хвост павлина часть третья

                Весна
    Георгия выпустили на рассвете в соответстви с чьи-то распоряжением. Выйдя за ворота Матросской тишины, он решил немного погулять этим чудесным весенним утром. Веселая желтизна солнца освещала улицу, а длинные утренние тени были островками прохлады, среди волн разливающегося света.
 Недалеко был парк Сокольники, с которым было связано много воспоминаний воспоминаний. А вот и пруд, где он сидел когда-то с любимой барышней.
 Тогда было лето и мы жили вдвоем у одной художницы уехавшей на юг, а девушке поручили выгуливать собаку. Собака была из порды бассет-хаунд, этой странной прихоти селекционеров, которые создали умилительное существо с огромными ушами, глазами и половыми органами и сварливо-злопамятным характером.
 Звали очаровашку Сундук и это тоже вносило некоторую пикантность в отношения, когда кричишь грозным голосом, Сундук ко мне, ощущения очень своеобразные. Но как бы там ни было, было лето, была любовь, был кров, а Георгий скрывался от долгов и бандитов, и поэтому был счастлив этой чудесной коротковременной передышкой в месяц.
 Каждое утро он выбегал с этим чемоданом с ушами в парк, где купался и ходил загарать среди группы статуй, какого-то скульптора, с названиями: Нега, Материнство и по-моему Река. Все естественно в виде женских фигур в разных символических позах и  лежа в траве, сочинял стихи, мечтал, и радовался окружающему меня бытию.
  Да и самое главное, ведь еще и упоительно страдал, уже не помню точно почему, ведь жили мы вместе, но то ли девушка меня скорее терпела, чем любила, то ли еще что-то, но какие-то проблемы и скандалы были. Это придавало необходимую твочеству остроту жизни и писал, и радовался несмотря ни на что.
 Она называла меня сумашедшим, издевалась над тем, что я пишу и говорила, что любит не меня, а мои мужские подробности и вообще ей больше нравится мой приятель. Но все это не оставляло никого следа в моей голове, я попрежнему любил её и желал ее.
 Эту черноволосую дриаду пускающую дым мне в лицо и говорящую, ты дурак Жорик и не будет тебе пути в жизни потому что, ты дурак, трус и враль. Эти слегка гроссирующие дулак, тлус и влаль, до сих пор звучат в моей голове ее надреснутым от курения голосом. Потом она попала на понель, но эта уже другая история, о которой не хотелось вспоминать.
       Утро, оно уже окончательно затопило свом светом весь парк, пели птицы, темная гладь пруда таиственно поблескивала, слегка пропуская взгляд на краешек его глубины. Зевнув и потянувшись, Георгий побрел к выходу, было почти безлюдно, дворники поливали ухоженные и вскопанные клумбы с рассадой. Около ворот парк он услышал гул и дон колоколов.
- Да здесь же храм Воскресения Христова, - вспомнил он и увидел его белоснежную, остроконечную мощь, стоящую за высокой оградой. Когда-то давно, еще в учась в институте,  пришел сюда на Пасху с приятелем реставратором. Кардон миллиции, толпа народа, общее возбуждение и ощущение, чего-то непонятного, но таинственного и запретного. Тогда будучи не крещеным и ничего не понмая, ощутил какую-то неосознанную глубинную тягу. Как в споре с отцом, будучи десятилетним всезнайкой, на все его постулаты о создании в нашем государстве человеке нового типа, в которые он и сам не очень верил, поставил его в тупик доводом, что раз вера в Бога имеет своей целью сделать людей лучше, то она имеет право на существование. И он некрещеный сопляк напомнив крещенному, но не воцерковленному отцу, сам того не понимая, об истинах христианства, был страшно горд собой.
  И эта отроческая дурь ослиного отрицания в момент физического созревания сыграла очень злую роль, роль разобщителя отца и сына. Страшна эта расширяющаяся трещина взаимного непонимания, которая выростает в глухую непробиваемую стену почти враждебного неприятия. Культ Павлика Морозова несомненно вершина строителя коммунизма.
  И вот лет через десять после того как отец уже в могиле начинаешь наконец понимать чего ты в жизни был лишён. И вот смотришь вокруг на плоды нравственной и физической разрухи тотальной безотцовщины и начинаешь понимать, почему окружающие тебя пожилые люди сильно напоминают припозднившихся подростков, у которых отобрали здоровье тела,  и вот они ходят бес толку, ругают наступающую на них каменными ногами новую жизнь, а им и утешиться только можно одними воспоминаниями. И сходят с ума, тухнут за сериалами полными насилия и духовного разложения, а о смерти страшно подумать.
Но признать, что во всё, что ты верил - обман, причем обман могучий и который до не сгнил, так тяжко и мучительно. А по ночам мучают бесы, болезни и бессонница – этой крылатой тройкой судей, мучителей и надзирателей. А реальность новой жизни ничего не дает взамен, а только отбирает последнее и некуда идти. И тогда звонит колокол, звонит по всем нам напоминая, что идет судный час и что он близок и не важно кто ты беден, богат, бывший коммунист или коммерсант – в чем застану в том и сужу.
  Ну, хорошо у нас столько лет был обман, а вот это лезущее из телевизора с голой грудью и кричащее наслаждайся, насилуй, воруй, убивай. Все можно если пистолет больше, ты сам мускулистие. А ну дай в зубы и тому, и этому.
 У нас демократия, значит все можно если хитрее, наглее, упрямее и злее, ты владеешь этим миром без ограничений. И сравнишь зубастуо-мускулисто-злобную демократию в миниюбке и голым бюстом и гипсовый пионер покажется ангелом.
Куды же бечь граждане говорящие на неродном языке депутаты, куды?
  И когда первый раз отстояв всенощную и увидев Пасхальный рассвет, и разобрав некоторые слова в здравицах Спасителю, и почуствовав незнакомую грусть в глазах священника, который узнал, что он некрещенный. И когда стал носить ладанку с изображением Богородицы с младенцем, а потом засунул под стекло перед ней фото любимой девушки, и с девушкой не вышло, но десять долгих лет терзала любовь по ночам, которую заполняли серной гарью безликие шеренги женщин.
 Пусто было все и постыло, ну и развлекал себя как мог, то запоем, то игрой во все подряд и дела не было, и семья тяготила, бред какой-то. А не было на самом-то деле одного Любви к Творцу и Богообщения. Но каждому назначен в этой жизни свой час и свой черёд.
  Ну, что же поедем домой, решил Гоша и дойдя по бульвару до капитанскому мостика подводной лодки входа в метро Сокольники. Опустился по двойному трапу лестницы и попал по скользкому граниту в прохладную струю метро, принесшую меня в одиночество родного дома.
 Где густые сети размышлений раскинуты по всем  углам и позволяют, опустившись на диван, попадать в любое доступное место, живущей во мне вселенной. 
    И вот он дом, некоторая затхлость и валявшиеся в коридоре башмаки, напомнили  особенности быта своей квартиры. Ну не то что бы он был окончательным неряхой, или беспросветным лентяем просто дома всегда есть куча всяких неотложных дел. Но временами вспыхивает, такая лютая ненависть к бардаку, что порыв к порядку превращается в некий штурм, даже скорее в революционный порыв.
 Но революции приходят и уходят, а уклады остаются. И если нет в тебе порядка, чтобы в себе его построить, то мало помыть посуду и разобрать шкаф, надо переменить, что-то в себе, а это самому невозможно.
   Дом был пропитан липучей тиной деятельного бардака. В самых неожиданных местах лежали книги, журналы, рукописные и машинописные листы. Чашки с засохшим и заплесневелым чаем стояли под кроватью и на шкафу и столе, развалы разношестных стопочек заполонили все доступные места свободных поверхностей. Музыкальные инструменты торчали из тех мест, где застигла и оставила меня причудливая волна вдохновения. Но бардак каким бы он творческим беспорядком не был, все равно останется бардаком, а все отговорки на счет более важных все равно  останутся потакание своим слабостям. Но как, скажите как пересилить себя и заставить отнести вещь на место?
Но есть на свете чудеса и есть несколько путей выхода из этой ловушки.
 Первый аскеза – то есть отказ от всего – пришел голый уйдешь голый.
 Второй жертва части времени и сил на алтарь вещей, выбирай. Можно, конечно, продолжать жить в хаосе, но есть опасность погибнуть под заволом собственного мусора, а это все-таки позорная смерть.
 Есть еще иной путь, крайне сомнительный и противоричивый, какой спросите вы, да жениться отвечу я. Но этот путь полон неожиданностей, борьбы и искушений, и еще совершенно не известно чем все обернется. Порядком или тотальный бардаком, и окончательной разрухой наполненным женщиной, грязными орущими детьми и беспросветностью тоски, неудачной семейной жизни.
- Да-с, выбор за вами господа. О, где же ты, та любимая, идеальная, послушная, хозяйственная, спутница и помошница во всем. Где-то там, в веке пятнадцатом что ли. 
  Выпив чая с засохшей булочкой, размоченной в кипятке и разомлев от горячего,  стал размышлять, глядя на буйство апрельской природы.

  Описывать мир весной сладостно и больно. Сладостно оттого, что ты в стремительном потоке, рвущегося в бытие проснувшегося мира, а больно оттого, что за всем не успеваешь, и вот ты видел, как вокруг природа только начала распускаться. Но постепенно и вдруг, этот темп по невидимой параболе понесся вскачь стремительным аллюром.
И ты уже не успеваешь за ним, волна накрывает и проходит над тобой дальше, а ты лишь захлебнувшийся наблюдатель.
 Покой, только он позволяет наблюдать за многими вещами сразу, не задыхаясь от впечатлений. Но где его взять?
Где-то там в отстранённом далеко, где-то за синей в туманной дымке реке, в зелёной матовости вкрадчивого мха, выросшего на подножье корабельной сосны, стоящей на вершине каменного  утеса. Есть спокойная прохлада созерцания, уютная своей изумрудной чистотой и бескрайняя, как сапфировый полог вечерних небес. И если присесть между теплыми корнями и облокотиться на ствол и слегка упереться лбом в свежее струение ветерка, то в глазах, смотрящих на темные громады бескрайних лесов, сами собой появляются слёзы, признак покоя и отрешённости.
  А когда часть планеты с утёсом совсем отклониться от теплоты солнечных лучей и полог неба превратиться в черное покрывало с рассыпанными на нем мириадами осколков, прошедших лун, то в темноте проснуться ночные звуки и проснётся тишина одиночества.
Сначала горечью, потом страхом, а потом если раздвинешь эти пелены, то проявится бескрайняя степь размышлений.
 И чух, чух между летящей совой и черной лошадью, неспешной рысью можно отправиться в путешествие к истокам и границам своего бытия. Где каждый шаг неслучаен, где каждый взгляд оставляет метку, а каждая мысль повисает на тебе паутинкой будущих встреч.
  Посмотри, вот ты трех лет стоишь перед открытыми дверями гигантской костистой птицы костела и мощь органа, звучащая из него, окатывает тебя своими волнами и проникает в сердце, и ты пьёшь эту густую влагу Баха, которая проникает вовнутрь мягким водоворотом и заполняет все внутри тебя. И ты идешь ближе, ближе зачарованным болванчиком с пойманным сердцем. Оковы или награда, кто их разберёт. Хотя разберёт, смотря, кто.
 Музыка, мусика, ля ля - посередине математика, а по краям архитектура – это и есть музыка. Как приятно округлой волне чистого звука вписаться в мягкую скользь купола, и отразившись побежать по стенам, крутясь между колоннадой и скача мячиками эха. Э - э - гей.
   Мягкая теплота Эгейского моря, по нему ходят аккуратно завитые волны с барашками. На зеленых склонах гор пасутся овцы. А бородатые пастыри стоят, упёршись подбородками в посохи, и глядят в бескрайнюю синь моря, ну, как не стать философом.
Чайка полосует пространство кривой белизной крыльев и с резким криком кидается в барашек, когтя скользкое серебро рыбы. Ихтио.
 Звук греческого уже забытого и древнего, как пение райских птиц,
Как пение горских гимнов, раскатисто парящих, в воздухе между скалами, то стремительно взлетающих под самые вершины, где бездны небесных сфер разверзаются неизреченной непознаваемостью, то летящими в тьму, спящих долин.
  Сон мягкими лапами подтолкнул движение мысли в сумрак заброшенного замка, где белесые стены слегка освещены факелами, а гулкая тишина спрятана старыми пыльными коврами и летишь плавно так по коридорам, огибая углы и всматриваясь в стрельчатые своды залов заполненных  бескрайними книжными рядами и старым оружием.
 А вот и окно, там слегка качается призрачная тюль, а на поляне  у фонтана с грациями сидит уже умерший отец и недовольно выговаривает мне, о моих промахах.
 Чуть дальше озеро, вода дрожит свечением и манит, устремляюсь к нему, и растворяюсь в новой стихии, которая поглощает всего без остатка. Стремительно ухожу в безбрежную темноту, только сердце внутри дрожит зажатым мячиком. Задыхаюсь, но продолжаю спускаться вниз, в темную густую глубину, которая давит на меня, отрывая от мира все дальше и дальше. И вот где-то у самой последней черты сознания, тонкий лучик пробивает толщу воды, и завораживая манит золотистой нитью зова вечности, давая последний шанс не растворится окончательно.
 Ночной холодный ветер ускорил пробуждение. Зябко брр. Ночь, мгла.
Но тонкая светлая полоса у основания востока, предсказывала рассветные трубы. Немного терпения и сухие ветки расцвели рыжими листьями огня, и дым стал окутывать своей душной пряностью. Огонь, тепло, стихия, тайна, зрелище. Нет ни одного повтора в этих жгучих волнах, пляшущих на острие смешения воздуха и солнца, растворённого в застывшей тайне дерева. Ведь всю вокруг тайна, не познанная и неизреченная.
 Мы лишь видим предмет созданный промыслом Творца и можем его либо разрушать, либо использовать, разрушая, мы знаем, как его зовут, но момента истины его творенья нам познать - не дано.
 Полог нового дня приподнимался над миром, единственного своей неповторимостью в бескрайней череде цепочки в русле времени. Его предстоит прожить, скользя по ворсистой ложбине секунд, где каждый взмах ресниц раскрывает новую картину бытия, а слова, зацепившись за крючки мыслей, озвучивают сознание, бредущее в полумраке земной жизни.      
  Проснувшись одетым, он увидел, что за окном уже сияло по-летнему яркое и жаркое солнце. Пошарив по карманам, в поисках наличности нащупал какую-то бумажку, на ней был телефон. Что за привычка писать телефоны без имени, - подумал Георгий и вспомнил, - так это же той девушки из подземелья, как, кстати, её зовут? По-моему Катя, точно Екатерина. Ну что позвонить, что ли, а зачем, ну ладно позвоню, только чаю попью.
 И стал набирать телефонный номер, на том конце долго молчали. А через трубку была слышна загадочная жизнь телефонной сети полная таинственных звуков. В ней слышны и какие-то таинственные потрескивания, и внезапные щелчки, а то еще голос твой искаженный, каким-нибудь эффектом вдруг покатится в неведомом пространстве электрических полей, меняя тембр, длину звука, а иногда и смысл сказанного и думай потом, как хочешь.
 И так мы люди друг друга понимаем частенько с трудом, а уж посредством коробочки этой, проросшей в твоем доме, в виде  этого огромного многоголового телефонного змия, который опутал город своими всеслышащими кольцам, трудновато.
 Чуть низковатое теплое, - Да, - вырвало меня из блуждании мыслей. И пока он вспоминал, куда звонил, то прибывал в некотором смущении.
- Да, - уже более требовательно и с нетерпением, продолжал женский голос.
- Я это... как его, - сбивчиво начал Георгий, - Катерина, здравствуйте. Помните подземный катаклизм?
- Конечно, Егор помню. Ну и как у вас всё обошлось?

Повспоминав немного, сблизившие их события, они договорились встретиться вечером.
Есть у меня, безусловно, интерес к женщинам, но чтобы делать из этого смысл жизни, нет. Несколько неудачных попыток совместной жизни, столкнули его на более хаотичные отношения. И пройдя по длинному пути коротких связей, он понял по пустоте и горечи в душе, что здесь что-то не так и не стоит разменивать себя по мелочам, а надо искать что-то действительно настоящее.
    Редко в душу приходит состояние полного успокоения или удовлетворения, а так все чего-то хочется, и бурлят, зудят желания, толкая на поступки. Нет в мире совершенства, да и нет, и не может быть, наверное, - в одиночестве, хочется общения, в общении одиночества, и ходишь по путям беспокойства, забыв или не ведая о цели жизненного пути.
  Что толкает нас к женщине, только ли голая похоть, о важности которой с умным видом рассуждают психологи, сексологи, сексоты и телеведущие. Вряд ли, скорее желание достичь некой мало доступной в одиночестве гармонии. И физическая близость только аспект из огромного круга взаимоотношений.
 Недаром же хочется гулять вдвоем, тихо держась за руки и молчать, смотреть на окружающий мир, видя его вдвоем, но уже заново. В этом есть глубокий смысл, вы уже не один, а вы снова попали на зарю творения мира и вы те же Адам и Ева и с вами Бог, даровавший высшее благо Любовь. Вот она между вами теплится, еще пока робким огненным цветком, который можно убить, или превратить в огненный пожар, опаляющей страсти, которая сметает все на своем пути, иссушая сердца и губя душу.
 Или превратить в средство управления над близким, используя это чувство в достижение своих желаний, но тогда нет гармонии, нет рая, вы все равно будете изгнаны в ад ненависти и гнева, и холода и неприязни. Трудно сохранить этот дар, и поняв бесценность его возможностей, использовать по назначению – построить общий дом, для Света и Разума – ведущий в бессмертие к Богу. Но как достичь этой желанной цели, если даже не знаешь цели бытия, оторван от корней традиции своего народа и тебя несет переменчивый ветер внезапных желаний?
     Встретиться решили на мосту через Москва - реку, раньше этот мост был железнодорожный и пешеходный, и было все в нем, и таинство и мощь, даже, когда сотрясал его тяжелый состав, находиться на нем было приятно. А сейчас он декоративно-пешеходный с эскалатором, въедливой охраной  и крышей от ветра и стужи. Он пришел туда раньше, и стал смотреть на пока еще привычную, но стремительно меняющуюся, панораму города. Этот огромный котел страстей - Третий Рим, в котором быстро домешиваются осколки технократической цивилизации, а так здесь уже есть все. И все дороги стали вести суда, и все кто смог и имел силу вернулись на родину, живой или мертвый, и все что вышло от сюда имеет удивительную животворную силу. Уже звонят колокола и восстанавливаются храмы, и возводятся мечети, и синагоги, и небоскребы, и растет здесь опережая друг друга и Святая Русь, и Вавилон, и Египет.

  Удивительны и подземные сады Семирамиды на площади Манежной всё в них есть кроме зелени и таинственный подземный музей Москвы, всё клады да бревна.
 Ну а колоса Родосского, Слава Богу, установить на месте храма Христа Спасителя не удалось, не было на то Промысла.
    Это как римский Император Нерон хотел восстановить храм Соломона, да не вышло, извергала огонь земля и сжигала строителей. Но времена идут, вера скудеет, скоро наверно построят.
      Находясь в центре Москвы интересно наблюдать смешение времён и стилей происходящее вокруг. Происходящая вокруг, строительная лихорадка потрясает и смелостью идей, и своеобразностью вкуса, и тайной замысла, и жадностью подрядчиков.
 Но двуглавые орлы упорно не смешиваются с рубиновыми пятиконечными ежами. Басни Крылова плавают рядом с вечным огнём, а стеклянные стервятники прилетевшие на Тверскую с запада, пока душатся сталинским гранитом. Латиница сверкает жадным блеском рекламы, французский шик парфюмерных магазинов бьет по глазам сиюминутным блеском, а заполонившие витрины роскошные, авто потихоньку сваливают в свои более скромные резервации.
     Город, что тебе до своих жителей пока ты пухнешь в лихорадке своего развития, а пройдёт бум, переменятся времена, и исчезнешь в прахе. Равнинный город среди уже срытых холмов на берегу лесистой реки, как вскрыть тебя и посмотреть твое бездонное многовековое чрево. Всё в тебе уже было, или еще ты станешь, устрашающим монстром, поглощающим людские тела и губящим души. Кто ты?
 Точка на карте мира затерянная среди просторов планеты? Или ты третий Рим, следящий за судьбой планеты? Или Вавилонское распутство, уже начало поглощать, растлевая твои бездны. Но пока на тебя пристально обращает внимание весь мир кто с надеждой, а кто со злобою. Или Египет, кичащийся своими знаниями и ученостью, и мечтающий погубить весь мир.
   А вот и она, немного опоздав, шла легкой походкой по мосту и юбка колыхалась в такт её движениям. Темно серый костюм хорошо сочетался с предзакатным освещением. Нет непривлекательных женщин, просто мужчина должен в ней найти свое продолжение и опору. Наверное, смысл в этом.
 Мы поздоровались и пошли гулять по набережной вдоль Нескучного сада.
Этого маленького осколка зелени, среди асфальто-бетонно-кирпичной брони городского гения.
 Катя слегка порозовела от ходьбы и возбуждения, блестящие глаза и быстрая речь говорили Георгию о ее интересе к нему. В его сердце тоже, что-то отозвалось, но страх и боязнь опять пройти по незамысловатому кругу прогулка, пастель, звони если чего, давили на него. И он, рассматривая красивый изгиб ее шеи, вьющийся каштан волос, говорил себе:
- Ну и что, да она хороша, привлекательна, но излишне молода и наверняка строптива. Интересно, бы посмотреть ее дом, как она ведет хозяйство.
Поймав, себя на этой мысли, он как бы заново посмотрел на все это со стороны и понял, что внутри него, уже есть какой-то свой, ему еще неведомый интерес и удивившись, успокоился.
 Они спустились на набережную и глядя на бегущие по волнам лучи заходящего солнца, остановились и внимательно посмотрели друг на друга.
 Потом присев на скамейку стали говорить о живописи, скульптуре, книгах кино, узнавая, вкусы и запросы друг друга, и радуясь, если совпадают.