НОЧЬ Когда умирают боги

Моя вселенная, становится все меньше,
Я не летаю к звездам и стихи,
Пока пишу, но пасмурней и резче,
Низы не могут, не хотят верхи.

Гуляю одиноко по планете,
Да, старый Фридрих Заратустрой прав,
Не боги виноваты, человеки,
И среди них всех больше только сам.

Сжимаются и время и пространство,
Летят года за считанные дни,
И на коней променянные царства,
Страдают под копытами любви.

И снова за полночь, и снова тянет выпить,
Набраться впечатлений и тоски,
И постирать строкой залетной грифель,
Своей поэзии о чистые листы.

Я слышу дождь, шипят по лужам шины,
Я знаю тьму, я ведаю предел,
Достигший в самокритике вершины,
Бесславен и как мертвый  смел.

А что еще, еще хмельные мысли,
И тень надежды на сакральный миг,
На озаренье под дешевый Рислинг,
На испытанье самых сладких нег.

Поэт не разделим с самоубийством,
Летать, наверно тоже что страдать,
И все же это счастье рифмописцем,
Коль даже не быть, но себя считать.

Я хуже Бродского, я брошенный младенец,
И дядька изобретший динамит,
Мне вряд ли даст за эти строчки денег,
Не диссидент и не еврей на вид.

Сужается до точки нераздельной,
Иллюзий многоликих череда,
Я не поэт, я человек поддельный,
Забредший волей случая сюда.

Не гармоничен, черен и расстроен,
Я старый богом брошенный рояль,
И покрывает пылью слой за слоем,
Гадами век, меня ему не жаль.

Век любит шустрых, этим днем живущих,
Не прошлого ни будущего нет,
А я наверно странник из грядущих,
Обиженных, на целый белый свет.

Обидно, раньше стал б пророком,
Сейчас по телику каждый второй пророк,
А за океаном, состязаясь  богом,
Мир покоряя новый бог живет.

Железный век, тамтамы Кали –юги,
Рад звездно-полосатый бес,
А для таких как я, во всей земной округе,
Уж не осталось милых теплых мест.   

Уйти, исчезнуть, взять и испарится,
Забыть отчаянье, и имя и любовь,
Дырою черною навечно притвориться,
Замерзнуть в абсолютный ноль.

Моя вселенная становится микроном,
Парящим в бесконечной пустоте,
И луч рассвета лазерным патроном,
Через окно, уже стучит в виске.