор Фауст
Из двери с грифом «д. м. н.».
Такие лестницы, как будто
С них строить начали, и зал
Дрожит от каменного зуда,
Как переменчивый вокзал.
Вообще, тесно и бедновато:
Граффити, липкие полы -
Но что за строгие громады
Снаружи видеть мы смогли...
1998

* * *
Печально, что никто не объяснил
Решительно никак природу слова.
Оно - начало доброго и злого,
С его уходом мир бы ощутил
Такую больи глубину событья -
И вновь бы совершил свое открытье.

Мои слова, рожденные умом,
Еще не став собой, уже солгали.
Но хуже то, что и в уме едва ли
Я их сказал бы о себе самом.
1999


РОЖДЕНИЕ КРЕСТЬЯНИНА
Рождается один из тех, кто позже
Согнет главу под рост дверной щели,
Чьи руки как влитые примут вожжи,
А голос, подчинившись, станет проще,
Чем пенье трав, жужжание пчелы.
Он будет знать без слов и выражений
Значенье каждой части бытия,
Усиленной десятком отражений
В воде и небе, в стеклышках жилья.
И слово «Русь», услышанное где-то,
Не выделится для него среди
Шуршанья поджигаемой газеты,
Нытья машин, увязнувших в грязи,
Раскатов приближающейся бури,
Нелепых и беспечных матюгов,
Дорожной пыли и манящей дури
Цветов и злаков с голубых лугов.
Коленцы, август 1999

-----
Стихи из книги Ильи Тюрина "ПИсьмо" (М.,"ХЛ", 2000)