Падает снег...

                Tombe la neige...
                S.Adamo

Что случается - непременно, непреложно, неизбывно и неизбежно - на излете, на изломе, когда осень перешагивает рубеж, отделяющий ее от зимы? Просто падает снег - не первый, но еще и не настоящий, который потом затвердеет ледяной коркой на окоченевшем теле земли. Этот - ровно посередине.

Он падает мягко на жухлые бурые листья, полуистлевшим драгоценным ковром ложащиеся под колеса подъезжающей к крыльцу машины, нежно касается стекол, расплывается пятнами воды на моих очках, цепляется за ворсинки пальто и путается в волосах, выбившихся из-под шляпы. Я с легкой досадой протираю затемненные очки, немного боясь, как бы не расплылась тушь, и, занятая этим, не сразу узнаю выходящего из машины человека. А между прочим, именно его я ждала на крыльце.

Зачем я пришла к его крыльцу и что скажу, если он спросит? Мы из разных миров, у нас все разное - и сны, и явь, и добро, и зло, и мир, и война. Его время - неоновая ночь, время ресторанов, казино, продажной любви и опасных тайн. Даже день его - только отблеск ночи, только стремление к ней. Ночь - альфа и омега его существования. Зима ли, весна ли, лето - его ночь все та же, в его мироздании нет места нерукотворному. Только, может быть, снегопад на излете осени заставить его вздрогнуть от... чего? Не знаю.

Мое время - день, серый осенний день, время спокойной и чуть ироничной ясности, матового света и прозрачной нежности. Я знаю день, но не знаю ночи, ночь чужда мне, поэтому я хочу постичь ее, посмотреть ей в лицо. А он - тот, к кому я сейчас пришла - не знает дня. Я и расскажу ему о дне, о нежном матовом свете, безгрешных ежедневных радостях и незатейливом, как запах ромашки или лаванды, аромате, который расточает только невинное и безмятежное бытие. Не поверю - неужто в его сердце нет уголка, который потихоньку не жаждал бы этого, не кровоточил, не плакал о светлом и безмятежном дне?

--Здравствуйте, Александр Петрович.


--Здравствуйте, Ника.

И все. И все! И все!!! Спортивной походкой поднялся на крыльцо, открыл дверь подъезда (нежнее серебряных колокольчиков звякнули ключи), с неожиданной грацией нырнул в темный зев. И даже не спросил, что я тут делаю.

А я на что надеялась? Почти физически чувствую, как лицо мое меркнет и дурнеет, становится похоже на неуклюже и ярко раскрашенную маску, или портрет работы бесталанного импрессиониста, эпигона Гогена или Модильяни.

Судорожно хватаясь за перила, скатываюсь с крыльца.

Поиграла в Прекрасную даму - и будет.

Да, милая девочка, будь кем тебе положено и не замахивайся на большее. У тебя есть день - серый осенний день, время спокойной и чуть иронической ясности, матового света и прозрачной нежности. У тебя есть День - так не покушайся еще и на Ночь, не ставай на пути у лунной богини, фимиам к которой непрерывно поднимается каждую ночь из игорных домов, борделей, сонных подъездов и пустых улиц, и даже днем - из мягких, скрывшихся за тонированными стеклами салонов шестисотых "мерседесов" и БМВ, из безукоризненно чистых, богатых и неуютных офисов, с заросших полынью пустырей, ощетинившихся в блеклое и безучастное небо уродливыми бетонно-стальными шипами многоэтажек-долгостроев. Пока Она сильней тебя, не переходи ей дорогу. Может быть, потом...

А пока тебе остается в утешение только снег - нежный и тающий на лице снег, такой, каким он бывает непременно, непреложно, неизбывно и неизбежно - на излете, на изломе, когда осень перешагивает рубеж, отделяющий ее от зимы.